Закат и падение Римской Империи. Том 5
Шрифт:
Наши чувства и наш разум всего менее способны направлять свою деятельность на самих себя; нам всего труднее видеть наши собственные глаза и мыслить о нашей собственной душе; тем не менее мы думаем и даже чувствуем, что для разумного и способного к самосознанию существа необходим один принцип деятельности, необходима одна воля. Когда Ираклий возвратился из персидского похода, он, в качестве православного героя, обратился к епископам с вопросом: Христос, которого он чтил в одном лице, но в двух естествах, имел ли одну волю или две. Они отвечали в единственном числе, и император предался надежде, что египетские и сирийские яковиты согласятся с таким учением, которое, очевидно, безвредно и которое, по всему вероятию, истинно, так как его проповедовали даже несториане. Эта попытка не имела успеха, и как робкие, так и заносчивые католики осудили все, что имело внешний вид отступления перед коварным и отважным противником. Православная, то есть господствовавшая в ту пору партия придумала новые способы выражения, новые аргументы и новые объяснения: каждому из двух естеств Христа она приписала свойственную лишь ему особую энергию; но это различие сделалось совершенно незаметным, когда было допущено, что воля и человеческая, и божественная неизменно была одна и та же. Этот духовный недуг сопровождался обычными симптомами; но представители греческого духовенства, как бы насытившись бесконечными спорами о воплощении, внушили спасительную мысль и монарху, и народу. Они объявили себя монофелитами (признающими единство воли); но, считая эти слова новыми, а вопрос излишним, посоветовали воздерживаться от всяких религиозных споров, так как этот образ действий всего более согласен с евангельской мудростью и с евангельским милосердием.
Этот закон молчания был установлен сначала в эктезисе или изложении Ираклия, а потом в типе или в образце его внука Констанса, а императорские Эдикты были частью с рвением, частью против воли подписаны четырьмя патриархами — Римским, Константинопольским, Александрийским и Антиохийским. Но Иерусалимский патриарх и тамошние монахи забили тревогу: латинские церкви усмотрели тайную ересь не только в выражениях греков, но даже в их молчании, а изъявленная папой Гонорием готовность подчиниться воле его государя встретила со стороны более смелых и более невежественных его преемников протест и порицание. Они осудили отвратительную и ужасную ересь монофелитов, которая воскрешала заблуждения Манеса, Аполлинария, Евтиха и др.; они подписали на гробнице св. Петра приговор об отлучении от церкви; они примешали к чернилам вино, употреблявшееся для причастия, то есть кровь Христа, и не опустили ни одного церковного обряда, способного навести ужас или страх на людей суеверных. В качестве представителей западной церкви папа Мартин и его Латеранский собор предали проклятию коварное и преступное молчание греков; сто пять итальянских епископов, большей частью принадлежавших к числу подданных Констанса, не побоялись отвергнуть его зловредный тип и нечестивый эктезис его деда, а авторов этих постановлений вместе с их приверженцами причислить к тем явным еретикам, которые в числе двадцати одного отступили от веры и сделались орудиями дьявола. Даже при самом кротком императоре такое оскорбление не могло бы остаться безнаказанным. Папа
Но их упорство перешло к их преемникам, и торжество латинов отомстило за их поражение и загладило позор так называемых трех глав. Постановления римских соборов были утверждены Шестым вселенским собором, заседавшим в Константинополе во дворце и в присутствии нового Константина, принадлежавшего к числу потомков Ираклия. Византийский первосвятитель и большинство епископов усвоили новые верования императора; несогласные вместе со своим вождем Макарием Антиохийским подверглись духовным и светским наказаниям, налагаемым на еретиков; Восток внял поучениям Запада, и вслед за тем был окончательно утвержден догмат, заставивший католиков всех веков верить, что в лице Христа соединяются две воли или две силы. Представителями папы и римского собора были два священника, один диакон и три епископа; но у этих неважных латинских богословов не было ни оружия, чтобы влиять путем насилия, ни сокровищ, чтобы влиять путем подкупа, ни красноречия, чтобы влиять путем убеждения, и мне неизвестно, каким способом они успели склонить гордого греческого императора к отречению от верований его детства и к преследованию религии его предков. Быть может, монахи и жители Константинополя питали расположение к латеранскому догмату, который на самом деле самый неразумный из двух, и эта догадка подтверждается необычайной скромностью греческого духовенства, обнаружившего в этой борьбе сознание своего бессилия. В то время как собор был занят прениями, один фанатик, чтобы скорее разрешить спор, предложил воскресить мертвого; два прелата присутствовали при этой попытке, но сознание ее неудачи может считаться за доказательство того, что страсти и предрассудки толпы не были на стороне монофелитов. При следующем поколении, когда сын Константина был низложен и убит последователем Макария, монофелиты удовлетворили и свою мстительность, и свое стремление к господству: кумир или памятник Шестого вселенского собора был разрушен, а подлинные акты собора были преданы пламени. Но в следующем году их покровитель был свергнут с престола, восточные епископы освободились от обязанностей, наложенных на них случайно выраженным согласием, римский догмат был более прочно установлен православными преемниками Вардана, а более популярный и более наглядный спор о почитании икон заставил позабыть утонченные вопросы, касавшиеся воплощения.
Прежде конца седьмого столетия догмат воплощения — в том виде, как он был установлен в Риме и в Константинополе, — однообразно проповедовался на отдаленных островах Британском и Ирландском, и все христиане, у которых богослужение совершалось на греческом или на латинском языке, придерживались одинаковых понятий или, вернее, повторяли одни и те же слова. Их многочисленность и внешние признаки могущества давали им некоторое право называть себя католиками; но на Востоке им давали менее почетное название мельхитов, или роялистов, то есть таких людей, верования которых основывались не на Священном Писании, не на рассудке и не на традиции, а были установлены и поддерживались произвольной властью светского монарха. Их противники могли ссылаться на слова членов Константинопольского собора, объявивших себя рабами государя, и могли с злобной радостью рассказывать, как декреты Халкидонского собора были внушены и переделаны императором Маркианом и его целомудренной супругой. Понятно, что господствующая партия старается внушать принципы покорности, а несогласные предъявляют и отстаивают требования свободы. Под бичом гонителей несториане и монофиситы превратились в мятежников и в перебежчиков; таким образом, самые старые и самые полезные союзники Рима приучились считать императора не за начальника христиан, а за их врага. Язык, составляющий главную причину сближения или разъединения племен и народов, скоро придал восточным сектантам особое и неизгладимое отличие, уничтожившее международные сношения и всякую надежду на примирение. Продолжительное владычество греков, их колонии и, главным образом, их красноречие распространили употребление их языка, который, бесспорно, был самым совершенным из всех, какие были придуманы людьми. Однако и в Сирии, и в Египте большинство населения еще говорило на своих национальных наречиях, впрочем, с тем различием, что коптский язык был в употреблении лишь между грубыми и необразованными крестьянами, жившими по берегам Нила, тогда как сирийский язык был языком поэзии и диалектики на всем пространстве между горами Ассирии и Чермным морем. Армения и Абиссиния были заражены языком или ученостью греков, а их варварские диалекты, воскресшие в трудах новейших европейских ученых, были непонятны для жителей Римской империи. Языки сирийский и коптский, армянский и эфиопский освящены тем, что на них совершается богослужение в местных церквах, а теологию этих народов обогатили переводы и Священного Писания, и произведений самых популярных отцов церкви. По прошествии тысячи трехсотшестидесяти лет пламя религиозной вражды, впервые зажженное проповедью Нестория, еще не угасло в недрах Востока, и враждующие между собой христианские общины до сих пор еще придерживаются верований и правил церковного благочиния, установленных их основателями. Несториане и монофиситы, несмотря на то, что живут в самом низком невежестве, бедности и рабстве, отвергают религиозное верховенство Рима и очень дорожат веротерпимостью своих турецких повелителей, которая дозволяет им предавать анафеме, с одной стороны, св. Кирилла и Эфесский собор, а с другой — папу Льва и Халкидонский собор. Содействие, оказанное ими падению Восточной империи, останавливает на себе наше внимание, и читатель найдет некоторый интерес в разнообразных подробностях относительно I. несториан, II. яковитов, III. маронитов, IV. армян, V. коптов и VI. абиссинцев. Первые три секты употребляли сирийский язык, а каждая из трех остальных выражалась на своем национальном диалекте. Однако новейшие уроженцы Армении и Абиссинии не могли бы вступать в разговор со своими предками, а отвергнувшие арабскую религию египетские и сирийские христиане усвоили арабский язык. Время оказало содействие ухищрениям духовенства, и как на Западе, так и на Востоке к Божеству обращаются на устарелом языке, который незнаком большинству верующих.
I. Еретические учения Нестория были скоро позабыты и на его родине, и даже в его бывшей епархии. Восточные епископы, открыто сопротивлявшиеся на Эфесском соборе высокомерию Кирилла, смягчились ввиду его запоздалых уступок. Те же самые прелаты или их преемники подписались, не без ропота, под декретами Халкидонского собора; влияние монофиситов примирило их с католиками, с которыми их соединяли одни и те же страсти, интересы, а с течением времени и верования, и они с прискорбием испустили свой последний вздох, отстаивая три главы. Те из их единоверцев, которые не хотели идти по тому же пути, потому что были или более умеренны, или более искренни, были подавлены уголовными законами, и уже со вступления на престол Юстиниана было трудно найти хоть одну церковь несториан в пределах Римской империи. Вне этих пределов они открыли новый мир, в котором могли найти свободу и удовлетворить свои влечения к владычеству. В Персии, несмотря на сопротивление магов, христианство пустило глубокие корни, и под его благотворной сенью отдыхали восточные народы. Католикос, или примас, имел постоянное местопребывание в столице: его митрополиты, епископы и духовенство выказывали на соборах и в своих епархиях пышность и порядок правильно организованной иерархии; они радовались увеличению числа новообращенных, которые меняли Зендавесту на Евангелие и светскую жизнь на монашескую, а для их усердия служило стимулом присутствие коварного и сильного врага. Христианская церковь в Персии была основана сирийскими миссионерами, а их язык, правила церковного благочиния и учение были тесно связаны с ее первоначальной организацией. Католикосов избирали и рукополагали их собственные викарии, но об их сыновней зависимости от антиохийских патриархов свидетельствуют уставы восточной церкви. В персидской школе, в Эдессе, новые поколения верующих осваивались с их богословским языком, изучали в сирийском переводе десять тысяч томов Феодора Мопсуэстийского и чтили апостольские верования и святое мученичество его ученика Нестория, с личностью и с языком которого были совершенно незнакомы народы, жившие по ту сторону Тигра. Первые неизгладимые поучения Эдесского епископа Ивы внушили им ненависть к египтянам, которые нечестиво смешали на Эфесском соборе оба естества Христовы. Бегство преподавателей и учеников, которых два раза изгоняли из Сирийских Афин, рассеяло по разным местам толпу миссионеров, воодушевлявшихся двойным усердием, и религиозным, и тем, которое истекает из жажды возмездия. Строгое единство, которого придерживались монофиситы, завладевшие епископскими должностями на Востоке в царствование Зенона и Анастасия, побудило живших в свободной стране их противников признать скорее нравственное, нежели физическое, единство двух естеств Христа. Со времени появления первых христианских проповедников цари из рода Саса-нидов относились с недоверием к чужеземцам и вероотступникам, которые приняли религию наследственных врагов их отечества и, может быть, стали бы действовать с этими последними заодно. Царские Эдикты нередко воспрещали их опасные сношения с сирийским духовенством; успехи раскола были приятны завистливому высокомерию Пероза, и он внял красноречивым убеждениям одного коварного прелата, который уверял его, что Несторий друг Персии, и советовал ему, чтобы обеспечить преданность его христианских подданных, оказать им заслуженное предпочтение перед жертвами и врагами римского тирана. Несториане составляли значительное большинство и в среде духовенства, и в среде населения; они находили поощрения в ласковых улыбках деспотизма и опирались на его меч; однако многие из их более слабых единоверцев не решились оторваться от общения со всем христианским миром, и кровь семи тысяч семисот монофиситов или католиков установила единство догматов и обрядов в персидских церквах. Их религиозные учреждения отличались тем, что удовлетворяли либеральным требованиям разума или, по меньшей мере, политики: суровость монастырской жизни была ослаблена и мало-помалу позабыта; в богадельнях были устроены школы для воспитания сирот и найденышей; закон безбрачия, который так настойчиво вводился у греков и латинов, был оставлен персидским духовенством в пренебрежении, и число избранных увеличивалось благодаря явным и неоднократным бракам священников, епископов и даже самого патриарха. Под это знамя натуральной и религиозной свободы стали стекаться из всех провинций Восточной империи массы перебежчиков; за свое тупоумное ханжество Юстиниан был наказан выселением самых трудолюбивых его подданных; они перенесли в Персию знание военного дела и мирные искусства, а те из них, которые оказывались достойными милостей прозорливого монарха, получали повышения на государственной службе. Те несчастные сектанты, которые должны были скрывать свои убеждения, живя на своей родине в восточных городах, помогали и советами, и деньгами, и войсками военным предприятиям Ануширвана и еще более опустошительным предприятиям его внука; за свое усердие они были награждены тем, что в их распоряжение были отданы католические церкви, но когда Ираклий снова завладел теми городами и церквами, их явное участие в измене и в ереси заставило их искать убежища во владениях их чужеземного союзника. Но кажущееся спокойствие несториан часто подвергалось опасностям, а иногда и нарушалось. Им также приходилось страдать от тех зол, которые были порождением восточного деспотизма; их вражду к Риму не всегда искупала их привязанность к евангелию, и колонии из трехсот тысяч яковитов, взятых в плен в Апамее и в Антиохии, было дозволено воздвигнуть враждебный алтарь на глазах у католикоса и под покровительством двора. В свой последний мирный договор Юстиниан внес некоторые условия, клонившиеся к расширению и к упрочению веротерпимости, которой пользовались в Персии христиане. Император, не имевший никакого понятия о правах совести, не мог питать ни сострадания, ни уважения к еретикам, отвергавшим авторитет святых соборов, но он льстил себя надеждой, что они мало-помалу убедятся в материальных выгодах, доставляемых общением с империей и с римской церковью, и что если он не внушит им чувства признательности, он возбудит недоверие к ним в их государе. В более поздние времена суеверие и политика христианнейшего короля в одно и то же время жгли лютеран в Париже и оказывали им покровительство в Германии.
Желание приобретать для Бога верующих, а для церкви подданных возбуждало во все времена рвение в христианском духовенстве. После того как оно утвердилось в Персии, оно распространило свои духовные завоевания на Севере, на Востоке и на Юге, а простота евангельского учения приспособилась к сирийскому богословию и окрасилась в его цвет. По словам одного несторианского путешественника, в шестом столетии христианство с успехом проповедовалось у бактриан, гуннов, персов, индийцев, персармян, мидян и эламитов; на пространстве между Персидским заливом и Каспийским морем число варварских церквей было почти бесконечно, а их привязанность к новой вере обнаруживалась в многочисленности и в святости их монахов и мучеников. Богатый перцем берег Малабара и острова океана Сокотра и Цейлон были населены постоянно возраставшими толпами христиан, а епископы и духовенство этих отдаленных стран получали рукоположение от вавилонского католикоса. В следующем столетии усердие несториан проникло за пределы, которыми ограничивались честолюбие и любознательность и греков, и персов. Вышедшие из Балха и из Самарканда миссионеры бесстрашно шли по стопам кочующих татар и проникали в лагеря, раскинутые в долинах Имауса и на берегах Селинги. Они поучали этих невежественных пастухов метафизическими догматами и старались внушить этим кровожадным воинам чувства человеколюбия и склонность к спокойной жизни. Впрочем, один хан, могущество которого они преувеличивали из тщеславия, как рассказывают, принял от них крещение и даже посвящение в духовный сан, и слава священника или пресвитера Иоанна долго вводила в заблуждение легковерных европейцев. Царственный новообращенный получил дозволение иметь при себе передвижной алтарь, но он отправил к патриарху посольство с вопросом, каким способом мог бы он воздерживаться во время Великого Поста от мясной пищи и как мог бы он совершать евхаристию в пустыне, которая не производит ни пшеницы, ни вина. Во время своих морских и сухопутных странствований несториане проникли в Китай через Кантонский порт и через северную императорскую резиденцию Сиган. В противоположность римским Сенаторам, с улыбкой на устах исполнявшим обязанности жрецов и авгуров, мандарины обнаруживают перед публикой рассудительность философов, а у себя дома придерживаются всяких народных суеверий. Они признавали и смешивали богов Палестины и Индии; но распространение христианства возбудило подозрения в правительстве и после того, как эта иноземная секта в течение непродолжительного времени то была в милости, то подвергалась гонениям, она исчезла в неизвестности и в забвении. Под управлением халифов несториане распространились от Китая до Иерусалима и Кипра, а их церкви вместе с церквами яковитов, как полагают, были более многочисленны, нежели церкви греческие и латинские. Двадцать пять митрополитов или архиепископов составляли их иерархию, но некоторые из них, ввиду огромных расстояний и сопряженных с переездами опасностей, были освобождены от обязанности личного служения с тем необременительным условием, что раз в каждые шесть лет они должны засвидетельствовать о своих
Одна старинная легенда гласит, что св. Фома проповедовал евангелие в Индии. В конце девятого столетия раку этого святого, быть может, находившуюся неподалеку от Мадраса, с благочестием посетили посланцы Альфреда, а привезенный ими оттуда груз жемчуга и пряностей вознаградил религиозное усердие английского монарха, замышлявшего самые широкие проекты по части торговли и открытий. Когда португальцы открыли морской путь в Индию, христиане св. Фомы уже прожили целые века на Малабарском берегу, а то, что они отличались от туземцев и характером, и цветом лица, свидетельствовало о примеси чужеземной расы. Они возвышались над туземным населением Индостана и знанием военного дела, и мирными искусствами, и, быть может, добродетелями; земледельцы разводили пальмовые деревья, купцы обогащались от торговли перцем, солдаты пользовались первенством перед наирами, или Малабарскими дворянами, а их наследственные привилегии уважались из признательности или из страха и королем Кохинским, и самим Заморином. Они признавали туземного владетеля, но даже в светских делах управлялись епископом Ангамальским. Этот епископ еще пользовался прежним титулом митрополита Индии, но его действительная юрисдикция обнимала тысячу четыреста церквей, и на нем лежала забота о двухстах тысячах душах. По своей религии христиане св.Фомы могли бы сделаться самыми надежными и самыми искренними союзниками португальцев; но инквизиторы скоро усмотрели в них ересь и раскол, которые считались преступлением непростительным. Вместо того чтобы признавать себя подданными духовного и светского главы всего земного шара, римского первосвященника, они, подобно своим предкам, подчинялись несторианскому патриарху, а епископы, которых этот патриарх рукополагал в Мосуле, должны были подвергаться опасностям морского переезда и сухопутного странствования, чтобы достичь своей епархии на Малабарском берегу. В своей литургии на сирийском языке они с благочестием упоминали имена Феодора и Нестория; в Христе они чтили два естества; титул матери Божией был оскорбителен для их слуха, и они очень скупились на почести Деве Марии, которую суеверие латинов почти возвысило до ранга богини. Когда ее изображение было в первый раз представлено последователям св.Фомы, они с негодованием воскликнули: “Мы христиане, а не идолопоклонники!”, и их безыскусственное благочестие удовольствовалось поклонением кресту. Живя в совершенном отдалении от Запада, они ничего не знали, ни об улучшениях, ни об искажениях, происшедших в тысячелетний период времени, так что их привязанность к верованиям и к обрядам пятого столетия должна оскорблять предрассудки и папистов, и протестантов. Представители Рима начали с того, что запретили им всякие сношения с несторианским патриархом, а затем многие из их епископов окончили свою жизнь в тюрьмах инквизиции. Оставшаяся без пастыря паства подпала под влияние могущества португальцев, происков иезуитов и усердия жившего в Гоа архиепископа Алексея Менезеса, лично посетившего Малабарский берег. Собор, созванный в Диампере под его председательством, довершил благочестивое дело объединения и строго обязал держаться учения и правил благочиния римской церкви, не позабыв и исповеди на ухо священнику, которая была самым страшным орудием церковных пыток. Учение Феодора и Нестория было признано негодным, и Малабар подчинился папе, примасу и иезуитам, которые забрали в свои руки епархию Ангамалы или Кранганора. Несториане с терпением выносили в течение шестидесяти лет и рабство и лицемерие; но лишь только могущество португальцев было потрясено мужеством и предприимчивостью голландцев, они с энергией и с успехом вступились за религию своих предков. Иезуиты были не в состоянии удержать в своих руках власть, которую они употребляли во зло; сорок тысяч христиан восстали с оружием в руках против своих обессилевших тиранов, и один индийский архидиакон исполнял обязанности епископа, пока не прибыл от вавилонского патриарха свежий запас епископов и сирийских миссионеров. Со времени изгнания португальцев несторианская религия свободно исповедовалась на Малабарском берегу. Торговые компании голландские и английские держатся принципа веротерпимости; но если угнетения менее оскорбительны, чем презрение, то христиане св. Фомы имеют основание сетовать на холодное и безмолвное равнодушие своих европейских собратьев.
II. История монофиситов менее богата событиями и менее интересна, чем история несториан. Под управлением Зенона и Анастасия их хитрые вожаки сумели снискать расположение монарха, захватили в свои руки епископские должности на Востоке и раздавили сирийскую школу на ее родной почве. Догматы монофиситов были установлены с самым изысканным старанием антиохийским патриархом Севером; он осудил слогом Генотикона враждебные ереси Нестория и Евтихия, отстоял против последнего реальность тела Христова и заставил греков допустить, что он был лжец, говоривший правду. Но сближение идей не могло ослабить пыла страстей; каждая партия более прежнего удивлялась ослеплению своих противников, споривших из-за такого ничтожного различия; сирийский тиран прибегнул к насилию для поддержания своего догмата, и его владычество запятнало себя кровью трехсот пятидесяти монахов, которые были умерщвлены под стенами Апамеи, быть может, не без вызова со своей стороны и не без сопротивления. Преемник Анастасия снова водрузил на Востоке знамя православия; Север бежал в Египет, а его друг, красноречивый Ксенайя, спасшийся от персидских несториан, был задушен в своем изгнании Пафлагонийскими мельхитами. Пятьдесят четыре епископа были отставлены от своих должностей; восемьсот лиц духовного звания были заключены в тюрьмы и, несмотря на двусмысленное милостивое расположение Феодоры, лишенные своих пастырей восточные церкви должны бы были мало-помалу погибнуть по недостатку духовной пищи или вследствие отравы, внесенной в их учения. В этой беде издыхавшая партия ожила, собралась с силами и окрепла благодаря усилиям одного монаха, и имя Якова Барадея сохранилось в названии яковитов, от которого, быть может, содрогнется английский читатель, так хорошо с ним знакомый. От святых исповедников, содержавшихся в Константинопольской тюрьме, он получил звание эдесского епископа и восточного апостола, а назначение восьмидесяти тысяч епископов, священников и диаконов исходило из того же неистощимого источника. Успехам усердного миссионера содействовала быстрота дромадеров, которых доставлял ему один преданный арабский вождь; учение яковитов и их правила церковного благочиния втайне утверждались во владениях Юстиниана, и каждый яковит был обязан нарушать законы и ненавидеть римского законодателя. В то время как преемники Севера скрывались в монастырях или в деревнях, в то время, как они, спасаясь от смертного приговора, находили убежище в пещерах пустынников и в палатках сарацинов, они не переставали предъявлять, точно так же, как и теперь они предъявляют, свое неотъемлемое право на титул, на ранг и на прерогативы антиохийского патриарха; под более мягким игом неверующих они жили в одной миле от Мердина, в привлекательном Зафаранском монастыре, который они украсили кельями, водопроводами и плантациями. Хотя и почетное, но второстепенное место было занято мафрианом, который, живя в самом Мосуле, вел оттуда борьбу с несторианским католикосом из-за первенства на Востоке. Число лиц, занимавших в яковитской церкви в различные эпохи под управлением патриарха и мафриана должности архиепископов и епископов, доходило, как полагают, до ста пятидесяти; но правильная организация их церковной иерархии частью ослабла, частью разрушилась, и большая часть их приходов ограничивается окрестностями Евфрата и Тигра. В городах Алеппо и Амид, часто посещаемых патриархом, есть несколько богатых торговцев и искусных ремесленников; но большинство населения живет ежедневными заработками и по бедности или из суеверия налагает на себя тяжелые посты, которые возобновляются пять раз в году и во время которых и духовенство, и миряне воздерживаются не только от мяса и яиц, но даже от вина, оливкового масла и рыбы. В настоящее время они насчитывают от пятидесяти до восьмидесяти тысяч последователей, составляющих остатки многолюдной церкви, которая в течение двенадцати столетий постоянно приходила в упадок от гонений. Однако в этот продолжительный период времени несколько отличавшихся личными достоинствами иноземцев обратились в монофиситскую веру, и один иудей был отцом восточного примаса Абульфараджа, столь замечательного, и своей жизнью, и своей смертью. Он писал изящные сочинения на языках сирийском и арабском, был поэтом, доктором, историком, глубокомысленным философом и умеренным в своих убеждениях богословом. Когда он умер, на его похоронах присутствовал его соперник, несторианский патриарх, со свитою из греков и армян, позабывших свои распри и проливших свои слезы над могилой врага. Однако, несмотря на то, что эта школа была возвеличена добродетелями Абульфараджа, она, как кажется, стояла на более низком уровне, чем ее несторианские собратья. Суеверия яковитов более гнусны, их посты более суровы,их внутренние распри более часты, а их наставники (насколько я в состоянии измерять степени безрассудства) более далеки от требований разума. Причину этого, как кажется, следует искать в суровости монофиситской теологии и, главным образом, в чрезмерном влиянии монашеского сословия. И в Сирии, и в Египте, и в Эфиопии яковитские монахи всегда отличались суровостью своего образа жизни, и после их смерти в них чтят любимцев Божества; только их почтенные руки считаются достойными держать посох епископа и патриарха, и они берутся управлять людьми в то время, как сами еще заражены монастырскими привычками и предрассудками.
III. На языке восточных христиан монофелиты всех веков обозначались названием маронитов, которое было мало-помалу перенесено с отшельника на монастырь, а с монастыря на целый народ. Святой или дикарь пятого столетия Марон проявлял свое религиозное сумасбродство в Сирии: города Апамея и Эмеза соперничали из-за обладания его мощами; на его могиле была сооружена великолепная церковь, и шестьсот его учеников выстроили свои кельи на берегах Оронта. В спорах о воплощении они аккуратно держались православной колеи, проведенной между школами Нестория и Евтихия; но несчастный вопрос об одной воле или об одном влиянии в двух естествах Христа был порожден их досужей любознательностью. Их последователь, император Ираклий в качестве маронита не был допущен внутрь Эмезы; он нашел убежище в монастыре своих единоверцев, а за их богословские поучения наградил их обширными и богатыми поместьями. С названием и с учением этой почтенной школы стали знакомиться греки и сирийцы, а как было сильно ее рвение, видно из заявления, сделанного на константинопольском соборе антиохийским патриархом Макарием, что он скорее дозволит разрубить себя на части и бросить в море, чем признать во Христе две воли. Или именно такой, или более мягкий способ гонения скоро заставил мирных жителей равнины принять истинное учение, между тем как отважные туземцы Ливанских гор гордились названием мардаитов, или бунтовщиков. Один из самых ученых и самых популярных монахов, по имени Иоанн Марон, присвоил себе звание антиохийского патриарха, а его племянник Авраам защищал во главе маронитов их гражданскую и религиозную свободу против восточных тиранов. Сын православного Константина с благочестивой ненавистью преследовал воинственное население, которое могло бы служить для империи оплотом против общих врагов Христа и Рима. Греческая армия вторглась в Сирию; монастырь св. Марона сделался жертвой пламени; самые храбрые вожди были выданы изменникам и умерщвлены, а двенадцать тысяч их приверженцев были переселены на отдаленные границы Армении и Фракии. Тем не менее смиренная секта маронитов пережила империю Константина, и они до сих пор пользуются, под властью своих турецких повелителей, религиозной свободой и сносным рабством. Их местные правители избираются между представителями старинного дворянства; живущий в своем Канобинском монастыре, патриарх все еще воображает, что он восседает на троне Антиохийского патриарха; девять епископов составляют его синод, а попечение о спасении ста тысяч душ возложено на сто пятьдесят священников, сохранивших за собой право вступать в брак. Их отечество простирается от хребта Ливанских гор до берегов Триполи, а эта постепенная покатость представляет на узкой полосе земли всевозможные виды почвы и климата, начиная со священных кедров, не сгибающих своей головы под тяжестью снегов, и кончая растущими в равнине виноградниками, тутовыми и оливковыми деревьями. В двенадцатом столетии марониты, отказавшись от монофелитских заблуждений, примирились с латинскими церквами антиохийской и римской, а честолюбие пап и бедственное положение сирийцев нередко возобновляли тот же самый союз. Но есть основание сомневаться в том, что их единение всегда было полным и искренним, а принадлежавшие к римской коллегии ученые-марониты тщетно старались очистить своих предков от обвинений в ереси и в расколе.
IV. Со времен Константина армяне отличались привязанностью и к религии христиан, и к их империи. Внутренние раздоры и незнание греческого языка помешали их духовенству присутствовать на Халкидонском соборе, и они в течение восьмидесяти четырех лет жили в равнодушии или в нерешимости, пока их неустановившиеся верования не подпали под влияние миссионеров Юлиана Галикарнасского, который, живя в Египте в ссылке вместе со своим соперником, монофиситским патриархом Антиохии Севером, был побежден его аргументами или авторитетом. Одни армяне придерживаются во всей его чистоте учения Евтихия — этого несчастного прародителя, от которого отказалось большинство его духовного потомства. Они одни не изменяют убеждению, что человеческая натура Христа была создана или, не будучи созданной, состояла из божественной и нетленной субстанции. Их противники упрекают их в поклонении призраку, а они отражают это обвинение тем, что осмеивают или проклинают богохульство яковитов, которые приписывают божеству низкие плотские недуги и даже натуральные последствия питания и пищеварения. Религию Армении не могли прославить ни ученость, ни могущество ее жителей. У них царское достоинство было упразднено одновременно с возникновением раскола, а их христианские цари, основавшие в тринадцатом столетии недолговечную монархию на границах Киликии, были клиентами латинов и подвластными жившего в Иконии турецкого султана. Этой беспомощной нации редко дозволяли наслаждаться спокойствием рабства. С древнейших времен и до настоящего времени Армения была театром беспрестанных войн; земли, лежащие между Тавризом и Эриванью, были опустошены безжалостной политикой Софиев, и множество христианских семейств было переселено в отдаленные персидские провинции, где они частью погибли, частью размножились. Под бичом гонителей религиозное усердие армян было пылко и неустрашимо; они нередко отдавали предпочтение венцу мученичества перед белой чалмой мусульман; они питают благочестивую ненависть к заблуждениям и к идолопоклонству греков, а в их временном примирении с латинами так же мало правды, как в рассказе о тысяче епископов, будто бы приведенных их патриархом к стопам римского первосвященника. Армянский католикос, или патриарх, живет в Эчмяд-зинском монастыре, в трех милях от Эривани. Он рукополагает сорок семь архиепископов, каждому из которых подчинены четыре или пять викарных епископов; но это большей частью лишь номинальные прелаты, придающие блеск его скромному двору своим присутствием и исполнением своих служебных обязанностей. По окончании литургии они занимаются садоводством, и нашим епископам покажется удивительным тот факт, что суровость их образа жизни увеличивается соразмерно с высотой их ранга. В восьмидесяти тысячах городах или деревнях, составляющих его духовные владения, патриарх собирает незначительную и добровольную подать с каждого жителя, перешедшего за пятнадцатилетний возраст; но ежегодный доход в шестьсот тысяч крон недостаточен для покрытия расходов на вспомоществование бедным и на уплату дани светскому правительству. С начала прошлого столетия армяне стали принимать значительное и выгодное участие в восточной торговле; возвращающиеся из Европы караваны обыкновенно останавливаются в окрестностях Эривани; алтари обогащаются плодами этой предприимчивости, а верования Евтихия проповедуются в конгрегациях, недавно основанных армянами в Берберии и в Польше.