Закат и падение Римской Империи. Том 6
Шрифт:
Из предусмотрительности или по счастливой случайности франки откладывали свою экспедицию до того времени, когда тюркская империя стала приходить в упадок. Под твердым управлением трех первых султанов, согласие и справедливость объединяли все азиатские царства, а бесчисленные армии во главе которых эти султаны лично ходили в бой, не уступали западным варварам в храбрости, но превосходили их дисциплиной. А во времена крестовых походов наследство Малик-шаха оспаривали друг у друга его четверо сыновей; их личное честолюбие было равнодушно к общей опасности, и в виду превратностей их фортуны вассальные владетели не знали, к кому их привязывал долг верноподданства или пренебрегали этим долгом. Те двадцать восемь эмиров, которые шли под заменами Кербоги, были его соперниками или врагами, их войска состояли из рекрут, наскоро набранных в городах и в палатках Месопотамии и Сирии, между тем как тюркские ветераны тратили свои силы или гибли в междоусобных войнах по ту сторону Тигра. Египетский халиф воспользовался слабостью и раздорами своих врагов, чтобы отнять у них свои прежние владения, и его султан Афдал осадил Иерусалим и Тир, выгнал сыновей Ортока и восстановил в Палестине светское и церковное верховенство Фатимидов. Эти Фатимиды с удивлением узнали о прибытии из Европы в Азию громадных христианских армий и радовались известиям об осадах и сражениях, ослаблявших могущество тюрок, которые были врагами их религиозной секты и их династии. Но эти же христиане были врагами пророка, а после взятия ими Никеи и Антиохии мотивы их предприятия мало-помалу выяснились, и следовало ожидать, что они двинутся к берегам Иордана или даже к берегам Нила. Каирский двор вошел в сношения с латинами письменно или через послов и то повышал, то снижал свой тон сообразно с результатами военных действий, а высокомерие, которое обнаруживали обе стороны, было последствием их невежества и фанатизма. Египетские министры то высокомерно заявляли, то скромно намекали, что их государь настоящий и законный повелитель праведных, что он избавил Иерусалим от тюркского ига и что пилигримы найдут у гроба Иисуса безопасность и гостеприимство, если будут приходить туда небольшими и безоружными отрядами. Полагая, что положение крестоносцев сделалось безвыходным, халиф Мостали отнесся с пренебрежением к их военным силам и приказал заключить их депутатов в тюрьму; узнавши о победе, одержанной при Антиохии и о взятии города, он стал задабривать этих грозных подвижников креста подарками и прислал им лошадей, шелковые одежды, вазы и кошельки, наполненные золотом и серебром, а при оценке их личных достоинств или влияния он ставил на первом месте Боэмунда, а на
Однако в течение более десяти месяцев после победы над Кербогой они медлили этим нападением, хотя и были уже очень близко от цели своего славного предприятия. Религиозное рвение и мужество крестоносцев охладели от победы и вместо того, чтобы пользуясь внушенным им страхом, подвигаться вперед, они разбрелись в разные стороны для того, чтобы наслаждаться роскошью Сирии. Причин этой странной мешкотности следует искать в упадке физических сил и в отсутствии субординации. Во время тяжелых и разнообразных усилий, которые были потрачены на осаду Антиохии, вся кавалерия христиан была уничтожена; они лишились многих тысяч людей всякого звания от голода, от болезней и от дезертирства; пользуясь не в меру избытком съестных припасов, они довели себя до того, что стали в третий раз страдать от голода, а чередование невоздержности с лишениями породило моровую язву, от которой погибло более шестидесяти тысяч пилигримов. Людей, способных командовать, было немного, а повиноваться не хотел никто; внутренние раздоры, стихшие в минуту общей опасности, снова проявились в неприязненных действиях или, по меньшей мере, в неприязненных чувствах; счастливая участь Балдуина и Боэмунда возбуждала в их боевых товарищах зависть; для защиты приобретенных ими княжеств были выбраны самые храбрые из рыцарей, а граф Раймунд истощал свои войска и свои сокровища на бесплодную экспедицию внутрь Сирии. Зима прошла в раздорах и в неурядице; весной вновь заговорило чувство чести и религии, и простые солдаты, которые менее доступны для честолюбия и зависти, расшевелили своих беспечных вождей громкими выражениями негодования. В мае остатки этого громадного сборища людей двинулись из Антиохии в Лаодикею; они состояли почти из сорока тысяч латинов, в числе которых не более тысячи пятисот всадников и двадцати тысяч пехотинцев были способны нести военную службу. Они, не встречая препятствий, продвигались вперед между Ливанскими горами и берегом моря; их нужды в избытке удовлетворялись прибрежными торговцами генуэзскими и пизанскими и они собрали большие контрибуции с эмиров Триполи, Тира, Сидона, Акры и Кесарии, которые дали им свободный пропуск и обещали последовать примеру Иерусалима. Из Кесарии они проникли внутрь страны; их ученые проверили на месте священную географию Лидды, Рамлы, Эммауса и Вифлеема, а лишь только крестоносцы увидели священный город, они позабыли о своих страданиях и потребовали своей награды.
Иерусалим приобрел некоторую известность числом и важностью выдержанных им достопамятных осад. Только после продолжительной и упорной борьбы Вавилон и Рим одержали верх над сопротивлением жителей, над скалистой местностью, не нуждавшейся ни в каких искусственных укреплениях, и над городскими стенами и башнями, способными загородить доступ к самой гладкой равнине. Во времена Крестовых походов эти препятствия уже не были так непреодолимы, как прежде. Совершенно разрушенные бастионы были не вполне восстановлены; и сами иудеи, и их культ были навсегда оттуда изгнаны; но природа не так изменчива, как люди, и хотя к Иерусалиму можно было подступить и легче и ближе прежнего, город еще мог должно противиться усилиям врага. Опыт недавней осады и трехлетнее обладание Иерусалимом научили египетских сарацинов, как восполнить недостатки крепости, которую им не дозволяли покинуть ни честь, ни религия. Оборона была вверена наместнику халифа Аладдину или Ифтихару; он постарался сдерживать местных христиан угрозой их собственной гибели и гибели гроба Господня, а мусульман он воодушевил обещанием награды и в этой жизни и в будущей. Его гарнизон состоял, как утверждают, из сорока тысяч тюрок и арабов, и если правда, что он вооружил двадцать тысяч жителей, то следует допустить, что осажденные были более многочисленны, чем осаждающие. Если ослабевшие и уменьшившиеся числом военные силы латинов могли со всех сторон обступить город, имевший в окружности четыре тысячи ярдов (около двух с половиной английских миль), то с какой целью спустились они в долину Бен Гиннома и к Кедронскому источнику, или подошли к стремнинам южной и восточной, откуда они не могли ничего предпринять и откуда им нечего было опасаться?
Их осада велась более разумно с северной стороны города и с западной. Готфрид Булонский водрузил свое знамя на первом выступе Голгофы; влево от него, вплоть до ворот св.Стефана, выстроились в боевой линии Танкред и два Роберта, а граф Раймунд занял все пространство между цитаделью и подножием горы Синая, которая уже не входила внутрь городской окружности. На пятый день крестоносцы предприняли общий приступ в фанатической надежде разрушить городские стены без военных машин и взобраться на них без лестниц. При помощи одной грубой силы, они одолели первую преграду, но были прогнаны, со стыдом и с большими потерями, обратно в свой лагерь. Влияние видений и пророчеств притупилось от частого употребления таких военных хитростей во зло, и осаждающие пришли к убеждению, что терпение и труд - единственные средства победы. Осада длилась только сорок дней, но это были дни физических и душевных страданий. Постоянно возобновлявшиеся жалобы на недостатки съестных припасов, вероятно, следует приписать прожорливости и непредусмотрительности франков; но каменистая иерусалимская почва почти вовсе лишена воды; небольшие источники и быстрые ручейки высыхают в летнюю пору, а свою жажду осаждающие не могли удовлетворять, подобно городским жителям, в колодцах и водопроводах. В окрестностях города также вовсе нет деревьев, под которыми можно было бы находить тень или которые могли бы служить материалом для построек; впрочем, крестоносцы отыскали в одной пещере толстые бревна: они вырубили подле Сихема лес (волшебную рощу) Тассо; благодаря усилиям и ловкости Танкреда этот строевой материал был перевезен в лагерь, а военные машины были построены генуэзскими мастерами, к счастью случайно высадившимися в Яффе. Две подвижные башни, построенные в лагерях герцога Лотаринского графа Тулузского, и на их счет были с благочестивыми усилиями пододвинуты не к самой доступной стороне городских укреплений, а к той, которая менее тщательно охранялась. Раймундова башня была обращена в пепел огнем осажденных; но Раймундов товарищ был более осмотрителен и более счастлив; его стрельба из лука оттеснила неприятеля от городского вала; подъемный мост был спущен, в пятницу в три часа пополудни, то есть в самый день и час страданий Господних, Готфрид Булонский стоял победителем на городской стене Иерусалима. Увлеченные его примером крестоносцы со всех сторон устремились вслед за ним и почти через четыреста шестьдесят лет после взятия священного города Омаром, этот город был освобожден от ига магометан. Осаждающие условились между собой, что при разграблении общественной и частной собственности они будут уважать права первого, кто ими завладеет, и найденная в главной мечети добыча, состоявшая из семидесяти лампад и из массивных золотых и серебряных сосудов, послужила наградой за усердие Танкреда и доставила ему случай выказать свое великодушие. Богу христиан была принесена его ослепленными служителями кровавая жертва; их неумолимую ярость могло усиливать сопротивление, но не могли смягчать ни возраст, ни пол; они в течение трех дней предавались убийствам без всякого разбора и зараза от трупов произвела эпидемическую болезнь. После того как семьдесят тысяч мусульман погибли под мечом, а невинные иудеи были сожжены в своей синагоге, в руках крестоносцев еще осталось немало пленников, жизнь которых они пощадили из личных интересов или от изнеможения. Между этими свирепыми героями креста в одном Танкреде до некоторой степени обнаруживалось чувство сострадания; впрочем, можно похвалить и более себялюбивое мягкосердие Раймунда, который согласился на предложенные гарнизоном цитадели условия капитуляции и дал этому гарнизону свободный пропуск. Гроб Господен был наконец освобожден, и окровавленные победители приготовились к исполнению своего обета. С непокрытыми головами и с босыми ногами, с сокрушенным сердцем и в смиренной позе, всходили они на Голгофу, между тем как духовенство громко распевало антифоны; они приложились к камню, которым был прикрыт Спаситель мира, и омочили слезами радости и раскаяния этот памятник своего искупления. Два философа различно смотрели на это сочетание самых свирепых и самых нежных чувств; одному из них оно казалось понятным и естественным, а другому нелепым и неправдоподобным. Быть может, эти чувства были не совсем правильно приписаны одним и тем же людям и отнесены к одному и тому же моменту в их жизни; пример добродетельного Готфрида пробудил благочестие в его товарищах; в то время как они омывали свое тело, они очищали и свою душу, и я не могу поверить, чтобы те из них, которые были всех усерднее в убийствах и в грабежах, были и самыми усердными участниками процессии, направившейся к гробу Господню.
Через неделю после этого достопамятного события, о котором известие уже не застало папу Урбана в живых, латинские вожди приступили к избранию короля, который охранял бы сделанные в Палестине завоевания и управлять ими. Гуго Великий и Стефан Шартрский испортили свою репутацию, которую постарались восстановить вторым крестовым походом и славной смертью. Балдуин утвердился в Эдессе. Боэмунд в Антиохии, а оба Роберта - герцог Нормандский и граф Фландрский предпочли свои западные наследственные владения спорным притязаниям на непрочный престол. Завистливость и честолюбие Раймунда вызывали порицание со стороны его собственных последователей, и свободный основательный и единодушный выбор армии пал на первого и самого достойного из поборников христианства - на Готфрида Булонского. Он самоотверженно принял пост, столько же блестящий, сколько опасный, но в том городе, где голова его Спасителя была увенчана терновым венком, благочестивый пилигрим не захотел принять ни королевского титула, ни внешних отличий королевской власти, и основатель Иерусалимского королевства удовольствовался скромным названием защитника и барона гроба Господня. Его управление было, к несчастью его подданных, слишком кратковременно; оно продолжалось только один год и уже по прошествии первых двух недель было прервано приближением египетского визиря или султана, который не мог прийти вовремя на помощь к Иерусалиму, а теперь горел нетерпением отомстить за утрату города. Его полное поражение в битве при Аскалоне упрочило владычество латинов над Сирией и выказало в блестящем свете храбрость французских принцев, которые надолго отказались после этого сражения от участия в священных войнах. Крестоносцы могли похвастаться тем, что силы неприятеля были несравненно более многочисленны; я не буду доискиваться, как велико было число всадников и пехотинцев, сражавшихся на стороне Фатимидов; но скажу, что за исключением трех тысяч эфиопов или негров, которые были вооружены цепами или железными бичами, южные варвары обратились в бегство при первом натиске и выказали резкую противоположность между неустрашимой храбростью тюрок и трусостью и изнеженностью египетских уроженцев. Новый король (он был достоин этого титула) повесил перед гробом Господним меч и знамя султана, затем простился со своими уважавшими товарищами и успел удержать при себе для защиты Палестины только храброго Танкреда с тремя сотнями рыцарей и с двумя тысячами пехотинцев. На его владения скоро напал единственный враг, в борьбе с которым ослабевало мужество Готфрида. Последняя моровая язва, свирепствовавшая в Антиохии, унесла Пюийского епископа Адемара, выделявшегося своими дарованиями и на деле и на совещаниях вождей; остальные лица духовного звания отличались только свойственной их сословию гордостью и алчностью; они настоятельно потребовали, чтобы избранию короля предшествовало избрание епископа. Латинское духовенство присвоило себе доходы и юрисдикцию патриарха; устранение греков и сирийцев оно основывало на обвинениях в ереси или в расколе, и под железным игом своих освободителей восточные христиане стали с сожалением вспоминать о религиозной терпимости, которой пользовались под управлением арабских халифов. Архиепископ города Пизы, Дэмберт был издавна посвящен в тайны римской политики; на помощь крестоносцам он привел
Но Дэмберт этим не удовольствовался; он потребовал непосредственных прав собственности на Иерусалиме и Яффу; вместо того чтобы отвечать на это требование откровенным и решительным отказом, герой вступил в переговоры с патриархом; церковь получила четвертую часть в каждом из этих двух городов и скромный епископ удовлетворился условием, что получит и три остальные части, в случае если Готфрид умрет бездетным или если он приобретет новую столицу в Каире или в Дамаске.
Без этой уступки со стороны епископа у завоевателя было бы почти совершенно отобрано его зарождавшееся королевство, состоящее только из Иерусалима, Яффы и почти двух десятков близлежащих селений и городков. На этом небольшом пространстве магометане еще владели несколькими неприступными замками, а от их нападений и вражды ежедневно страдали и земледельцы, и торговцы, и пилигримы. Воинские подвиги как самого Готфрида, так и наследовавших ему двух Боэмундов, из которых один был его родным братом, а другой двоюродным, доставили латинам более спокойствия и безопасности, а их владения с течением времени сравнились с древними царствами Иудейским и Израильским если не по числу жителей, то по объему. После завладения приморскими городами Лаодикей, Триполи, Тиром и Аскалоном при могущественном содействии флотов венецианского, генуэзского, пизанского и даже фландрского и норвежского, христианские пилигримы сделались обладателями всех морских берегов от Скандеруна до границы Египта. Князь антиохийский отвергал верховенство короля Иерусалимского, но графы Эдесский и Триполийский признавали себя его вассалами; латины владычествовали по ту сторону Евфрата, а магометане сохранили из своих завоеваний в Сирии только четыре города - Хомс, Гаму, Дамаск и Алеппо. В этих заморских колониях были введены законы и язык, нравы и титулы французской нации и латинской церкви. Согласно с феодальной юриспруденцией, главные государства и подчиненные им баронства переходили к наследникам по мужской и женской линии; но роскошь азиатского климата уничтожила смешанное и выродившееся потомство первых завоевателей, а прибытие из Европы новых крестоносцев было ничем не обеспечено, и на него нельзя было рассчитывать. Феодальная обязанность военной службы лежала на шестистах шестидесяти шести рыцарях, которые могли ожидать содействия еще от двухсот рыцарей, служивших под знаменем графа Триполийского, а каждого рыцаря сопровождали на войну четыре конных оруженосца или стрелка из лука. Церкви и города доставляли пять тысяч семьдесят пять сержантов (по всему вероятию, пехотных солдат) так что все военные силы королевства не могли превышать одиннадцати тысяч воинов, - а это были очень слабые средства обороны против бесчисленных полчищ сарацинов и тюрок. Но самым надежным оплотом служили для Иерусалима рыцари гошпиталя св. Иоанна Соломонова храма; это было странное сочетание монашеской жизни с военной, созданное фанатизмом, но удовлетворявшее требованиям политики. Цвет европейского дворянства стремился к ношению креста этих почтенных орденов и к произнесению установленных ими обетов; их мужество и дисциплина никогда им не изменяли, а подаренные им вскоре после их возникновения двадцать восемь тысяч ферм или поместьев доставили им возможность содержать для защиты Палестины регулярную армию, состоявшую из кавалерии и пехоты. Суровость монастырской жизни скоро улетучилась в занятиях военным ремеслом; мир был скандализован гордостью, жадностью и безнравственностью этих христианских воинов; их притязания на особые льготы и на собственную юрисдикцию нарушали согласие церкви и государства, а их завистливое соперничество было постоянной угрозой для общественного спокойствия. Но в период самой сильной нравственной распущенности, рыцари Госпиталя и Храма не утрачивали своей неустрашимости и своего фанатизма; они не хотели жить по правилам Христа, но всегда были готовы умереть за него, и это учреждение перенесло от гроба Господня на остров Мальту тот дух рыцарства, который был и причиной, и последствием крестовых походов.
Дух свободы, которым проникнуты феодальные учреждения, господствовал во всей своей силе среди добровольных подвижников креста, избравших своим вождем самого достойного между собой равными. В среде азиатских рабов, не способных оценить или заимствовать то, что достойно подражания, была введена модель политической свободы. Законы этого французского королевства истекали из самого чистого источника равенства и справедливости; главным и необходимым условием их существования было согласие тех, от кого они требовали покорности и чье благосостояние они имели в виду. Лишь только Готфрид Булонский принял звание верховного сановника, он обратился публично и частным образом за указаниями к тем из латинских пилигримов, которым были всего ближе знакомы европейские законы и обычаи. Из собранных таким путем материалов и по указаниям и с одобрения патриарха и баронов, духовенства и мирян, Готфрид составил так называемые Assises de Jerusalem - этот драгоценный памятник феодальной юриспруденции. Новый кодекс, скрепленный печатями короля патриарха и виконта Иерусалимского, был положен на хранение в гробе Господнем; с течением времени в него мало-помалу вносились улучшения и к нему почтительно обращались всякий раз, как в палестинских трибуналах возникал какой-нибудь трудный вопрос. С утратой королевства и города все было утрачено, но отрывки писаного закона сохранялись заботливой традицией и непостоянным практическим применением до половины тринадцатого столетия; кодекс был восстановлен пером графа Яффского Иоанна Ибелина, одного из главных феодальных владельцев, а его окончательный пересмотр был совершен в 1369 году для практического применения в том королевстве, которое было основано латинами на острове Кипр.
Введенные конституцией справедливость и свобода охранялись двумя неравноправными трибуналами, которые были учреждены Готфридом Булонским после завоевания Иерусалима. Король лично председательствовал в верхней палате или палате баронов. Между этими последними самыми выдающимися были князь Галилеи, владетель Сидона и Кесарии и графы Яффы и Триполи, к которым, быть может, следует присовокупить констабля и маршала; все они были равноправны и были судьями один над другим. Но все дворяне, владевшие своими землями в непосредственной зависимости от короны, имели право и были обязаны заседать в королевской палате, а каждый из баронов отправлял таким же образом правосудие в собрании своих собственных ленных владельцев. Связь между верховными владельцем и вассалом была неунизительна и добровольна; один должен был оказывать уважение своему покровителю, а другой должен был оказывать покровительство своему подчиненному, но они были обоюдно связаны долгом чести, а этот долг мог быть с одной и с другой стороны нарушен небрежностью или уничтожен обидой. Подсудность дел брачных и по завещениям была смешана с религией и захвачена духовенством; но гражданские и уголовные процессы дворян, вопросы о переходе их ленных владений по наследству и о правах владельцев находились исключительно в ведении верхней палаты. Каждый из ее членов был судьей и охранителем прав общественных и личных. Он был обязан отстаивать законные права своего верховного владетеля и словами и мечом, но если несправделивый верховный владетель посягал на свободу или на собственность вассала, товарищи этого последнего были обязаны вступиться за него и словом и делом. Они смело доказывали его невиновность и справедливость его жалоб, требовали возвращения ему свободы или владений; в случае безуспешности их просьб, они отказывались от исполнения своих собственных обязанностей, освобождали своего сотоварища из тюремного заключения и прибегали ко всяким средствам для его защиты, не нанося никакой личной обиды своему верховному повелителю, личность которого всегда была в их глазах священной. Состоявшие при палате адвокаты были искусны и многоречивы в своих защитительных речах, в своих возражениях и ответах на возражения; но аргументы и свидетельские показания нередко заменялись судебными поединками и Иерусалимские регламенты допускают во многих случаях это варварское учреждение, которое было лишь мало-помалу уничтожено европейскими законами и нравами.
Испытание путем поединков было установлено для всех уголовных дел, в которых дело шло о покушении на чью бы то ни было жизнь, личность или честь, и во всех гражданских тяжбах, цена которых была не ниже одной марки серебра. Право требовать поединка в уголовных делах, как кажется, принадлежало обвинителю, который за исключением дел о государственной измене отмщал этим способом за свою личную обиду или за смерть того, чьим он был представителем; но в тех случаях, когда по свойству самого обвинения можно было добыть свидетельские показания, он должен был сам приводить свидетелей. В гражданских тяжбах истцу не дозволялось доказывать путем поединка основательность своих притязаний; он должен был приводить свидетелей, которым был известен спорный факт или которые утверждали, что он им известен. Тогда поединок становился привилегией ответчика, если этот ответчик обвинял свидетеля в посягательстве на его права путем клятвопреступления. В этом случае ответчик становился в одинаковое положение с обвинителем в уголовных процессах, и поединок (как полагает Монтескье) тогда не считался за способ что-либо доказать или что либо опровергнуть; но, во всяком случае, право требовать поединка было основано на праве искать удовлетворения за обиду с оружием в руках, и эти судебные поединки происходили по тем же правилам и по тем же мотивам, по которым происходят в наше время дуэли. Заместители допускались только для женщин, для увечных и для перешедших за шестидесятилетний возраст. Последствием поражения была смерть обвиняемого или заместителя, или свидетеля, равно как самого обвинителя; но в гражданских тяжбах истец наказывался позором и проигрышем процесса, между тем как его свидетель и заместитель подвергались позорной смерти. Во многих случаях от усмотрения судьи зависело допущение или недопущение поединка; но в следующих двух случаях поединок был неизбежным последствием вызова: если верный вассал опровергал неосновательные притязания одного из своих товарищей на какую либо часть владений их общего верховного властителя, и если какой-нибудь недовольный истец осмеливался заподозрить честность и справедливость членов палаты. Он мог высказать такое подозрение, но при крайне тяжелом и опасном условии, что в тот же день выйдет на поединок поочередно со всеми членами трибунала, даже с теми, которые находятся в отсутствии, и если понесет хоть одно поражение, подвергнется смертной казни и позору - а так как при испытании этого рода нельзя было рассчитывать на победу, то в высшей степени вероятно, что никто на него не решался. При составлении Иерусалимского регламента граф Яффы с пользой употребил в дело свое тонкое знание юриспруденции, постаравшись не столько облегчить, сколько устранить применение судебных поединков, за основу которых он считал не столько требования суеверия, сколько требования чести.
Учреждения городов и корпораций были одним из самых могущественных орудий при освобождении плебеев из-под ига феодальной тирании, а если те из них, которые были введены в Палестине, ведут свое начало от первого Крестового похода, то они должны быть отнесены к числу самых древних в латинском мире. Многие из пилигримов спаслись от своих феодальных владетелей тем, что стали под знамя креста, а французские принцы старались удерживать их в Палестине, обещая им права и привилегии вольных людей. В Иерусалимском Регламенте положительно сказано, что после учреждения для рыцарей и баронов палаты пэров, в которой Готфрид Булонский лично председательствовал, он учредил второй трибунал, в котором его место заступал его виконт. Под ведением этой нижней палаты находилась вся буржуазия королевства; он состоял из граждан, которые выбирались из самых рассудительных и самых достойных уважения и приносили клятву, что будут решать согласно с законами все дела, касающиеся личности или имущества своих сограждан. Короли и их главные вассалы следовали примеру Иерусалима, когда приступали к устройству вновь завоеванных городов, впредь утратой Святой Земли там насчитывалось более тридцати таких корпораций. Принадлежавшие к другому разряду подданных, сирийцы или восточные христиане были угнетены религиозным усердием духовенства и нашли защиту в религиозной терпимости светской власти. Готфрид благосклонно отнесся к их основательной просьбе, чтобы им было дозволено судиться по их собственным национальным законам. Для них был учрежден третий трибунал, ведомство которого ограничивалось их домашними делами; присяжными членами этого трибунала были сирийцы по происхождению, по языку и по религии; но обязанности председателя (по-арабски rais) иногда исполнялись городским виконтом. Иерусалимский регламент нисходит до заботы о виланах и рабах, то есть о поселянах и военнопленных, которые стояли неизмеримо ниже дворян, буржуазии и иноземцев и считались почти за предметы личной собственности. Желание помочь этим несчастным или оказать им покровительство считалось недостойным законодателя, но этот законодатель позаботился о мерах для возвращения беглецов, впрочем, не подвергнув их никаким наказаниям. Подобно гончим собакам или соколам, они могли быть утрачены своим законным владельцем и вытребованы им обратно; цена раба и цена сокола были одинаковы; но цена боевого коня покрывалась ценой трех рабов или двенадцати волов, а цена первого из этих животных, как более благородного, чем остальные, была назначена в эпоху рыцарства в триста золотых монет.