Захват цели
Шрифт:
Но оттуда сюда прибыло еще бойцов, в брониках и с калашами, и трус стал как-то посмелее, решив все же дождаться развязки у самого выхода, надеясь в случае жары, все же свалить в безопасность через близкую дверь.
— Сдавайся. — проговорил все тот же генерал централа, как видно являясь негласным лидером этого собрания, ну или просто самым смелым — Не оказывай сопротивления, и все будет хорошо.
— Гауптвахта, наручники, все дела. — проговорил главный военком, как видно тоже воспылав смелостью, и вновь обретя дар голоса с прибытием подкрепления — Слышал, ученым
— О, да! Кстати! Я тоже об этом слышал! — тут же ожил ответственный за снабжение генерал — Определенно нужен.
— Корейцы заплатят за подобного… — встрял в разговор глава восточного военного округа, но оказался перебит хором из множества голосов.
— Вот только без этого!
— Никому мы бессмертного продавать не будем!
— Да, наверное… но вы только представьте, сколько проблем бы армия лишилась, получив бюджет два миллиарда!
— …
— …нда.
— А вы вообще, не забыли, что она по-прежнему министр?
— Да какой она министр!
— Соплячка. — сплюнули мне прямо на лицо.
— Наверняка пропихнули что бы народ не бунтовал.
— Да это вряд ли.
— Ну а почему тогда еще?
— Не знаю. Но народ подобные «подкаты» не любит, сразу думает «насосала» и прочее.
— Думаешь правда?
— Что?
— Что сосала?
— Не знаю. Но внешность у неё действительно хорошая. Умильное личико, кукольная внешность, модель…
— Если бы не взгляд.
— И запах!
— Так отмыть же можно!
— Господа! Вы не о том беседу ведете!
— Да. Надо смотреть в корень, и понять, кто за ней стоит.
— Неужели Он?
— Кто?
— Ну этот… президент наш, подмененный!
— Да тьфу на тебе! Он как был тряпкой, так и остался…
И они и дальше продолжили обсуждать мою внешность и мой сволочной характер, в конец отбитый тяжестью военного времени в тех далеких степях. О том, кто за мной стоит, помянув половину политиков, с которыми вроде как сильно дружны, и не дружны одновременно. Моего батюшку, что ремнем по моей попе не работал, и матушку, что плохо воспитала дочь. Прошлись бы и по иным родственникам, если бы их нашли, ну а меня тем временем, бодрые ребята из охраны, уже плотно так обложили, чуть ли не тукая стволами в темя.
Ну и устали стоят полукругом вокруг, стол не даёт круг замкнуть, держа навесу автоматы! Они все же, пусть и вооруженные, но тоже по сути, белые штабные воротнички! Пусть и рангом пониже. Не тренированные, не закаленные, и уже устали держать непривычно тяжелые стрелялки столь долго на боевом, целясь в мою башку.
И я легко могу от них уйти! Они стоят ко мне слишком близко! И стол, толстенный! Лакированный дубовый, помогает. Упираюсь в коленками в него, накланяюсь на стуле назад, убирая голову из прицела, и даже если кто поймёт, увидит, и начнет стрелять, они не смогут автомат опустить — отдача не даст. И они друг друга покрошат.
А потом, откланявшись назад, я могу либо в бок уйти, либо оттолкнутся от стола и прыгнуть на кого-то. А могу и вовсе с самого начал иначе поступить, сразу в бок со стула нырнуть и под стол закатится.
Идут, собаки, не торопясь. Видимо с понтом «мы подкрепление!». Не встречая сопротивления.
— Может все-таки поговорим? — обвел я присутствующих, совсем кажется обо мне забывших.
— О чем мы с тобой погорим!
— Выведите её!
— Не сопротивляйся! Тебе же хуже будет!
— Даже бессмертный не переживет десяток пуль в лобешник!
— Ребята пакуйте её! — и кто-то уже схватил меня за руки, и начал их скручивать, отводя за спину.
Я — не сопротивляюсь. Тихонько думая про себя — а что бы было бы, если бы я всех здесь присутствующих просто убил? Но тут же отметаю эту мысль как глупую и несуразную — ничего бы не было бы, потому что не убил бы.
Ведь сколько бы небыли неумелыми, глупыми и трусоватыми, здесь присутствующие люди и их охрана, но автоматы — остаются автоматами. А пули — пулями. И одна шальная очередь, что я бы в своё тело рано или поздно получил, наделала бы во мне кучу дырок. Я бы это пережил! Но потерял бы в подвижности — получил бы вторую очередь. А после третей меня бы уже потом никто не собрал. Кровавое месиво, не подлежит восстановлению. Это никому не дано. Не после, такого расстрела.
Так что дергаться нет смысла. И я спокойно даю бойцам заломить мне руки, уложив мордой в стол. Надеть наручники, ну и кучки почти предателей-генералов, насладится последними моментами своей славы и высоких пагон. Наглядится вволю, глядя с довольным видом на лицо побежденного и оплеванного врага.
— Вот и славно — улыбнулся один из главнокомандующих, смачно харкнув мне прямо в глаз пред речью.
А охрана, наконец удовлетворённо расслабилась, видя мою полную недееспособность в наручниках, и сломанную волю, старательно уложенного мордой в стол, человека.
— ВСЕМ ЛЕЖАТЬ РАБОТАЕТ ОМОН! — рявкнул ввалившийся в помещение боец, в то время как «смазханные тени» уже рекой хлынули в помещение за его спиной.
С ходу уложили кого-то прикладом в челюсть, другому досталось кирзовым сапогом под колено, еще один гаврик, вздумавший целиться в спецназ из автомата, обзавелся двумя дырочками в плече, и оказался даже не в состоянии нажимать на курок. Да и не понял он ничего толком, ведь в воцарившемся гуле, работа винтовки с глушителем оказалась вообще не слышимой, и дырки в плоти возникли как бы «сами собой».
Буквально за минуту, все присутствующие оказались не просто уложены по принципу «лицо, сапог, бетон», но и разоружены, а их автоматы уже скидываются в аккуратненькую кучку. Деморализованы, ибо усрались, во всех смыслах этого слова, ведь не каждый день такое случается с высшим командованием! Ну и в позочках-звездочках, распластанных по грубому ворсу ковра высокого кабинета.
Хотя всем места на полу не хватило! Так что немалое количество оказалось уложено на стол. А я… все так же продолжал восседать на стуле, со стекающим по щеке плевком, и со всё так же скованными руками.