Захват Московии
Шрифт:
— Ах, как звучит заманчиво! Скажите пожалуйста! — И он начал интересоваться, сколько может стоить дом в Баварских Альпах и понимаю ли я юридическую терминологию, а то вот он учился на юрфаке, а теперь всю латынь забыл, потому что всю жизнь пришлось говорить на мате: — К сожалению, этот язык лучше всего понятен был моему контингенту… хотя еще помню, вот: mea culpa… моя вина, vox populi — голос народа… или magnus homo — большой человек.
Я ответил, что насчет домов не знаю, а в бумагах да, разбираюсь,
Он с искренностью и пониманием подхватил, указав руками на стол:
— Да-да-да, я вот тут тоже… иногда читаю — и не понимаю… Слова какие-то всё новые, непонятные, длинные…
В дверь постучали, просунулся молодой человек с кобурой под мышкой, но полковник плавно отвел его:
— Витя, позже! Вы где сидите?.. Я позвоню туда, закрой дверь. — Потом как-то помрачнел, посерьезнел: — Это всё хорошо, лирика… Но зачем вы вчера так долго в машине с каким-то подозрительным исламистом разговаривали? И о чем?
Я опешил:
— Какой? Где? Исламинин?
— Около гостиницы. В тюбетейке.
Тут до меня дошло.
— Это такси, он привозил меня.
— Нет, это был не таксист, — отрезал он. — На видео всё зафиксировано.
Ах да! Около гостиницы было видео, я его видел! Забыл!
— Да, не таксист, вроде того… мне говорили… сказали… ездить лучше на этих… без шушечков…
— Шашечек?
— Да… а без них, на частных машинах… такси, водилы-рубилы… Вот там какой-то узбек или монгол…
Руки полковника выделали несколько па, он посуровел еще больше и могильно-торжественно объявил:
— Ладно, видео не в счет, суд это не учитывает, мало кто где сидел… А вот это уже — чистые факты. — Он щёлкнул по диктофону и прочел по бумаге: — «Нет, русский — самый злой… только для себя жрут и пьют… как курносый нос вижу — не сажу…»… Это что? — вдруг выкрикнул он, вызвав во мне панический вздрог. — Это же прямое подстрекательство к розни!
Я остолбенел, окоченел:
— Это… это… не я, это речь джихад-такси… придыхательные… тюркский акцент… речь реципиента…
— Какая, мать твою, речь? Это прямой саботаж! Призывы! Это не придыхательные, а издыхательные! Да этого хватит, чтоб вас лет на пять засадить! Уж дело-то открыть и под следствием три месяца в тюрьме продержать — пара пустяков, вот у меня ордера тут, сколько угодно! — Он со стуком открыл ящик и потряс в воздухе какими-то бланками, потом возмущенно швырнул их обратно. — Я еще ваши фото не смотрел, там тоже сто процентов что-нибудь подрывное будет. — (Я облился страхом, в голове всё перевзбаламутилось и не улеглось, обрывки разноязыких мыслей стали разлетаться и пропадать в пропасти). — Кто вас послал?
— На себя, — выдавил я. — Никто слал, нихт, никто, сам…
— Кто этот никто, раз вас то в Израиль, то в Австралию, то в Кению засылает?.. Кто?.. «Эмнисти интер-нейшн»? «Хюмен райт вотч»?
«Они боятся, что я правозащитник!» — понял я и начал убеждать:
— Я не защитник… не нападение… кого хотите убивайте, всё равно… я студент… бедный студент… лингвист… лингофон… знакомился с Машей, да, без результата, найти-искать нельзя… телефон капут… не правозащита, нет… какое! мой дедушка в Дахау работал… не проблема…
моё дело в стороне, я не глобальник, плёвывать на всё хочу! — разволновался я.
Полковник криво усмехнулся:
— Вот-вот, в Дахау… Кстати, а это что? — и с большим выражением (и, кажется, удовольствием) прочел по другой бумажке: — Губосиська!.. Задоляжка!.. Сукожопа!.. Это тоже лингвистика? Это что же такое?
— Конечно, сложные слова… сложность двух корней… продуктивитет 80… легко не дефинируется…
Полковник хлопнул по столу:
— Нет, это порнография! В чистом виде! Еще пару лет как минимум! Вы русский народ ругаться хотите учить! Вы подрывник!
Как ни отчаянно мне было, но тут стало смешно.
— Народ и так ругатель… профессор говорил…
— Это у вас что-то там де-фи-ни-ру-ет-ся!.. — с издевкой протянул он. — А тут у нас — по-простому: влепил пять лет — и порядок! Это надо же — ёбасрака!.. Да вы поэт! — Он вдруг как будто подобрел, а я подумал: «Что у него еще может быть?.. Гостиницу обыскали, видео видели, кассеты прослушали… Что еще выдумает?.. Всё это для суда — ничего… Да, но для нормального суда, а не для этого… Разбойная изба… Сидка… Стойка…»
Но я ошибся — никакой доброты не было. На стол легла нашивка, отобранная Кролей внизу (зловещее «G» свернулось угрюмым квадратным эмбрионом в круге):
— На это что скажете? Ничего вам не напоминает? Тут не надо туманить… опасно…
— Меня познакомили… Партия, национал-лингвисты, за чистый язык…
— Вот как? Кто же вас познакомил?
— Знакомый в Петербурге. — (Я не хотел называть его.) — Хотят глаголы реобразовать… Взносы, устав есть… В Интернете — страница. Декреты…
— Декреты? Всё разграбить? — Полковник вертел нашивку.
— Нет, облегчить, — ответил я, машинально подумав, что, раз он спрашивает, конверта с уставом и бумагами они, очевидно, не нашли — его я сунул в крышку чемодана, куда суют газеты и журналы.
А полковник примерял нашивку себе на рукав, на пиджачный карман.
Без стука, щелкнув ручкой (явно открыв дверь локтем), Кроля неумело, задрав плечи и горбясь, внес поднос с чаем и булочками и, потоптавшись, скрылся.