Заика… Рыбка в аквариуме
Шрифт:
Посадит меня на старую табуретку, погладит по голове нежно своими старенькими пальцами, возьмёт в руки холодный столовый маленький нож, повернётся к иконам и давай креститься, кланяться и читать молитву; следом подойдёт ко мне, сидящему на табуретке, и начинает еле-еле касаться меня холодным ножом, сначала темечко, а потом щёки, лоб, плечи…
– Господи, помолимся!
– Господа попросим!
– Тебя маты родила среди живота,
– Да против пупа приостановися!..
– …А-а-а-а-аххх, – бабушка начинала зеват – это, наверное, был знак, что молитва начинала тайно действовать.
– Солнцем просвятися,
– Месяцем огородися,
– Золотыми замками замкнися,
– Тут тебе по животи не будить,
– В голову не вступаты,
– Под груди ни поступать!.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – опять сладко зазевала.
– Пищи
– Тошнотою ни держаты,
– Сухотами ни сушиты,
– Шедрого сердца ни тошниты,
– Не нудиты и не веридиты!
– Исус с мычем, а я с божьей помочей!
– Аминь, аминь, аминь! – Она читала так быстро, что иногда захлёбывалась в словах и вынуждена была останавливаться.
Всё это время, когда читала молитву, она ножом касалась моей головы и делала крест, как бы крестя меня, немного касаясь моих волос, всех пальцев, локтей, плеч, спины, ног, и при этом приговаривала:
– Из жил и поджилок…
– Из пальцев и под пальцами…
– С ног и коленей…
А я сидел смирно, мне так нравилось, я чуть не засыпал. Она снова поворачивалась к иконам, крестясь и кланяясь, продолжала всё сначала, только меняя молитву на другую. И так продолжалось полчаса, только кукушка один раз нарушала тишину. После лечения я должен был полчасика поспать, и так ежедневно – утром, днём и вечером. Бабуля старалась, она хотела, желала всем сердцем помочь мне хоть как-то, хоть немножко отодвинуть мой недуг. Но я понимаю с высоты лет, что это была всего лишь игра, игра в чудеса, а вдруг… может быть… а может, чудо… нет, чуда и не могло произойти. Наверное, чудеса бывают, но только в фантастических и приключенческих фильмах, а в жизни и реальности всё по-другому. Как можно сдвинуть извилины и залезть в сознание другому человеку, тем более путём молитв и прошения чуда об исцелении посредством обращения в пустоту? Иконы и молитвы не привели к чудесам, как бы бабушка ни просила и ни вглядывалась в глаза и лики святых, занимающих целый угол ветхой комнаты. Если бы и произошло улучшение, то это было бы совпадением, а его отнесли в разряд чудодейственной силы. Так или иначе, но нужно было пробовать любыми доступными и недоступными способами избавляться от заикания, ибо ждать, пока оно само пройдёт, уже понимали: не получится. Такая сложная форма и серьёзный дефект, как у меня, ставили в тупик даже видавших виды опытных логопедов и специалистов в области заикания. Всё познаётся в сравнении – делались определённые выводы: по лёгкой тропе тут не пройти – требуется поиск новых, более серьёзных решений и путей. Были задействованы знакомые, друзья, родственники, кто чего услышит, кто что узнает по проблеме – всё передавалось, вся информация попадала в штаб родителей. И мои «главнокомандующие» уже выносили вердикт, стоит или не стоит ехать к тем «специалистам», – как говорится, будем лечить или пусть ещё поживёт. Я так понимаю, в восьмидесятых годах прошлого века очень сырой была медицина, а тем более её сегменты – тайны психологии, аутотренинга, гипноза, работа в области проблем с мозговой активностью. Возможно, работали учёные и институты, но это только-только начинало выходить на какой-то более современный и серьёзный уровень.
Были базовые знания, которыми оперировали, и десятилетиями одним и тем же пытались заигрывать и лечить. И так как я родился и жил в те времена, мы столкнулись с интересной и неизведанной до конца проблемой – где и у кого провести консультации, да и, в конце концов, у кого лечиться, где найти того знающего специалиста, кроме детского логопеда…
Опережу течение книги. Когда сейчас делают и пишут диссертации, учёные бьются над проблемой лечения заикания, причинами приобретения – это всего лишь теория, а на практике нет такой пилюли и никогда не будет, и нет врача, не выдумали его, этого врача, который бы вас вылечил. Есть вы и мы – пять процентов населения земного шара, которые несут в себе колоссальную психологическую боль, проблемы, страдания, стеснение на каждом шагу, многие себя не находят в жизни и прячутся в себе, дабы не быть смешным за спиной. Сколько же проблем и страданий несёт человеку по жизни, порой с самого детства, заикание, которое независимо от тебя попало к тебе! Господи, спаси и сохрани! Сколько же слёз, обид и боли! Особенно детских слёз, слёз никчёмности и постоянного отвержения, слёз от нереализации себя по причине недуга. Ты только сам можешь себя вытянуть за волосы, как Мюнхгаузен, и побороть страх перед людьми, которые наблюдают за тобой. Есть тот путь длиной
Прозвучал последний звонок во втором классе. Каникулы! Летние, долгие, тёплые, солнечные. Наконец! Во втором классе я уже успел несколько раз подраться – конечно, вынужденно. Были такие ребятки, которые уже в те детские годы считали себя выше и умнее всех остальных, и им ничего не стоило оскорбить и ужалить чьё-то самолюбие. Под раздачу попал и я.
– Заика! А-а-а-а-а-а-а-а… – запрокидывая голову назад и звонко смеясь передо мной, издевательски они цепляли меня.
Сам того не осознавая, на каком-то подсознательном уровне резко выбрасывался кулак, главное – в лицо обидчику. Я-то был не драчун, и меня только потом удивляло, после драки, как у меня хватило смелости бахнуть его в лицо. Часто был бит сильным обидчиком – ну и что, зато как мог, так и отстаивал себя. Потом, спустя несколько лет, я себе говорил «пусть меня убьют в драке, но я должен драться до конца и агрессивно» – драка должна быть такой: первым никогда не наступай, но коль пошёл в драку, то до конца, бей жёстко и туда, куда больно, не просто маши кулаками и ногами по ветру. Однако приходило понимание, что драку лучше избегать, но как? Когда тебя обижают и издеваются, коверкают твою мимику и лицо, а ты ничего не можешь сказать в ответ – значит, драться. С детства не терплю оскорблений в свой адрес и в жизни никого не оскорбляю, ибо знаю, как это болезненно для человека.
Кто-то намекнул моим родителям: «А не попробовать ли вам сеансы гипноза?» То есть мне не мешало бы пройти лечение гипнозом – а вдруг будет лучше? Хуже-то уже явно не будет, куда уже хуже, а лучше… не исключено. Нужно пробовать и пытаться занять меня всеми доступными и более серьёзными процедурами – и подсказали адресок и телефон заведения, куда следует обратиться. Тогда люди помогали друг другу и обладали большей душевностью и сочувствием. Была не была – вопрос решён. Созвонились, поговорили, узнали куда, когда и, в сущности, обратили внимание: а что, собственно, это такое – гипноз? Полагаю, на той стороне трубки объяснили преимущество и технику гипноза, его лечебные, магические свойства. Стали появляться и внедряться околомедицинские знатоки новых, неведомых доселе учений, направлений и знаний. Вот и меня решили поставить под опыт гипнотизёров – терять было нечего, все было уже потеряно. Смеюсь, да только этот смех не радостный, а злорадный, больной от воспоминаний. Да и вообще по жизни так идёт: самый злорадный смех – это с себя.
Начали собирать удочки, сборы, приготовления к дальней поездке; а место от нашего городка близко ли, далеко ли – около пятисот километров было до точки назначения. Отец взял отпуск, и в июле мы рванули с ним в турне. Сели в междугородный автобус и поехали; куда едем? Только надежда на удачу теплилась в сердце у него и у мамы, только бы помогло, стало мне лучше, чтобы я не мучился и хотя бы немного появился блеск в моих глазах, в моей ещё только начинавшейся жизни. А блеску в моих глазах, понятно, было негусто, да и от чего ему было быть? Батя меня стыдился, хоть он тщательно скрывал, но я видел и чувствовал это по его выходкам. Если у меня кто-либо спрашивал, как меня зовут, или хотел заговорить со мной, когда он находился рядом, то отвечал за меня он, не давая даже напрячься мне, чтобы я и вида не показал на мою проблему. Ему, конечно, было не по себе, когда его долгожданный первенец и его родное чадо страдает и нет конца его мучениям. Как он меня любил, обнимал всегда, жалел и страдал вместе со мной, неся в себе мою боль, переживал и боролся за меня!
Вот мы и на месте. Нас встретил тёплый, летний погожий день. Деревня снова, опять деревня. Но особенное место. Мы подходили со своими сумками и удочками к огромному трёхэтажному помещению, на окнах которого были толстые решётки, причем на всех, включая и маленькие оконца; на дверях висели толстенные пруты решёток. Здание было покрашено белоснежной краской, а может, и побелено – у страха глаза велики.
– Нам сюда, – радостно смотря на меня, произнёс батя – мол, всё нормально, не переживай, сын, – но по его поведению я понимал, что он тоже не очень-то в себе от такого вида особняка.
Конец ознакомительного фрагмента.