Захватывающее время
Шрифт:
Мгновенно, словно ее, как телевизор, переключили пультом, она превращается из гостеприимной хозяйки в штанах-гаучо в старшую сестру.
– Ох, Саттер, не понимаю, зачем тебе ворошить это осиное гнездо.
– Осиное гнездо? Ладно тебе, Холли, отец – это не осиное гнездо. Он был отличным парнем. Помнишь, как он в палатке на заднем дворе рассказывал нам сказки?
– Он их рассказывал, в основном, тебе. А я к тому времени уже выросла из сказок в вонючей старой палатке.
– Ну, а помнишь те каникулы, когда мы поехали в Мексику? Папа немного говорил по-испански, и он
– Те вопросы смущали и ставили людей в тупик.
– Разве? Людям они казались забавными. Мы им нравились.
– Им нравился ты, потому что ты был маленьким и миленьким.
– Но мужчинам нравилась ты. Местные мачо воспринимали тебя как маленькую горячую мучачу.
Она улыбается.
– Думаешь?
– Знаю. Я видел, как они смотрели тебе вслед. – Я не считаю нужным упоминать, что одним из этих «мачо» был тощий коротышка лет пятидесяти, и зубов у него было меньше, чем шрамов от юношеских угрей. Но я знаю, что у Холли все же сохранились теплые воспоминания об отце. И я должен вытащить их из нее.
– У папы было одно потрясающее качество, – говорю я. – Для него не существовало незнакомых людей.
– Это точно. – Холли отпивает холодного чая. – Он умел заводить знакомства. Возможно, это были не самые подходящие личности, но умел делать так, что с ним люди становились лучше. Пусть и ненадолго. – Неожиданно ее лицо становится мечтательным. – Помню, когда я была маленькой, еще до твоего рождения, мы с ним играли в «Кошелек или жизнь». Мы играли только вдвоем. Я была одета, как принцесса, в длинное, серебристое платье с блестками, на голове диадема. Папа сказал мне, что я самая красивая девочка на свете. Он сказал, что я на целый вечер становлюсь самой настоящей принцессой и теперь могу делать все, что захочу, и любое мое желание исполнится.
– Да, папа был таким, – говорю я. – Он мог быть волшебником.
– Мне казалось, что он знает всех там, куда мы приходили, он заговаривал с чужими детьми на улице, и рядом с ним я действительно чувствовала себя особенной. Я думала: «Я принцесса, а мой папа – король Америки». Один раз мы сидели под деревом и ели конфеты – он очень любил батончики «Миндальная радость», – и он рассказывал мне, что чудовища в Хэллоуин нас не достанут, потому что мы окружены волшебной аурой, которая превращает их в пыль, стоит им к ней прикоснуться.
– Точно! Он и мне это рассказывал.
– А потом я рассказала ему мое самое заветное желание. Я хотела, чтобы однажды мы все вместе поселились в огромном белом замке. Я ему в деталях расписала замок: плющ на стенах, золотая мебель с красной бархатной обивкой, русские борзые. Или какие-то другие собаки, но обязательно большие. И знаешь, что он мне на это сказал?
– Что?
– Он сказал: «Ты же принцесса, а желания принцессы всегда сбываются».
– В этом весь папа. Позитивный взгляд на мир. Но неужели ты и в самом деле рассчитывала получить большой белый замок, а?
– Какое-то время, понятно, рассчитывала. –
– Да, мне тоже. – Неожиданно я ощутил небывалую близость с Холли.
– Вот поэтому, Саттер, мне никогда не хотелось разговаривать с тобой о нем. Не потому, что он жестоко разрушил наши надежды, а потому, что я не хочу, чтобы ты становился таким, как он.
– Но, может, он не виноват в том, что не смог сдержать обещание? Ведь орала и ругалась-то мама, и это она его выгнала.
Холли морщится – она всегда так делает, когда считает, что я сказал глупость.
– Между прочим, он давал ей немало поводов, чтобы орать и ругаться. Ты был слишком мал, чтобы понять, что происходит, но мне она многое доверяла. В те времена мы с ней были почти как сестры. Она рассказала мне, как однажды подошла к его машине – припаркованной прямо перед нашим крыльцом – и увидела его на соседке, которая жила через два дома. Вот таким он был, и для меня этого достаточно.
Близость, возникшая было между нами, улетучивается.
Я говорю:
– Откуда ты знаешь, что это правда? Наверняка он стал таким из-за нее. Она поливает его грязью при любой возможности. Ее послушать, получается, что он Усама бен Ладен или еще какой-нибудь злодей. Поэтому мне бы очень хотелось узнать, что он может сказать по этому поводу.
– Зачем? Чтобы он врал тебе, как врал маме? Как врал нам? Помнишь, когда он уезжал от нас, он усадил нас на террасе и сказал, чтобы мы не переживали, что он будет жить на другом конце городе и мы сможем звонить ему в любое время, если он нам понадобится? Ну, и где он?
– Именно это я и хочу знать.
– Мое мнение…
– Я знаю твое мнение. Но вот мое мнение: настало время, чтобы я нашел его. Я хочу поговорить с ним по-настоящему. Человек хочет общаться со своим отцом, а не с отчимом-роботом. Я пытался выяснить у мамы, где он, но она в ответ несет какую-то ересь. У меня с ней не такие отношения, как у тебя. Она считает тебя своим главным достижением.
– Ты шутишь? Она тебя считает своим золотым мальчиком.
– Золотым мальчиком? Да она перестала так думать с тех пор, как мне исполнилось шесть. Теперь я скорее сломанная игрушка или нечто, что она спешит сбыть на гаражной распродаже. Вот поэтому-то я и здесь. Мне нужно, чтобы ты поговорила с ней и узнала, где папа. Ведь вы с ней близки. Она расскажет тебе.
– Ты тоже мог бы сблизиться с ней, Саттер. И со мной тоже. Но ты ведешь себя так, будто мы тебе не нужны.
– Я же пришел к тебе, правда? И прошу тебя выяснить у мамы один важный для меня вопрос.
Она смотрит в сторону дома.
– Она не хочет говорить о нем. И я не осуждаю ее за это. Как может быть иначе? Он же почти конченный лузер.
– Почти – это еще не конченный. Это вроде как предпоследний. Типа предпоследней недели перед окончанием учебного года.
– Называй как хочешь. Я говорю лишь о том, что в отношении мамы папа – не более, чем плохое воспоминание, и я не хочу быть тем человеком, который вынудит ее снова вернуться в прошлое.