Заимка в бору

Зверев Максим Дмитриевич

– Что это ты в лесу картофель-то посадил нынче? – спросил я, мысленно прикидывая площадь посева.

– Нонче засуха будет, а тутотка низина, лес, вода рядом, оно сподручней. Сказываю тебе – сухо будет.

– Какой же тебе колдун сказал, что летом засуха будет?

– Пошто колдун? Пташка сказала, эвон та, – и объездчик показал рукой на лесного конька. Он как раз в это время с громким пением поднимался над вершиной высокой сосны, трепеща крылышками, и спланировал на вершину другой сосны за поляной, сменив пение на однообразное «тиатиа,

тиатиа». – Как запоют, перво-наперво гнезда ищу: в ямке на земле – к сухому лету, а если наладит сперва кучку, а на ней гнездо – к мокрому лету. Вот и все колдовство.

– А ну, покажи хотя одно гнездышко, – сказал я, с трудом веря словам объездчика.

– Если сумлеваетесь, айда!– и он свернул в бор.

На небольшой поляне он остановился:

– Где-то здеся, однако, – пробормотал он, осматриваясь. – Эвон оно! – прибавил он громко и показал за ломанную высохшую сосновую ветку.

Среди густых зарослей брусники я увидел в земле круглую ямку, оплетенную сухими травинками. В ней лежало пять коричневосерых яиц с неяркими пятнышками. Птички не было. Она незаметно убежала из гнезда, взлетела где-то за кустами, а сейчас с тревожным цыканьем прыгала по веткам.

– Видал? Нисколько нонче не намостила, прямиком на земле снеслась. Лето страсть жаркое будет, – заметил Лапшин. – А прошлый год какое было – чуть не каждый день дождь лупил. Но я на бугре картошку садил у кордона, и урожай ядреный был. Мужики в деревне, как заосенило, с одного ведра не более трех ведер выкопали.

– Все же случайно совпало, может быть?

– Чиво? Да я от отца сызмальства обучен примечать. Как это птаха гнездо наделает, так мы и огород садим. За всю жизнь ни разу не дозволила ошибиться. Завсегда наперед угадывает. А как ее звать-то по-ученому?

– Лесной конек, еще юлой зовут.

Такие необъяснимые способности у конька крайне заинтересовали меня. Когда подошли к лодке, я сказал:

– Вот если ты покажешь мне прошлогоднее гнездо, тогда поверю!

– Трудно прошлогоднеето, однако спробую. Аккурат недалече тут от лодошной пристани было под сосной. Ты посиди, а я кликну, если найду.

Лапшина долго не было. А солнце все ниже опускалось над лесом, пора было начинать рыбачить. Воздух был наполнен ароматом цветущей черемухи. От озера пахнуло вечерней прохладой. Я спустил лодку на воду, приготовил удочку и с нетерпением посматривал на лес.

– Ваше благородие, айда, нашел! – вдруг раздался голос объездчика совсем близко.

Лапшин стоял ка краю небольшой поляны, около толстой сосны.

– Пробег мимо сперва… На, гляди!

У самого ствола из мха была сделана кочка, а на ней остатки гнездышка, какое только что видели. Все это сооружение едва держалось, размытое дождями, но уцелело за толстым стволом. И все же эти остатки были настолько убедительны, что я только руками развел.

– Вот то-то и есть, спорщик, – улыбнулся Лапшин. – Желаете, еще одну колдунью покажу?

– Какую?

– Предсказательницу!

Видите, около лодки на камыше гнездышко над водой?

– Да, это камышевки.

– Нонче эта птаха низко над водой свила, значит, жара летом будет, воды в озере мало. Прошлогоднее рядом, эвон где. Знать, весной еще догадалась, что из-за дождей летом воды много будет.

Действительно, остатки прошлогоднего растрепанного гнездышка камышевки висели на камыше значительно выше!

А карасей за вечер мы успели наловить.

По сосновому лесу Бобровского лесничества ехать погожим днем было истинным удовольствием. Сытую лошадь то и дело приходилось сдерживать, чтобы на крутых поворотах не опрокинулась легкая тележка.

Со мной был ирландский сеттер. Отец дал ему кличку Бекас за удивительную верткость и живость на охоте. Пес сразу понял, что я собираюсь ехать в лес, как только увидел, что запрягается лошадь. Бекас сейчас же предусмотрительно прыгнул в тележку, давая понять, что и он желает ехать в лес. Впрочем, это проявление инициативы еще ровно ничего не значило – в бору сеттеру делать нечего. Но собака так просительно смотрела мне в лицо умными карими глазами, прижимала уши и хвост, что я взял ее с собой.

Торная дорога по бору вышла на берег лесной речушки, и копыта простучали по мостику, потом она опять запетляла между вековыми соснами. В кронах попискивали синицы, громко прокричал поползень, раздавалось кукование. Пестрый дятел, не обращая внимания на человека, словно прилип к стволу и тюкал по нему на весь лес.

На берегу речки стоял кордон лесной охраны. Здесь был перекресток двух дорог. Большой бревенчатый дом под тесовой крышей, забор и надворные постройки были сделаны добротно, капитально, на долгие годы. Бревна и доски «загорели» и были много темнее, чем сосны кругом кордона. Лесника дома не было. Пожилая хозяйка засуетилась:

– Степан с утра поехал лес клеймить, вот-вот должен вернуться. Не хотите ли чайку? Сейчас я сухих дров принесу и мигом блинов настряпаю!

Она схватила веревку.

– Где дрова-то у вас? – спросил я.

– На берегу. Говорю, говорю мужу, чтобы подвез в ограду, а ему все недосуг. Бот за сухими и бегаю кажный раз!

– Давайте веревку, я схожу и принесу вязанку, – остановил я хозяйку.

Вместе с Бекасом мы пошли на берег речки.

– На, неси!– приказал я собаке и бросил веревку.

Бекас послушно понес веревку, то и дело наступая на конец. Но около поленницы на берегу собаку ждало испытание: из-под дров неожиданно выскочил здоровенный заяц-беляк и помчался берегом. Вся дрессировка была мгновенно забыта сеттером. Бросив веревку, он помчался за беляком, отставая с каждым прыжком.

– Бекас, назад, назад! – закричал я.

До сознания собаки долетели мои крики и свист, а может быть, она поняла безнадежность погони. Возвращение ее было унизительно. Бекас с поджатым хвостом подполз к моим ногам, отчетливо сознавая свою вину.