Закатная повесть

Annotation

Иногда и владельцы крупных состояний зовут замуж женщин куда ниже себя по положению. Это не так чтобы часто встречается, однако сумасшедшие влюбленные бросаются в омут с головой.

Но что было в голове мистера О'Каллахана, далеко не юного, повидавшего виды джентльмена, когда он вознамерился жениться на собственной экономке? И ладно бы экономка была молодой обаятельной особой! Так нет же! Миссис Гринвуд моложе его всего на четыре года, носит строгие платья и производит впечатление исключительно своей сдержанностью! Еще и регулярно отказывает ему в его матримониальных посягательствах!

Странно было бы назвать эти отношения любовью... Но, может быть, все-таки это любовь? Любовь, длящаяся почти тридцать лет? Любовь сильнее разлуки, разочарования и смерти? Любовь на закате в Закатной повести...

Закатная повесть

1

2

3

4

Закатная повесть

1

Сентябрь 1910 года, Блэкруф, Уиклоу.

Мистер О’Каллахан внимательно посмотрел на шахматную доску, еще раз перечитал полученное накануне письмо от своего приятеля, и, больше уже ни минуты не сомневаясь, передвинул епископа.После записал этот ход в записную книжку и отметил про себя, что старина Джош определенно сдает позиции. Стареет. Впрочем, и партия длилась третий месяц.Твердо вознамерившись отписать Джошу в Лондон вечером, мистер О’Каллахан поправил узел галстука и вышел из кабинета.Заглянул в столовую. Хокинз стоял у камина под часами и внимательно следил за часовой стрелкой, периодически поглядывая на раскрытые в ладони карманные часы. В общем-то, это было даже забавно – держать в слугах англичан. Правда, теперь, спустя столько времени, мистер О’Каллахан не испытывал и доли того восторга, какой мог быть у него лет тридцать тому назад при мысли о подобном положении вещей.- Вы не видали миссис Гринвуд? – удивившись собственной бесстрастности, спросил мистер О’Каллахан дворецкого.- Пожалуй, на половине слуг, мистер О’Каллахан, - повернулся к нему Хокинз и поклонился.- Благодарю вас, Хокинз.С этими словами мистер О’Каллахан пошел дальше.Экономка стояла у кладовой и раскладывала постельное белье. Неугомонная женщина!- Миссис Гринвуд, этим больше некому заняться? – недовольным тоном обратился к ней хозяин дома.- Именно сейчас – некому, сэр. Миссис О’Каллахан тщательно следит за тем, чтобы слуги не оставались без работы, - ответила экономка, оставив свое занятие, и повернулась к мистеру О’Каллахану.- И это не может подождать, пока кто-нибудь освободится?- Нет, сэр. Миссис О’Каллахан ясно дала понять, что все должно быть закончено сегодня к вечеру.- Вам это все не надоело еще?- Это моя работа, сэр, - миссис Гринвуд удивленно посмотрела на своего хозяина: ей приходится объяснять ему такие простые вещи. – Мне за нее платят.Мистер О’Каллахан мрачно взглянул на нее и, привалившись спиной к дверце кладовой, негромко сказал:- Выходите за меня замуж, вот что.Она опустила глаза, сделала несколько быстрых коротких вздохов и ровным голосом ответила:- Вынуждена отказать вам, сэр. Не сочтите, что я не ценю ваш порыв, но я не нуждаюсь ни в чьей жалости.- Я предлагаю вам не жалость, а замужество, миссис Гринвуд. Завтра мы идем в Сити-холл.- Нет, сэр, - настаивала экономка.- Воля ваша, - рассердился мистер О’Каллахан и, отлепившись от дверцы, пошел прочь, чуть прихрамывая. Когда он торопился или злился, эта старая хромота всегда становилась заметной, хотя в обычное время никто никогда не видел бы ее.Обстоятельства, при которых он ощутимо повредил ногу на всю оставшуюся жизнь, были неразрывно связаны с миссис Гринвуд.Июнь 1883 года, ИпсуичТрель соловья, доносившаяся с заднего двора фабрики, где изгородью был высажен боярышник, весело раздавалась по всей округе. Даже за ручьем слышно. Вот уж сумасшедшая птичка – нашла, где поселиться.Питер окунул руки в прозрачную воду, стекающую по камням вниз, к реке, воронкой уходившей в море. И легко вздохнул. Стало немного легче. Не так горели пальцы, боль в мозолях немного отступила. Еще немного, и он попривыкнет.«Это тебе не жевательный табак по коробкам рассовывать, педди!» - так говорили ему на фабрике Гринвуда, когда он взялся за то, чтобы крутить сигареты. Такая работа мистером Гринвудом оплачивалась лучше. Но и была несоизмеримо труднее. Нет, Питер О’Каллахан совсем уж новичком здесь не был. Пятый год он работал на одного хозяина. С тех пор, как оставил Голуэй и семью в поисках лучшей жизни. Но в цех по производству самокрутных сигарет, которые только недавно начали изготавливать в Ипсуиче, Питер попросился всего-то месяца три назад. И все еще не привык.Он смотрел, как вода лижет его покрасневшую кожу, и улыбался, вспоминая, как смеялся с дядюшки Грэди, когда тот совершенно серьезно убеждал его идти к нему в лавку сапожником. Но если уж оставлять землю, которая его отцу не принадлежала, но все же была родной, то уж не ради сапог старика Грэди. Глядя на уставшие натруженные пальцы, Питер думал, что однажды приедет домой с карманами, полными денег. И вырвет О’Каллаханов из нищеты.Потом он закрыл глаза и откинулся на высокую траву, росшую у ручья. До заката оставалось еще совсем немного времени. Можно бы и вздремнуть, да только сон не шел. Он считал секунды, ожидая темноты. И теперь думал не о доме. Боль из пальцев ушла. Накатывало нетерпение. Привычное уже, какое накрывало его с головой каждый раз, когда он приходил после работы к ручью.- Нора, - прошептал Питер, глядя в алеющее над головой небо и слушая соловья.Нора…Он полюбил ее с первого взгляда. Подал ей однажды руку, когда она спускалась со ступенек экипажа на дороге, отделявшей двор хозяйского дома от двора фабрики. И пропал на всю жизнь. Ей тогда было всего четырнадцать лет. Она носила пышную, совсем как у взрослой, шляпку, но еще не совсем длинное платье, закрывавшее ноги у щиколоток. Подвижное лицо ее обрамляли медные локоны. И она почти всегда улыбалась, сверкая задорными ямочками. Когда их руки соприкоснулись – его, большие, шероховатые, и ее крошечные, почти детские, затянутые в кружевные перчатки – она подняла на него глаза и, отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла: «Благодарю вас». И для него с той минуты все в жизни было решено.Самым большим счастьем для Питера стало слышать ее голос, когда она музицировала и пела – это всегда было слышно, стоило выйти из цеха. Или наблюдать, как она отправляется на прогулку со своей гувернанткой, старательно повторяя слова на французском языке или с книгой в руках. Или увидеть ее светлое платье, мелькавшее иногда у боярышника за фабрикой.До тех пор, пока однажды он не рискнул. Пока не вышел к ней туда, где росла живая изгородь.Теперь всего было мало. Теперь думалось о будущем. Теперь понимал, что брак между ними невозможен. И в то же время оторвать себя от нее не мог. Потому что любил ее больше всего на земле. Наверное, так любить нельзя. Желал бы ей добра – ушел бы давно от мистера Гринвуда. И каждый день клялся себе, что наутро так и поступит. И каждый вечер приходил к ручью, скрытому от глаз, расстилал на траве старую, видавшую виды

куртку. И ждал, когда стемнеет.Потому что Нора почти всегда приходила.- Нора, - снова беззвучно шепнул Питер, когда тень легла на его лицо.В ответ тонкие пальцы коснулись его щеки, скулы, провели по губам. Послышался шорох юбки – она села рядом, близко-близко. Так, что стало слышно ее дыхание, немного сбивчивое, словно она бежала и теперь старалась отдышаться.- Питер, - негромко сказала Нора, вложив свою руку в его большую ладонь, как в день их первой встречи, - мне иногда безумно стыдно, что ты работаешь у отца.Его губы расплылись в улыбке, он перекатился набок и стал разглядывать ее. Сейчас она была в простом суконном сером платье, будто ей казалось, что этак ее не узнают в девушке, пробиравшейся к ручью.- Вам жаль меня, мисс Гринвуд? – спросил Питер, сдерживая смех.- Нет… да… я не знаю. Но мне всегда кажется, что следует что-то сделать. И все время думаю, как могу все изменить. Давай сбежим! – вдруг улыбнулась Нора.- Давайте. У меня накоплено целых пять фунтов. Поедем в Голуэй. Вам понравится, мисс Гринвуд, - он приподнялся на локте, дотянулся до ее губ и вдруг прошептал: - Все, что угодно, только не жалейте меня.Она подставила ему свои губы для поцелуя, но неожиданно снова заговорила.- У меня есть немного денег, только моих. Достались от бабушки. И кое-какие украшения, их можно будет продать, - так же резко замолчала и печально добавила: - Думаешь, это пустые мечты?- Ничего не думаю, - ответил он тихо и провел пальцами по ее щеке, коснулся затылка и снова наклонил ее голову близко к своему лицу. – Знаю только, что люблю вас.- Я тоже люблю тебя, - шепнула она и поцеловала его, прикрыв глаза и отдаваясь его губам, твердым и одновременно нежным.В который уж раз подумала о том, что не знает, как жила бы, если бы однажды он не появился среди кустов боярышника, если бы не бывало этих нескольких вечерних часов, которые они проводили на берегу ручья. И если бы только они могли всегда быть вместе. Его руки скользили по ее спине, прижимая все крепче к груди тонкое и гибкое тело. Нетерпение, знакомое уже столько мучительных месяцев снова и снова овладевало им, и он ничего не мог поделать с собой, когда пальцы его нашли ее тонкую шею, на которой наглухо были застегнуты пуговицы платья. Он желал касаться этой шеи. Губами, ладонями. Чувствовать, как бьется жилка под поцелуями. Питер обхватил ее руками и перекатил на спину, нависнув над ней. И, продолжая терзать ее пухлые теперь уже совсем красные губы, к которым прилила кровь, стал дергать пуговки ворота. А потом поймал себя на мысли, что если начнет, то не остановится.- Отец уехал в Лондон, - шепнула Нора, когда он на мгновение отстранился. Она лежала с прикрытыми глазами, наслаждаясь его поцелуями, прикосновениями его мозолистых пальцев. И отчетливо понимала, что только эти руки могут ласкать ее кожу и обнимать. Пусть она молодая наивная мечтательница, но никогда не коснуться ее другие руки. Она не позволит. – Я могу остаться сегодня до рассвета.Эти слова словно бы стали переломом в нем – прорвали плотину сдержанности, которая сковывала его столько долгих месяцев и ветшала с каждым днем. Она желает уйти с ним из Ипсуича, она желает остаться с ним на всю эту ночь. Она не может не желать его. А он? Господи, смеет ли он?Питер лежал, уткнувшись лицом ей в плечо, но пальцы его гладили ее лицо по линии профиля. Ото лба по носу, по губам, до подбородка, потом скользнули ниже, на горло. По ключицам, скрытым тканью. Ниже – к груди. Сжал ее. Прошелся по животу и пробормотал, уже не пытаясь бороться с собой:- И вы останетесь?- Я останусь, - проговорила она, прижавшись щекой к его волосам, - я останусь с тобой.Они оба слишком хорошо знали, что означает сказанное. И оба слишком хорошо понимали, что этого нельзя. И все-таки можно. Отныне и навсегда – все можно.Солнце село совсем. И соловьиная трель заглушала их шумное тяжелое дыхание. Он не видел ее глаз, и отдал бы все лишь за то, чтобы в них было такое же нетерпение, какое было в нем. Он освобождал ее от одежды, освобождался сам. И ни на минуту не мог оторваться от ее теплой и гладкой кожи. Его кожа была другая. Будто задубевшая, грубая.Дома Питера считали слишком смазливым для мужчины. Здесь, в Ипсуиче, красивым почти аристократически. Пожалуй, что так. Его черты были слишком правильными и мягкими, слишком яркими – глаза болотного цвета, слишком пышными – чуть вьющиеся каштановые волосы. Тонкий стан и ровная, совсем не сутулая спина делали бы его похожим на джентльмена. Но стоило лишь немного присмотреться, чтобы понять, что это не так. Крупные крестьянские ладони, плотная, почти твердая кожа и взгляд человека, который поклялся себе добиться большего. Злой взгляд, делавшийся нежным и ласковым лишь тогда, когда он смотрел на хозяйскую дочку.Теперь она таяла от его поцелуев. И совсем не думала о том, что всего-то через мгновение ею овладеет ирландец, рабочий табачной фабрики ее отца. Не думала, потому что для нее он уже теперь был кем-то большим. Кем-то равным. И это оказалось самым главным, самым важным его свершением.Платье ее было расстегнуто до пояса. Сквозь тонкую ткань белья Питер ласкал ее грудь, пробежался по ребрам, устроил ладонь на животе. Другой рукой водил по согнутой в колене ноге от самой щиколотки в шелковом чулке и выше, приподнимая и сминая ткань платья. Пока не добрался до кожи бедра. Дрожали оба. Боялись оба. Любили оба так, что задыхались друг без друга на этой земле.Когда в тишине раздался ее негромкий всхлип, словно бы она хныкала, прося его о большем, он не выдержал. Рванулся к ней, к ее нежному лицу. И овладел ею, наконец, прижимая к себе напряженное теперь женское тело.Нора улыбнулась ему счастливой улыбкой. В свете луны ярко блестели ее глаза, полные блаженства. Он, наконец, увидел их, эти глаза. И облегченно выдохнул, снова касаясь ее губ жадным ртом. Отвечая на его поцелуи, объятия, ласки она испытывала смущение от своей неопытности и неловкости, но вовсе не от стыда за случившееся этой теплой ночью под трель соловья, за то, что он знает теперь ее всю, как не знает никто другой. И почти не думала о себе, думала лишь о нем, желая ему счастья, потому что сама была счастлива. Счастлива одним тем, что они любили друг друга. Она шептала ему нежные слова и повторяла его имя, звучавшее для нее музыкой:- Питер…Потом, когда соловей на мгновение смолк, а их дыхания выровнялись, он, не оставляя ее ни на мгновение, не желая размыкать в близости тел незримую близость душ, проговорил ей на ухо:- Давайте сбежим… давайте поженимся…И будь, что будет…Это была их последняя встреча на ближайшие двадцать семь лет.В свой барак Питер вернулся под утро. Спать уже и смысла не было. Потому полежал немного до того часа, как рабочие стали подниматься, чтобы идти на фабрику. Далеко ходить не надо было – бараки располагались прямо у цехов. Первое, что видел человек, выходя на улицу – это здание, в котором работал.День прошел спокойно. О натруженных пальцах не думалось. Думалось о том, что этой же ночью, если Нора выберется к ручью, нужно решить, нужно составить план, нужно понять, что делать дальше. Слишком серьезным было то, что произошло. Слишком хорошо понимал он это сам, даже если она в силу возраста и неопытности не ведала, каковы могут быть последствия. Даже в случае, если никто ничего не узнает.Вечером, когда направлялся от фабрики к месту их встреч с Норой, наткнулся на Джоша.- Ты в город? – спросил тот.Питер частенько привирал, что уходит в Ипсуич к своей девчонке на ночь, чтобы меньше болтали. Даже Джошу.- Пройдусь подышу воздухом, - с улыбкой ответил О’Каллахан и пошел по узкой дорожке сквозь заросли боярышника, не увидев веселой усмешки Джоша, глядевшего ему вслед. И давно догадавшегося о свиданиях возле ручья. В ту ночь догадливость Джоша спасла ему жизнь.Питер, как делал это обыкновенно, расстелил куртку на траве, сел у воды и опустил руки в ручей. Прозрачная вода, всполахивающая алыми искрами от закатного солнца, приятно холодила кожу. И Питер закрыл глаза, чувствуя, как снова все его тело и вся его душа наполняются нетерпением. Он ждал бы Нору вечно – потому что даже это ожидание оказывалось счастьем. И не знал, что эти минуты тоже были последними, когда он чувствовал себя счастливым.Он отчетливо помнил первый удар, пришедшийся по затылку. Удар был резким, болезненным, до искр из глаз. Но сознание Питер не потерял. Может быть, потому что сразу упал в воду лицом и невольно втянул ее носом. Захлебнулся, закашлялся. И через минуту был выволочен на берег чьими-то сильными руками. Их было четверо. И он не знал их. И даже лиц не запомнил. Да и не видел их почти. Видел только руки, вытянутые перед их крепкими телами. И дубинки в этих руках. Потом замелькало. Потерялся. От боли потерялся. Слышал отвратительный тупой треск в ноге, в ребрах. Чувствовал, как работают по его телу ногами – обувь с железными набойками прибивала к земле, вонзаясь в кожу. Чувствовал, как схватив за волосы, трут лицо о шершавые камни. Чувствовал, как влага течет по лицу – отвратительно вязкая и теплая. И даже не думал о том, что это собственная кровь.Потом уже ничего не чувствовал. Казалось, что избиение длится не один час. И он терял сознание. Его снова окунали лицом в ручей, он приходил в себя. И все начиналось сызнова.Когда уже у сознания не было сил бороться, расслышал только единственный голос, прорезавший череду ударов, стонов и тяжелых дыханий.- Живой? – спросил голос.- Надо, чтоб был не живой?- Ну его к черту мараться. Оттащите его куда подальше от фабрики. Сам дойдет.Питер мотнул головой, пытаясь понять, откуда эти голоса. И что здесь делает мистер Гринвуд. А потом к лицу его приблизилось бледное пятно, которое заливали потоки собственной крови, капавшей со лба. Это лицо странным образом оказалось лицом хозяина.Тот сказал еще что-то, но Питер не расслышал. Его снова ударили. До электрического разряда в шее. Потом уже ничего не было. Ни шума, ни голосов, ни ударов.Джош нашел его у моря. Там, где в него впадает Оруэлл. У каких-то доков, где он должен был умереть. Джош не дал ему умереть.Спустя несколько дней Питер пришел в себя в больнице. У него спрашивали, что случилось, он не отвечал. Говорил, не помнит. Он, и правда, мало что помнил. Свое имя – и то с трудом. И имя Норы Гринвуд, с которой его разлучили. Еще он помнил, что этого имени называть ни за что нельзя.Через неделю своего пребывания в общей палате вздумал удрать. Чтобы найти ее. Далеко не ушел. Свалился с кровати, снова расшиб голову. Впал в горячку.Окончательно мозги на место стали только через месяц.Раны заживали. Самыми трудными были переломы. Ребра – еще ничего. А вот левая нога… Врачи говорили, он никогда не сможет нормально ходить.К черту! В танцоры Питер подаваться не собирался.Иногда заходил Джош. Но в его присутствии Питер всегда молчал. Пока однажды не спросил:- Это ты выдал меня Гринвуду?Джош выругался.- И надо было бы мне к тебе таскаться, если бы это был я!- Может, совесть проснулась, - пожал плечами Питер и поморщился от боли. Движения все еще доставляли ему немало неудобств. Но и не двигаться он не мог – слишком живой был его нрав, слишком энергичен склад ума. – Тогда кто? Ты последний видел меня той ночью.- Наш Коротышка Арчи за этот месяц стал любимцем управляющего. И сам мистер Гринвуд замечает его среди прочих, - задумчиво ответил Джош. – А Коротышка был у него в тот день, я сам видел!- Арчи… - медленно повторил Питер. – Но он-то откуда… - ирландец поднял глаза и негромко спросил: - Много я наболтал, пока был не в себе?- Не много, - отмахнулся Джош и достал из кармана трубку. Долго раскуривал ее и, наконец, с усмешкой сказал: - Только знай себе твердил о любви к зеленому лесу.- Люблю, знаешь ли, прогулки по лесу. Теперь вот не скоро погуляю, - он кивнул на искалеченную ногу.- Лучше хромым, чем мертвым, - засмеялся Джош и, вмиг став серьезным, добавил: - Видишь, до чего довела твоя любовь к прогулкам по лесу. Будто не мог гулять в другом месте…- Не мог, Джош.Тот снова громко выругался и вытащил из кармана слегка потрепанную местную газетенку, сложенную в несколько раз. Видно было, что Джош таскает ее в пиджаке не первый день. Он повертел газету в руках, а потом решительно ткнул в руки Питеру.- Вот, почитай-ка… о лесе.Питер непонимающе уставился на ровные печатные строки, осторожно развернул газету, а потом понял, что сложена она именно той стороной кверху, на какой и было то, что Джош велел читать. Читал Питер неплохо для нищего ирландца, крестьянского сына. Но в ту минуту, как осознал смысл первой же строки, пожалел, что учился читать когда-то. Потому что так проще было бы не верить ни единому слову.«Мисс Нора Луиза Гринвуд, дочь мистера С. Б. Гринвуда из Ипсуича, и Эллиот Меннерс, 7-ой граф Ратленд, заключили брак в четверг 16 июня в Церкви Св. Павла, в 9:30 утра. Церемонию провел пр. Дж. Джонс. Брак был засвидетельствован ее отцом, мистером С. Б. Гринвудом. Подружкой невесты имела честь быть мисс Эдна Хэвлик. Шафером жениха был лорд Фицджеральд Керби. После свадебного путешествия в Италию молодожены поселятся в Париже».… поселятся в Париже…. Поселятся…Питер оторвался от газеты.- Занимательный лес, - мягко сказал он, глядя прямо перед собой. Он считал, сколько времени прошло. Получалось около двух недель. Значит, теперь она где-то в Европе. Нора Луиза Меннерс. Графиня Ратленд. Мечта мистера Гринвуда осуществилась. У него будут породистые внуки. Питер снова посмотрел на Джоша. – Я вернусь в Голуэй. К отцу.- И что ты будешь делать в своем Голуэе? – выпуская изо рта клуб дыма, спросил приятель. – У меня есть идея получше. Отправимся на Оранжевую, в Африку. Там алмазные прииски. Наймемся для начала на работу, а если повезет, может, и мы какой участок заполучить сумеем. Там алмазы, говорят, под ногами, как у нас обычные камни валяются. Только собирай!Питер тупо мотнул головой, едва ли понимая, о чем болтает Джош.После этого он поправлялся еще медленнее, чем до того. Когда однажды стал ступать на больную ногу и понял, что может пройти несколько десятков ярдов, ринулся все-таки на фабрику. Ни Гринвуда, ни его дочери там не было.В Африку? Ну, пусть в Африку. Там он научился бы снова жить.Несколько недель спустя, Питер О’Каллахан и Джош Мартин отплывали из порта Ипсуич по реке Оруэлл к Северному морю, имея на двоих пять фунтов и восемь шиллингов в карманах – остальное пришлось отдать за лечение в больнице. Двумя днями позднее тело Коротышки Арчи было найдено в корабельных доках. Бедняга, видимо, был пьян, упал и сломал себе шею.

2

Сентябрь 1910 года, Блэкруф, Уиклоу

В главном холле Блэкруфа царила суета – лакеи сновали вверх-вниз по стремянкам и негромко переговаривались. Судя по записям предыдущей экономки, гардины можно было сменить через четыре недели. Но миссис О’Каллахан выразила настойчивое желание отправить их в стирку именно сегодня, о чем и сообщила миссис Гринвуд поутру.В строгом темно-синем платье из тонкой шерсти, единственным украшением которого были лишь белый кружевной воротник и тонкая серебряная цепочка, в неизменных черных митенках, Нора стояла на нижней ступеньке парадной лестницы и внимательно наблюдала за происходящим, не позволяя себе отвлечься ни на минуту. Она и без того последнюю неделю была совершенно несобранной, и дважды ей пришлось выслушивать пространные рассуждения миссис О’Каллахан о порядке в доме. В последний раз она позволила себе заметить, что рекомендательные письма, которые представила миссис Гринвуд, могут быть обманными. И Нора всерьез раздумывала о том, чтобы взять расчет.И все же она снова отвлеклась. Судя по тону лакея, он обратился к ней уже не в первый раз. Оказалось, мистер О’Каллахан велел передать, что просит к себе экономку.Спустя пять минут Нора стояла перед хозяином в огромном кабинете посреди яркого цветастого ковра, привезенного откуда-то издалека.Тот сидел за массивным письменным столом, на котором был наведен идеальный порядок, будто бы мистер О’Каллахан никогда здесь не работает. Зато столик с шахматной доской был придвинут ближе. По всей видимости, партия все еще не окончена. Он некоторое время изучающе осматривал всю ее невысокую худенькую фигуру в скромном платье. А потом мимолетно поморщился и сказал:- Я бы хотел просить вас передать на кухню, чтобы на ужин сегодня не подавали ничего жирного. У миссис О’Каллахан предписания врача, как бы ей ни хотелось о них позабыть.- Но… миссис О’Каллахан особенно просила подать вареную свиную голову и кари из баранины.- Исключено, миссис Гринвуд, - бесстрастно ответил он. – В случае если она будет чем-то недовольна, не забывайте, что в этом доме хозяин – я. И это я плачу жалование вам и кухарке. При необходимости я напомню об этом и ей.- Я сообщу кухарке ваше желание, сэр, и мы посмотрим, что можно будет сделать с ужином.- Благодарю вас, миссис Гринвуд. Еще одна просьба. Велите горничным не ставить в моей комнате цветов. Сегодняшний букет заберите себе.- Да, сэр.- И выходите за меня замуж.Нора едва заметно вздрогнула.- Я вновь откажу вам, сэр. Это слишком неуместно – хозяин и прислуга.- Да неужели! – хмыкнул мистер О’Каллахан, не отводя от нее настойчивого взгляда болотного цвета. – Я знавал более неуместные случаи в своей жизни.- Мне не довелось, сэр, - негромко ответила Нора.- Жаль, миссис Гринвуд. Так пойдете за меня?- Нет, сэр.- Зря. Можете быть свободны.- Сэр, - кивнула Нора и, подтянув перчатку на левой руке, пошла прочь из кабинета.Под изящным черным кружевом она в любую погоду прятала тонкий, но уродливый шрам, оставшийся на запястье. Это стало привычкой, которой она не изменяла даже зимой, когда длинные рукава платьев и без того скрывали бледный рубец. И по прошествии стольких лет он продолжал напоминать ей о самом ужасном лете в ее жизни. Лете, которое она искренно считала своим последним.Июнь 1883 года, ИпсуичЗа завтраком было тихо. Мистер Гринвуд, обычно разговорчивый и увлеченный, в это утро молчал и сосредоточенно намазывал масло на кусок сдобной булки. Потом убрал в сторону нож, свернул газету, которая до того лежала перед ним возле тарелки, и посмотрел на дочь, сидевшую напротив.- Я получил письмо от графа Ратленда, - безо всякого предисловия проговорил он. – Он подтверждает свое намерение жениться на тебе, Нора.Вскинув на отца равнодушные, немного покрасневшие глаза, Нора несколько отвлеклась от созерцания чая.Вчера вечером она, как обычно, ходила к ручью. Питера там не оказалось. Она прождала целый час, но он не появился. Всю ночь проведя без сна, она не знала, что думать и что могло случиться. Он мог обидеться. Отец велел ждать его к ужину, но когда сам так и не вернулся, Нора решилась уйти из дома только после заката. И потому опоздала на встречу.Или Питер мог не прийти, потому что ему больше незачем было с ней встречаться.Он мог? Сердце замирало от этой мысли. И Нора убеждала себя, что не мог. Питер не мог.- Отец, вы всегда говорили, что не станете решать мой брак без меня.- Я решаю. Сейчас. С тобой. Тебе восемнадцать, Нора. Это не очень много, разумеется, но я не уверен, что у тебя могут быть предложения лучше этого.- Мне не нужны никакие предложения. Ни графа Ратленда, ни любые другие, - негромко ответила она.- Вот как? – мистер Гринвуд приподнял бровь и стал помешивать сахар в чае. – То есть ты не намерена выходить замуж вовсе? И как ты думаешь жить?- Я не намерена сейчас выходить замуж за графа Ратленда, - Нора сердито сжала губы.- То есть ты полагаешь, что не готова к браку? – расплылся в улыбке мистер Гринвуд. – Глупости! Граф Ратленд состоятелен, зрел и достаточно опытен, чтобы не вызывать отвращения и дать тебе достаточную свободу в семейной жизни.- Я не готова называться его именем, какую бы свободу он мне ни предоставил.Ложка звонко ударилась о блюдце. Мистер Гринвуд стукнул ладонью по столу.- Довольно! – рявкнул он. – Чье имя ты хочешь носить?Нора молча уставилась в чашку с остывшем чаем. Мистер Гринвуд подавил в себе гнев – во всяком случае, внешне он опять стал казаться спокойным. Снова взял ложку, осторожно положил ее возле блюдца и сказал:- Я отписал графу Ратленду, что ты согласна. Со свадьбой он тянуть не намерен. Так что мы в ближайшее время уезжаем в Лондон.- Я не выйду за него замуж, - твердо проговорила Нора.- Выйдешь. И впредь это обсуждаться не будет. Я слишком сильно уважаю тебя, Нора, чтобы спрашивать, о ком ты думаешь сейчас. Но отныне это тебе запрещено.- Я не выйду замуж за графа Ратленда, - упрямо повторила Нора и поднялась из-за стола.- Даже если мне придется тебя связать, ты будешь его женой. Но я верю, что этого делать не придется. К слову, садись и ешь. Тебе никто не разрешал встать.- Не придется, сэр, - ответила Нора и выбежала из столовой.В своей комнате Нора сидела у окна с блуждающим взглядом. Мысли ее замирали на незначительных мелочах, которые она видела вокруг себя.Горничная не прикрыла дверцу шкафа, и в щели была заметна юбка ее любимого платья из зеленого шелка в мелкий желтый цветочек. Питер всегда говорил, что ей к лицу это платье.И мысли ее срывались вскачь, когда она вспоминала о нем. Что бы ни произошло, отец не позволит им быть вместе. Это Нора понимала отчетливо. Если Питер осмелится просить ее руки, отец в лучшем случае прогонит его из дома, с фабрики и даже из города. Если пытаться бежать… Питер был прав, хотя и не сказал этого вслух. Все лишь ее пустые мечты. Отец найдет их и вернет ее. И тогда даже страшно подумать, что мистер Гринвуд может сделать с Питером.Взгляд ее упал на книгу, которая лежала на столике у кровати. «Путешествие к центру Земли». В прошлом месяце отец брал Нору с собой в Лондон, где она и купила книгу, намереваясь подарить ее Питеру на день рождения.К чему было ждать? Могла подарить сразу. Нора улыбнулась, вспомнив, как бежала после возвращения домой к ручью. В тот вечер она пришла первой. Она и сегодня помнила, сколько радости было в его глазах, когда он увидел ее. И если теперь он оставил ее, для нее это ничего не меняет. Однажды ночью у ручья она стала его женой. И у нее не может быть иного мужа.Отец будет настаивать. Отец, конечно, будет настаивать. А как иначе? Стать родственником графа Ратленда – что может быть заманчивей в конце жизни? И он не будет долго раздумывать, чтобы исполнить свою угрозу.Свяжет и привезет в церковь.Если только будет, кого связывать.Мысли Норы снова замерли. Если только будет…Она не справится с отцом в одиночку. Слишком бесправна и слишком слаба. Избалованная девчонка, пригодная лишь к тому, чтобы заполучить в семью титул.Нора поднялась и подошла к большому зеркалу. Внимательно оглядела себя с ног до головы. Отец всегда говорил, что она – самое значительное его вложение, проценты с которого вернутся ему сторицей. С тех самых пор, как она стала носить длинную юбку, на нее оглядывались мужчины. Нора убеждала себя, что немалое значение в этом играют и деньги ее отца. Но самый большой скептик признал бы, что это далеко не так.Природа наделила мисс Гринвуд невысоким ростом, тонкой талией и полной грудью. Черты ее лица не были идеальными, но большие глаза золотистого цвета с лихвой искупали немного курносый любознательный носик и крупный рот с четко очерченными яркими губами. В довершение ко всему Нора обладала веселым добрым нравом и была всегда готова помочь нуждающимся, чем уже сейчас нередко пользовались местные кумушки во главе с преподобным Харрисом, устраивая всевозможные сборы пожертвований.В комнате стало темнеть, солнце отправлялось за горизонт. Нора вздохнула. Казалось, все прошедшее было не с ней и очень давно. Словно за сегодняшний день она прожила еще одну жизнь. На этот раз свою собственную, в которой была она и был Питер. В которую никто не может вмешаться, и которую она сама же может и завершить.И тогда некого будет вести в церковь. Как же легко принимать единственно верное решение.Нора выскользнула за дверь, незамеченной пробралась на чердак, в комнату лакеев, прислушиваясь к шагам в коридорах. Нельзя было попасться никому на глаза, иначе все тут же разболтают отцу. Впрочем, никто не смел отлынивать от работы, и комнаты были пусты.Она спешно открывала ящики в поисках туалетных принадлежностей, пока, наконец, в одном из них не обнаружила бритву. Крепко зажав ее в руке, она бросилась обратно к себе, заперла дверь и почти без сил упала в кресло.- Я не буду женой графа Ратленда, - уверенно шепнула она и коснулась лезвием кожи на запястье.Бритва оказалась старой и давно не знавшей точильного камня. Нора нажимала сильнее, края раны стали рваными, по руке пробегали болезненные судороги. Но она упрямо водила по ране все глубже и глубже, пока из нее не потекла струйка крови, впитываясь в белый муслин платья. Расплывающиеся по ткани пятна, которые в сгущающихся сумерках казались черными, заставили Нору остановиться.Так и сидела она в кресле, продолжая держать в руке бритву. Боли больше не было.Больше ничего не было.Через четверть часа, когда ее не дозвалась горничная и сочла нужным сообщить об этом экономке, у спальной дочери был мистер Гринвуд. Дверь высадили. Послали за доктором. Но всю оставшуюся жизнь мистер Гринвуд не мог избавиться от воспоминания о красных пятнах на белом муслине, в который была одета его Нора.Ее спасли.Успели.И, удерживая в больших ладонях ее бледную, но здоровую руку, отец просто пообещал ей, спящей, что она никогда больше не будет страдать. К сожалению, теперь это уже не было в его силах.Она очень много спала потом. Будто сознание ее не желало возвращаться к жизни.Даже по дороге в Бат, спустя полторы недели, когда доктор Кларксон заверил мистера Гринвуда в том, что поездка пройдет без риска для здоровья юной мисс Гринвуд, она тихонько дремала, привалившись к спинке сиденья и едва ли понимая, куда ее везут.Нора почти ничего не говорила. Механически отвечала на любые вопросы. Послушно ходила на прогулки. Она не видела Бата, не видела отца. Ничего не видела. В это же самое время в газете Ипсуича напечатали заметку о ее мнимой свадьбе. Об этом Нора так и не узнала.Окончательно пришла в себя она только через несколько недель. Сидела с книгой в руках, отрешенно глядя на поблескивавшие под косыми солнечными лучами пылинки, что кружились в воздухе. А в следующую минуту вдруг услышала голос отца.- Все кончено, Эдвард, - глухо говорил мистер Гринвуд, сжимая в руках перчатки. – Мне остается только продать фабрику. Дом заложен и так. Но без фабрики я все равно не смогу его содержать.- Невозможно, - шевельнул губами мужчина, сидевший в кресле у окна. Сколько он здесь сидел? Кажется, уже давно. Ноги его были укрыты пледом, и Нора вспомнила, это у него они гостят. И он инвалид Крымской войны – не ходит. – Это невозможно, Сэмюэл. Тебе хватило ума поставить все, что у тебя есть, на эти чертовы акции?- Хватило, Эдвард.- Что теперь будет, отец? – спросила Нора таким тоном, как спросила бы о погоде, не намереваясь выходить из дому.Мистер Гринвуд резко дернулся, услышав ее голос, впервые звучавший четко и ясно за последнее время. И медленно, чуть пошатываясь, будто был пьян, а впрочем, вероятно, он и был пьян, сказал:- Ничего, девочка моя. У тебя есть наследство твоей бабушки. С тобой все будет хорошо. Только больше не оставляй меня.- Да, отец. И если вы сочтете нужным воспользоваться бабушкиными деньгами…- Ни за что! – он отчего-то вздрогнул и отрешенно уставился в ее глаза. Прямо. Не прикрывая своего взгляда ресницами, как делал это обыкновенно, когда изучал других людей. Может быть, если бы она все-таки вышла за Меннерса… Нет… поздно… - Найдем дом поменьше. Сэкономим на прислуге. Все будет хорошо.Хорошо тоже не было. Меньше, чем через месяц, мистер Гринвуд скончался от удара. Вероятно, если бы он не пил столько, сколько в последние недели, дожил бы до глубокой старости.После смерти отца Нора узнала, что в попытке быстро улучшить свое финансовое положение мистер Гринвуд, помимо прочего, участвовал в сомнительных спекуляциях, все сильнее загоняя себя в долговую петлю. Для покрытия всех его долгов была продана не только фабрика, но и все остальное имущество, имеющее хоть какую-то ценность.Несколько месяцев спустя, когда было покончено со всеми делами, в распоряжении Норы оказалось около ста фунтов, с которыми она и отправилась в Лондон. Там она обратилась к старому знакомому отца. Он помог ей найти достойную ее положения комнатку, поместить некоторую сумму в банк, дать объявления в газеты о поиске работы и советовал не соглашаться на первое попавшееся предложение. Что она и сделала, прожив несколько месяцев в Лондоне.Наконец, ей повезло. Ее наняли гувернанткой к восьмилетней дочери хозяев Соммерс-парка в Северном Йоркшире. Много позже Норе шепнула по секрету старшая горничная, что из-за отсутствия рекомендаций хозяева экономят на ее жаловании двенадцать фунтов в год.Но мисс Гринвуд там нравилось. Ученица оказалась послушной и смышленой. Комнату ей отвели светлую. Любые воспоминания она решительно гнала от себя.Когда поверенный ее отца занимался продажей фабрики, она попросила его узнать о Питере. Уже в следующем письме она прочитала о том, что О’Каллахан перестал появляться на фабрике в самом начале июня, а накануне им было получено недельное жалованье. Посчитав, что в это самое время в ее комнате сутки напролет дежурила горничная, потому что отец опасался, что она придет в себя и снова постарается что-то с собой сделать, Нора поняла – Питер бросил ее. Пожалуй, он вряд ли мог что-то изменить, но ведь он даже не пытался! И потому легче оказалось не вспоминать.Порой Норе казалось, что теперь, вдали от Ипсуича, жизнь ее будет спокойной.До тех пор, пока однажды ее не пригласила к себе миссис Банистер.Та сидела в своей гостиной с непроницаемым видом и со странной улыбкой, которая ничего не выражала и так не подходила ее постному лицу, медленно произнесла слова, которых Нора никак не ждала услышать:- Боюсь, нам придется распрощаться с вами, мисс Гринвуд. Вы слишком молоды для этой работы.- Но… - растерянно пробормотала Нора, - вы ведь всем были довольны. И свой возраст я не скрывала, когда нанималась к вам.- Это верно, не скрывали, - миссис Банистер чуть поджала губы и подняла повыше подбородок, выставив напоказ изящные крылья носа и узкие ноздри. – Но беда в том, что в вашем объявлении о поиске работы нигде не было сказано о том, что вы слишком привлекательны для гувернантки в доме, где есть молодой женатый мужчина.Нора удивленно приоткрыла рот. Услышанное могло бы позабавить ее, если бы миссис Банистер не смотрела на нее так строго. За то время, что Нора служила в Соммерс-парке мистер Банистер, в лучшем случае, сказал ей десяток фраз. Он вряд ли вообще замечал ее присутствие в доме. Собственно, и сам он бывал в нем крайне редко.- Миссис Банистер, уверяю вас, - попыталась оправдаться Нора, - вы можете быть совершенно спокойны на этот счет.- В том, что касается вас, я не особенно сомневаюсь. Но в свете некоторых слухов… Мисс Гринвуд, вы получите в конце недели двойное жалование и рекомендации. В остальном, к сожалению, помочь вам я не смогу. Да и не считаю нужным.И снова Нора Гринвуд оказалась в Лондоне. Теперь к прочим ее богатствам добавилось рекомендательное письмо, о котором она и указала в своих объявлениях о поиске работы.

3

Сентябрь 1910 года, Блэкруф, Уиклоу

Надевая возле конюшни перчатки, мистер О’Каллахан поднял голову к небу и подумал о том, что совершенно не хочется дождя, хотя тот, похоже, собирался на ночь глядя. Впрочем, еще только закат. И солнце у горизонта, проступая сквозь рваные тучи, похоже на то, что когда-то давно он видел, отплывая из Ипсуича в Африку. Здесь не море. И Африка давно в прошлом. А сентябрь переменчив. В середине месяца резко похолодало, а теперь, в конце, тепло почти как летом. Может быть, и не будет дождя.Конюх вывел лошадь, оседланную для прогулки, и мистер О’Каллахан, чуть крякнув от ноющей боли в ноге, когда закидывал ее, чтобы вставить в стремя, сел верхом.Выехав со двора Блэкруфа, усмехнулся. Знакомый плащ серого цвета, ничем не примечательный, мелькнул на дороге. Женщина, одетая в него, свернула на тропинку, что вела к пригорку, за которым начинался высокий скалистый обрыв. Стоило признать, там было красиво. Мистер О’Каллахан почти десять лет назад купил это имение только лишь потому, что ему понравился вид с этой скалы. Совсем рядом журчал ручей, уходя водопадом вниз. К старости мистер О’Каллахан стал сентиментален.Он догнал ее за несколько минут. Наверняка она слышала топот копыт за спиной. Но не смотрела в его сторону, пока он не окликнул ее:- Миссис Гринвуд!- Сэр, - Нора остановилась и обернулась к нему.Мистер О’Каллахан подъехал чуть ближе и придержал лошадь. Потом, пожалуй, излишне молодцевато спешился, мысленно проклиная все на свете.- Вы часто здесь гуляете, - сказал он и улыбнулся. – Я замечал.- Я стараюсь, чтобы это не мешало исполнению моих обязанностей.- Да бросьте, вы прекрасно справляетесь. Вам нравится Блэкруф?- Здесь красиво, - недоуменно ответила Нора и неожиданно для себя добавила: - Мне нравится бывать у обрыва.- Это я тоже заметил, - голос его был мягким и тягучим. – Что еще вам нравится?- Еще? – переспросила Нора. – И этого слишком много.- А мне категорически не нравится ваш нынешний гардероб. Здесь ужасно дует, не исключаю, что вы мерзнете.- Вы заблуждаетесь, мистер О’Каллахан. Я вовсе не мерзну. И мне кажется, забота о моем гардеробе – не самое подходящее занятие для вас.Питер негромко рассмеялся, отпустил уздцы. Лошадь с места не тронулась. Он же приблизился к Норе почти вплотную, внимательно рассматривая ее лицо. И думая о том, что это лицо ему нравится.- К счастью, миссис Гринвуд, я дожил до того времени, когда могу сам определять, какое занятие мне подходит, а какое нет. На приисках Оранжевой я получил не самый худший урок – делать нужно только то, что хочется. Все прочее – чушь собачья.Нора отступила на шаг, и губы ее тронула легкая улыбка.- Подчас наши желания обманчивы. Мы совершаем безрассудные поступки, подчиняясь им, и не думаем о последствиях.- Совершенно не думаем, - согласился мистер О’Каллахан, шагнул к ней, сокращая расстояние. И, властно схватив ее за плечи, притянул к себе. Они смотрели друг на друга, наверное, меньше секунды. Но после этой единственной секунды, когда он словно бы узнал не ее, а себя – ее он знал с первого мгновения – резко наклонился к ней и прижался губами к ее губам, заставляя принять этот поцелуй.А Нора растерялась. Перед ней был мужчина, знающий, чего стоит его жизнь и он сам. За то время, что она провела в его доме, Нора могла убедиться, что прошедшие годы не минули для него бесследно. Он многое узнал, многого достиг, многое умел. Его уважали. Она же осталась все той же мисс Гринвуд, которая каждый вечер бежала к ручью в Ипсуиче. Только теперь уже она давно не мечтала.Нора отвернулась и попросила:- Не надо, мистер О’Каллахан.- Что не надо? – севшим голосом спросил он, все еще не отпуская ее, но позволяя поворачивать голову. – Что не надо, Нора? Вы запрещаете мне?- Ничего не надо, - ответила она ровным тоном.Не выдержал. Теперь коснулся губами ее щеки. Успокаивающе гладил ее острые плечи. И нежно прошептал:- Идемте завтра в Сити-холл. Пожалуйста, Нора.Несколько мгновений она не думала больше ни о чем, кроме того, что Питер держит ее в своих руках. Как давно это было. И было ли? Нора вздохнула и заговорила:- Я, вероятно,

должна быть польщена вашей настойчивостью, мистер О’Каллахан. Однако я все более уверяюсь, что мое желание уйти с места верно. Мне стоило так поступить еще в тот день, когда вы вернулись в Блэкруф. Но я позволила уговорить себя остаться. Если теперь я уеду, это будет справедливо по отношению к вам, сэр. Вам не придется больше отдавать дань прошлому. В то время как вокруг достаточно молодых прехорошеньких девушек, отцы которых с радостью отдадут за вас любую из них. Мне же в мои годы называться невестой, по меньшей мере, смешно.Он очень внимательно выслушал ее тираду, кивая, будто бы соглашался. Глаза болотно-зеленого цвета глядели понимающе и спокойно. Но едва Нора замолчала, он кивнул в последний раз. И громко рассмеялся. Смех его, немного похожий на кашель, спугнул лошадь, та дернулась, стала переминаться с ноги на ногу, но так и не ускакала. Мистер О’Каллахан вздохнул и успокоился.- Я старше вас на четыре года, если мне не изменяет память. Согласитесь, в моем возрасте память вполне может начать подводить. Молодые и прехорошенькие меня не интересуют. Их отцы – тем более. А если вы вздумаете оставить Блэкруф, я догоню вас в дороге и верну на место. Значит, не пойдете за меня?- Нет, сэр.- Упрямое создание! Еще хуже, чем двадцать семь лет назад! – процедил он сквозь зубы, снова склонился к ее лицу, поцеловал холодный лоб и добавил: - Долго не гуляйте. Уже поздно.А после отпустил ее и вернулся к лошади. Кое-как взобрался в седло. В очередной раз кивнул ей. И направил животное к дому. Дорогой вяло думал о том, что, в сущности, память действительно подводит. К примеру, он, оказывается, совсем забыл, какие у Норы губы. Впрочем, можно ли помнить такое спустя столько времени? Эти были словно бы незнакомыми… И все-таки он целовал ее.Июнь 1910 года, Блэкруф, УиклоуМиссис О’Каллахан перебирала рекомендательные письма, внимательно вчитываясь в каждую строку, будто могла различить там нечто, что ее бы не устроило. Однако придраться действительно было не к чему. Она поджимала губы. Переводила взгляд на миссис Гринвуд и обратно. Взгляд был придирчивый, ощупывал всю ее фигуру, но насквозь не пронизывал. Она скорее хотела казаться проницательным нанимателем, чем была им на самом деле.- До последнего времени вы работали в семье Джефферсонов, насколько я понимаю, - проговорила она с очень сильным ирландским акцентом. – Это был большой дом? Где?- В Норфолке, миссис О’Каллахан, - ответила Нора. – Дом был несколько меньше вашего, но миссис Джефферсон держала много прислуги. Она любила, чтобы все соответствовало правилам.- А работали вы прежде в больших домах, вроде Блэкруфа? – она чуть приподняла бровь, всем видом показывая, что ответ миссис Гринвуд не особенно ее удовлетворил.- Да, миссис О’Каллахан, в доме Гриффитсов. Но я служила там гувернанткой. Без малого шестнадцать лет. От них тоже есть рекомендательное письмо.- Но мы ищем не гувернантку, - совершенно серьезно ответила миссис О’Каллахан, убирая в сторону бумаги и задумчиво глядя в окно. В комнате стало тихо. Только тикали часы над камином.Все же нет больших снобов, чем те, кто еще вчера мало что из себя представляли. И кому надо самоутверждаться за счет слуг. А в том, что миссис О’Каллахан не иначе как лет пятнадцать-двадцать назад жила в крестьянском домике семьи арендаторов, сомневаться не приходилось. Новые деньги не терпят пренебрежения к себе – они прежде пренебрегают прочими.Нет, эти мысли не успели пронестись в голове миссис Гринвуд, поскольку были прерваны внезапным вторжением в гостиную девицы лет девятнадцати. Темноволосой, высокой, со странно знакомыми чертами лица, но при этом такие лица вполне могут иногда встречаться – красивые люди с правильными чертами отчасти похожи между собой. Это некрасивость и неправильность у каждого своя. На ней было платье бледно-голубого цвета. И единственное, что портило ее – худоба, почти болезненная. Но, по всей видимости, это было исключительно в силу юности и, судя по горящим зеленым глазам и подвижности, нисколько не тяготило ее.- В конце концов, - с порога заявила она, - я поеду в Дублин. Миссис Бирнс опять опаздывает. Если так пойдет и дальше, я останусь без гардероба!- Купишь все в Лондоне, - спокойно ответила миссис О’Каллахан. – Твой дядюшка все оплатит, он же обещал.- Нет, в Лондоне будет платить мой будущий муж. Но это никуда не годится, мама!Миссис О’Каллахан тяжело вздохнула и поправила одну из многочисленных складок своей юбки, излишне пышной и старомодной.- Хорошо. Завтра поезжай в Дублин. Но с миссис Бирнс разговаривай сама! Я не хочу слышать, как она огорчится, что мы отказали ей.- Будто бы в первый раз, - хмыкнула девица и вышла из комнаты.Миссис О’Каллахан снова посмотрела на миссис Гринвуд. И сдержанно проговорила:- Дочь готовится к свадьбе. Как видите, у меня совсем нет времени заниматься хозяйством. Иначе ни за что не искала бы экономку. Мистер О’Каллахан настоял на том, чтобы я нашла помощницу.- Если вы наймете меня, миссис О’Каллахан, я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы могли уделить свое время и внимание дочери и ее предстоящему торжеству, - сказала мисс Гринвуд.- Вы согласитесь остаться на две недели? – вдруг спросила хозяйка. – Если меня все устроит, то я вас найму. Разумеется, эти две недели будут оплачены.- Я согласна, миссис О’Каллахан, - ответила Нора.- Хорошо. Я попрошу старшую горничную показать вам вашу комнату.Было странно служить в доме О’Каллаханов. Нора понимала, что эта фамилия совсем не редкая, особенно в Ирландии. Питер не раз говорил про своих многочисленных родственников. И все же, часто останавливая свой взгляд на лице мисс О’Каллахан, она не могла избавиться от чувства, что видит в ней черты Питера. Ее темные волосы лишь добавляли уверенности предположениям Норы.Долгие годы мисс Гринвуд размышляла, как все могло сложиться, если бы она не упорствовала против замужества с графом Ратлендом. Отец прожил бы долгую жизнь, а ей не пришлось бы служить в чужих домах. Но была уверена – начнись ее жизнь сначала, даже зная, как все сложится, она и тогда не смогла бы стать леди Ратленд. Теперь, глядя на юную Рейчил, Нора лишь утверждалась, что ни при каких обстоятельствах не поступила бы иначе. Это было невозможным с лордом Ратлендом, не было возможным и ни с кем другим.Меньше всего она сожалела о своих отказах мужчинам, предлагавшим взять ее в жены. К ее огромному удивлению, их было двое. Первым оказался камердинер в доме Гриффитсов. Незадолго до того, как Нора должна была покинуть дом, он сделал ей предложение. Заверял, что мисс Гринвуд обязательно будет с ним счастлива. И, пожалуй, был прав по отношению к любой другой женщине. Он мог считаться еще вполне молодым, был добр, не скуп и всегда уважителен. Если бы только Нора нуждалась в этом. Она же, напротив, не мечтала о замужестве, и потому настолько любезно, насколько могла, отказала и уехала в Норфолк.Мистер Гриффитс выплатил Норе жалование за четыре недели и практически нашел ей новое место. Он рекомендовал ее своему университетскому другу, мистеру Джефферсону, который в это самое время искал экономку для своей матери. По приезду в Норфолк, впрочем, оказалось, что за жалование экономки мисс Гринвуд еще придется исполнять обязанности компаньонки, но Нора не роптала. Миссис Джефферсон была женщиной незлобивой и имела лишь три слабости: очень сладкое какао, приключения Сары Кру и составление по десятку ответов на одно и то же письмо. Но, к счастью, она не требовала, чтобы все они были отправлены.Когда миссис Джефферсон отправилась, наконец, на небеса к своему дражайшему мистеру Джей, как любила говорить сама старушка, Нора знала наизусть роман миссис Бёрнетт, который ей приходилось читать ежевечерне на протяжении многих лет, да старый сундук в комнате усопшей хозяйки был забит до отказа письмами, написанными мисс Гринвуд под диктовку миссис Джефферсон.Покинув Норфолк, Нора провела в Лондоне несколько месяцев, за которые успела разбить сердце одного милейшего солиситора. Он служил в какой-то конторе и жил в небольшом домике, в том же районе, где Нора снимала квартиру. Они часто встречались в кондитерской, где, как оказалось, покупали одни и те же пирожные. Каждый раз он норовил угостить ее чаем, от чего мисс Гринвуд решительно отказывалась. Так же решительно она отказалась и от его предложения руки и сердца.Он провожал ее на улице печальными вздохами, и потому Нора с большим облегчением собиралась в Ирландию, откуда получила положительный ответ на свое письмо, написанное ею после того, как она прочитала однажды в газете, что в Блэкруф, Уиклоу, требуется экономка.Свадьба Рейчил О’Каллахан и мистера Макферса была назначена на пятницу 26 августа. К тому времени или немного раньше ожидали возвращения из Чикаго мистера О’Каллахана. Говорили о том, что приедет он один, без сына, который будет вести дела в отсутствие отца. Впрочем, и о скорой окончательной передаче дел сыну говорили тоже. Однако за достоверность подобных слухов никто поручиться не мог, зная характер мистера О’Каллахана, который был слишком живым, энергичным и деятельным человеком. Любые выводы относительно него могли оказаться преждевременными.Миссис О’Каллахан неизменно пренебрежительным тоном заявляла, что человек, в чьих венах, вероятно, нет ни капли крови их семьи унаследует состояние. Или, по крайней мере, внушительную его часть.Хозяин наведывался редко. В последний раз видели его года четыре назад, когда он приехал из Йоханнесбурга, где продавал свою часть в приисках.В Уиклоу он слыл человеком почти легендарным. Хотя и не вхож был в дома высшего класса ввиду своего низкого происхождения. Деньги, нажитые очень быстро, внушали презрение и, пожалуй, зависть. Может быть, именно потому он и предпочитал жить в Чикаго. Хотя в действительности и это не было верно.Вернувшись десять лет назад на родину, мистер О’Каллахан купил Блэкруф, потому что ему понравилось это имение. Но дом почти полностью перестроил, проведя современные коммуникации, отстроив несколько новых помещений, дополнив меблировку. Даже знаменитые черные крыши, которые дали название поместью, он решительно заменил.Здесь он прожил тогда почти год. Потом сорвался в Лондон. А оттуда отправился в США, где и обосновался. Однако нет-нет, да и возвращался в Уиклоу. Словно бы желал вдохнуть родного воздуха. Бог его знает, может быть, это и вдыхало в него жизнь и силы работать дальше – он никогда не жалел себя, всю жизнь превращая в какую-то немыслимую безостановочную карусель. Нет, не развлечение. Это словно бы стало целью его существования. А Ирландия осталась в прошлом. Здесь жила семья, которая давным-давно стала ему чужой. И здесь был дом, в котором он мечтал бы жить когда-то давно, но в котором теперь не прижился, потому что время таких домов неумолимо уходило, а мистер О’Каллахан предпочитал не мыслить категориями прошлого. Он всего лишь отдал ему, этому прошлому, дань.Мистер О’Каллахан приехал в Блэкруф за четыре для до свадьбы Рейчил в новом черном автомобиле Ford Model T, поблескивавшем под солнцем. Вел сам – научился в Чикаго и не считал нужным держать шофера. Когда остановил его во дворе особняка, поморщился. Джейн выгнала слуг к крыльцу встречать его. Эти ее замашки раздражали. Но он подавил свое раздражение – они не виделись с его последнего визита. Не время сердиться.Рейчил, непоседа, бежала впереди всех, не устояв на месте. Живость характера у нее была та же, что и у мистера О’Каллахана.- Дядя Питер! – воскликнула она, целуя его в щеку, стоило ему только выйти из авто. – Дядя Питер, мы ждали вас не раньше среды.- Разочаровал? – спросил он с улыбкой, игравшей на его красивых, четко очерченных губах.- Обрадовали! – фыркнула Рейчил и дала себя обнять. Между ними всегда все было просто с тех пор, как в семье появился добрый дядюшка при деньгах. Пожалуй, Рейчил и была единственной, кто любил его не за деньги, которыми он их снабжал. Они и правда были во всем похожи.Потом взгляд Питера уткнулся в Джейн, вдову младшего братца, спившегося до смерти, когда Рейчил была еще крохой. Джейн кивнула ему с улыбкой, изображая искреннюю радость. Но получалось это у нее всегда скверно. Слуги же выглядели настороженными. Особенно дворецкий, которого уж сколько лет подряд шокировало отсутствие у мистера О’Каллахана личного камердинера. Питер глянул на него, чтобы убедиться в том, что губы Хокинза поджаты не меньше, чем у миссис О’Каллахан. И едва сдержал смешок – все тот же старый пень, в теле которого благородной крови больше, чем во всех О’Каллаханах вместе взятых.Он повернул голову правее, чтобы оценить масштабы катастрофы – невестка наверняка успела дать расчет по меньшей мере половине тех слуг, что были в прошлый его приезд. Только Хокинз, ввиду своего истинного благородства, что очень ценилось миссис О’Каллахан, был неизменен.Он ненавязчиво, почти не присматриваясь, пробежался по лицам, вернулся к Хокинзу и невестке. И вдруг замер. Взгляд заскользил в обратном направлении. Справа от дворецкого стояла женщина средних лет в темном платье и с… лицом… лицом, которое он должен был знать всю свою жизнь.Лицо это было бесстрастно, в то время как мысленно Нора улыбнулась. Питер не узнал ее. Она же узнала его, едва он вышел из автомобиля. Впрочем, у нее было преимущество. Она понимала, что встречает мистера О’Каллахана, и при виде него лишь убедилась, что это не родственник и не однофамилец.Сам Питер О’Каллахан, бывший рабочий с фабрики ее отца, приехал на свадьбу своей племянницы.После паузы, длившейся одно лишь мгновение, он повернулся к невестке, и теперь уже чуть прихрамывая, что не было заметно, едва он показался перед ними, ушел в дом.Миссис О’Каллахан отпустила слуг, и Нора отправилась в свои комнаты, передняя из которых считалась рабочей. Дел у нее было предостаточно, а приезд хозяина и приближающаяся свадьба лишь добавляли забот.Однако сразу после обеда ее вызвали в кабинет хозяина. Судя по всему, этому человеку даже в голову не пришло отдохнуть после поездки. Миссис Гринвуд не заставила себя ждать. Но в кабинет хозяина она входила озадаченной причиной, по которой он ее позвал.Он сидел за большим письменным столом, переодевшийся с дороги и уже отобедавший. Руки его спокойно лежали на столе. А испытующий взгляд был прикован к ней.- Я позвал вас, чтобы поблагодарить за ваши старания, - неожиданно громко сказал мистер О’Каллахан. – И просить передать благодарность кухарке. Обед был изумителен.- Благодарю вас, сэр. Я передам миссис Джонс ваши слова, - чуть кивнув головой, сказала экономка.- Как я понимаю, вы служите у нас с июня?- Да, сэр.- Жалование, которое вам назначила миссис О’Каллахан, вас устраивает?- Да, сэр.- Комната вам подходит?- Да, сэр.Он крепко сжал зубы, на щеках заходили желваки. Потом решительно поднялся и обошел стол, приблизившись к ней. Остановился на расстоянии вытянутой руки.- Миссис Нора Гринвуд, - тихо произнес он.Она молча смотрела на него, не зная, что сказать. И надо ли что-то говорить.Он тихо и, иногда замирая, дышал, будто пытался вспомнить, как это делается. Впрочем, дышать было проще всего прочего. Смотреть было труднее. Вспоминать – хуже всего.- Вы знали, что… к кому вы пришли работать?- Нет, сэр. До сегодняшнего дня. Если бы я знала, что это именно ваш дом, мистер О’Каллахан, я бы… я бы даже не написала по объявлению. И, пожалуй, будет лучше, если я покину это место.Нора старалась не смотреть на него.Он же почти сошел с ума от звука ее голоса. Давно забытого голоса, но едва ли сильно изменившегося с тех пор, как он встретил ее. И не верил себе – это она. Откуда? Как? Надо ли знать?- Глупость какая-то, - поморщился мистер О’Каллахан. – Перестаньте. Живите, работайте. Мое присутствие вас не стеснит, я уеду после свадьбы Рейчил. Дом достаточно большой, если вас смущает именно это.- Спасибо, сэр, - она взглянула ему прямо в лицо и тут же опустила голову.- Нора, это правда вы? – вдруг спросил он, понимая, что встретиться с ней взглядом она ему не позволит. Не теперь. Никогда.- Мне хотелось верить, что я мало изменилась. Теперь понимаю, что это не так.- Да нет, мисс Гринвуд… вы такая же… почти, - безо всякой улыбки ответил мистер О’Каллахан.
– Это я всего лишь себе мало верю. На мгновение решил, что сошел с ума.- Прошу прощения, сэр, что стала причиной подобных мыслей.- Мысли в моей голове рождаются независимо от вас, на этот счет можете быть спокойны. Я отнимаю ваше время?Нора вскинула на него удивленные глаза.- Нет, сэр, вы не можете отнять то, за что сами же платите.- Сам плачу… - пробормотал он себе под нос, будто только теперь это понял. Потом отошел от нее, сел назад в свое кресло, всем видом показывая, что разговор окончен, что было тут же озвучено: - В любом случае вы можете быть свободны, миссис Гринвуд. Передайте кухарке также, что на ужин мне довольно пастушьего пирога с бараниной. И стол на меня не накрывать. Пусть подадут в комнату.- Да, сэр, - проговорила Нора и вышла из кабинета.Он некоторое время смотрел на закрывшуюся за ней тяжелую резную дверь, все еще не понимая, за каким дьяволом его жизнь в очередной раз совершила непонятный кульбит на старости лет… И вместе с тем нелепо убеждая себя в том, что это вовсе не кульбит. И ничего не меняет.Как бы Нора Гринвуд ни пыталась убеждать себя в обратном, но в этот день она не могла думать разумно, хотя это было свойственно ей последние двадцать с лишним лет. Сделав самые неотложные дела, она отправилась к себе, на столе разложила какие-то бумаги и хозяйственные книги, не собираясь ничего в них записывать, и попыталась унять собственные мысли.Никогда до сегодняшнего дня она не верила, что однажды снова увидит Питера О’Каллахана. Но, прежде всего, она и не желала этого. Единственное, что беспокоило все эти долгие, похожие один на другой годы – неведение. За прошедшее время она столько раз обвиняла его и оправдывала, что это перестало иметь значение. Важным было лишь знать, жив он или мертв. За кого ей молиться в церкви. Но и с этим Нора однажды справилась, научившись гнать прочь мрачные мысли. В ее сердце, что бы ни случилось, он всегда был жив. И всегда оставался молодым. Таким, каким она видела его у ручья, каким помнила – в простых штанах рабочего, в поношенной куртке, с мозолями на ладонях. Таким, каким она его полюбила.Встретив его сегодня, Нора ясно поняла, что перед ней совсем другой человек, чужой и далекий, но было приятно видеть и знать, как многого Питер добился. Он владеет богатым домом, ездит в дорогом автомобиле и носит элегантную одежду. И возраст ему к лицу.Ей совсем не думалось о том, что она служит в его доме.Если бы только не ныло где-то внутри. Там, где должно быть сердце, которое осталось у ручья в Ипсуиче много-много лет назад. Она хмуро глянула на себя в небольшое зеркало на столе. Старуха!И если бы только он поскорее уехал.Однако он не уезжал. Ни на следующий день после свадьбы, ни на третий, ни через неделю.Днями его с управляющим носило то на пастбище, то в крестьянскую деревушку, где жили арендаторы, то в Уиклоу, то просто верхом по окрестностям, но последнее в одиночестве. Потом он возвращался – обычно сильно после обеда. И ужасно голодный. Ел он много и с аппетитом, что, однако, не сказывалось на его худощавой фигуре, теперь более крепкой, чем в юности. Спать укладывался непривычно рано для местной публики. После отъезда Рейчил с супругом в Лондон старался поменьше попадаться на глаза невестке, потому что ее постный вид навевал на него тоску.Впрочем, нечто похожее на тоску он теперь испытывал почти постоянно. А ведь давно отвык, проводя жизнь, как хотел он сам, нисколько не задумываясь над тем, что, возможно, что-то в его жизни не так. Все ведь было, ему самому верилось, как бывает у людей, которым сопутствует удача.О! Удача сопутствовала Питеру с первого дня, как он отправился в Африку. Об этом думал мистер О’Каллахан за очередным бокалом бренди в руках в один из вечеров решая задачу, что ему теперь делать.В Йоханнесбурге они с Джошем повстречали двоих таких же отчаянных смельчаков. Первый был шотландец, второй гордо говорил, что он американец. Они купили необходимое снаряжение и трех мулов. Один из четверых всегда шел пешком – по очереди. От места к месту. Наугад. Никогда не теряя надежды.Спустя год они имели участок, огражденный колышками, который был оформлен на имя Джоша Мартина, что было лишь формальностью. Спустя два – появились еще несколько участков. И лавка в Йоханнесбурге, где они стали продавать инвентарь для старателей. Фирма называлась «О’Каллахан и друзья». Просто бросили жребий. Ему опять повезло. Вернее, его ирландской фамилии. Но это тоже было формальностью. Спустя пять лет Питер оставил свои постоянные авантюры с поисками новых приисков. И решил заняться чем-то еще. Была построена гостиница. Были организованы перевозки товаров из Старого света. Было много-много чего еще.Ему просто везло больше остальных. Он был счастливчиком, но не был счастлив. Это следовало признать хотя бы теперь, спустя столько лет.Нет, бывало разное. Всплески неуемной энергии часто заканчивались тем, что его пришибало к пересыхавшей под солнцем красно-коричневой земле, над которой плавился горячий воздух. Были бесконечные драки с конкурентами, заканчивавшиеся перестрелками. Были удары в спину от тех, кого он считал друзьями, когда дело доходило до денег. Было много грязи, о которой он никогда не подозревал. Но все это мимоходом. Все это не имело значения. Важно было заполнить пустоту. Новым, постоянно меняющимся, ярким.Алмазы уже не казались достаточно яркими.Когда Питеру исполнилось тридцать два, к нему привели мальчика лет семи. Он совсем не умел читать и очень плохо разговаривал.«Этот ублюдок – твой сын, О’Каллахан!
– кричала пьяная шлюха из Йоханнесбурга, где он первые годы частенько имел дело только с ей подобными, не запоминая их лиц. – И пусть он испортит тебе жизнь так же, как испортил ее мне».Мальчик был похож на него, как морж похож на слона. Если судить по форме носа и губам, в его жилах текло немного африканской крови, хотя он был белокожим. И глядел затравленным взглядом, будто опасался, что его станут бить. Как оказалось, эти опасения были не беспочвенны. Когда Питер, ни минуты не сомневаясь, забрал мальчика к себе, в первый же день, отмывая ребенка от слоя грязи, которой он был покрыт, служанка рыдала – вся спина ребенка была исполосована шрамами от ремня. Одни совсем уже зажили. Другие были почти свежими.Через несколько месяцев мальчик носил фамилию О’Каллахан. И постепенно учился. В первую очередь – быть любимым. И учил Питера – любить. Оказывается, он совсем забыл, что такое любить.И теперь его прорвало.Он позволил себе вспоминать. То, что так и не умерло. То, что жило в нем буйным цветом, прорастало через лед, сковывавший его даже в Африке. А он и не знал. Он не знал, что все еще тоскует по Норе Гринвуд.Он не пытался ее искать – к чему причинять себе лишнюю боль? И, может быть, причинять боль ей? Ему хватало памяти. Он знал, был уверен, что это отец выдал ее замуж. И выдал против воли. Не понимал одного – почему она молчала о помолвке? Почему не обмолвилась ни словом? Ведь все могло бы быть иначе…Иначе? Как иначе?Теперь, стоя в гостиной своего собственного дома в Ирландии, Питер О’Каллахан задавал себе тот же вопрос. Раз за разом. Он наблюдал за женщиной, тенью бродившей по дому, и надеялся, что она не видит его. Она, живая, из плоти и крови. Настоящая. Что случилось с ней, что она вынуждена работать в услужении? Где ее муж? Почему зовется своим прежним именем?Слишком много безответных вопросов. Он мог бы все узнать. Для этого не так много нужно. Знакомства и деньги. Почти для всего в жизни нужны знакомства и деньги. И одно не существовало без другого.Но она продолжала ходить по дому в своих ужасных темных практичных платьях экономки, но не мисс Гринвуд, а он желал услышать ответ от нее самой. Важен ли ответ? Нет… важен только звук ее голоса, который заставлял его мечтать о том, что не сбылось много-много лет назад.Все так же потягивая бренди и слушая вполуха Джейн, Питер равнодушно смотрел, как лакей вносит в гостиную канделябр удивительно тонкой работы.- Где ты постоянно берешь эти штуки? – спросил он вдруг невестку.Та поморгала и тихо ответила:- Этот из Дублина. Ты знаешь, я люблю все красивое, Пит.Он равнодушно кивнул, отставил бокал в сторону, встал и вышел пошатывающейся походкой. Он был то ли слишком пьян, то ли слишком взволнован. Настолько, что ноги потащили его на половину слуг, в маленькую комнатку, где девушки читали, вышивали или чинили одежду и белье по вечерам. Вернее, там почти никогда и никого не было. Кроме миссис Гринвуд.Сидя в потертом кресле, Нора пыталась читать. Она пробегала глазами по строкам, переворачивала страницы, возвращалась назад, потому что не помнила, что прочла минуту назад. Когда в коридоре раздались шаги, и негромко скрипнула дверь, она подняла голову и увидела мистера О’Каллахана.- Добрый вечер, сэр! – удивленно проговорила Нора.Он некоторое время пристально изучал ее – весь ее непроницаемый вид с книгой в руках, ужасно злился на ее темное платье, так не шедшее все еще медным волосам совсем без седины в отличие от его пышной копны, будто припорошенной снегом. Ее волосы были затянуты в тугой узел, который злил его тоже. Он подошел ближе, взял один из стульев, поставил напротив нее и сел.- Где ваш муж? – выпалил мистер О’Каллахан.Ее глаза округлились от удивления, книга с шумом упала на пол. Нора некоторое время молчала, пытаясь понять… то, что понять невозможно.- Какой муж? – недоуменно спросила она и подняла книгу.- За которого вы вышли замуж. Двадцать семь лет назад. Когда я полумертвый валялся с переломанными ребрами в больнице. Эллиот Меннерс, 7-ой граф Ратленд, - как будто заученное, произнес он.Удивление в ее глазах сменилось ужасом.- В больнице? Но как… почему… Я не знала! – слова вырывались быстро, бессвязно. – В какой больнице? А я не знала, не знала… я…И так же неожиданно замолчала, как еще минуту назад говорила. Ее частое дыхание стало сбивчивым, а глаза наполнились слезами, словно это ей сейчас переломали ребра.- Конечно, не знали, - хрипло выдохнул Питер. – Вы не могли знать. Мистер Гринвуд был бы идиотом, если бы не озаботился тем, чтобы вы остались в неведении. Он и вам нашел занятие, верно? Вы готовились к свадьбе. Даже не сообщив мне о том, что помолвлены. Так где он, ваш муж? Куда вы его дели? Почему у вас прежнее имя?- Я не понимаю, о чем вы говорите, - Нора покачала головой, прогоняя мысли, причиняющие боль. Ее отец, Питер, то, что случилось потом… Она машинально подтянула перчатку на левой руке. – Это мое единственное имя. Я никогда не была замужем. Тем более за графом Ратлендом.- Что за чушь! – он вырвал книгу из ее рук и бросил на стол, будто это книга была во всем виновата. – Я читал о вашей свадьбе в газете, когда пришел в себя. Я наизусть помню ту проклятую заметку. Хотите послушать, Нора?Она проследила глазами за книгой, потом перевела свой взгляд на него и медленно проговорила:- Я не знаю, что вы читали, мистер О’Каллахан. Но, кажется, мне лучше знать о том, что ни один мужчина не водил меня к алтарю.Сказанное очень медленно доходило до его не вполне трезвого сознания. Сперва он просто не слышал. Потом он просто не верил. Потом он понял, что она говорит правду. То, что очень легко проверить. И тут не о чем лгать. Иначе она не оказалась бы в том положении, в каком попала в этот дом – экономкой с отличными рекомендациями. Что-то внутри дернулось, кольнуло. Кровь прилила к лицу, и голова закружилась.- Но… как? – шепнул он, теперь уже сверкая глазами не от гнева, а от неизбежной муки. – Вы что? Сбежали от них?- Можно сказать, я пыталась, - глухо проговорила Нора, не глядя на него, - у меня не вышло… Но отец больше не настаивал. И увез меня в Бат.- В Ипсуиче писали, что вы с графом уехали в Париж, - пробормотал он, так же не глядя на нее. И вдруг выпалил: - Я не мог искать вас там, замужнюю, вы понимаете? Я не мог… я едва только начал ходить после… И веселился, что ваш отец получил в семью титул вместо ирландских ублюдков.- Я не знала… Я больше никогда не возвращалась в Ипсуич. Отец разорился, вскоре умер, оставив долги, я была вынуждена продать все, что еще у нас оставалось, - Нора говорила медленно, совсем спокойно, словно пересказывала газетную заметку, и усмехнулась: - Я никогда не была в Париже.- Я был. Лет семь назад. Не самый плохой город.Она кивнула и тихо спросила:- Вы хромаете. После того?.. Из-за отца?..Питер замер и теперь снова стал смотреть на нее. Удивительно… Он говорит с ней через двадцать семь лет после того, как они были настолько близки, насколько могут быть близки мужчина и женщина. Разве так бывает?- Я надеялся, что моя хромота не очень бросается в глаза, - мягко ответил он. – Значит, вы не были замужем? Никогда и ни за кем?- Никогда и ни за кем, - повторила она.- Тут мы сходны. Мне тоже не довелось…Она бросила на Питера удивленный взгляд.- Я слышала, у вас есть сын. Я думала… Мне очень жаль.- А вот здесь я в лучшем положении, чем вы. Сын у меня есть.Сердце болезненно сжалось, и она почувствовала, как глаза вновь наполняются слезами. Об этом Нора всегда сожалела. Если бы тогда, давно, он оставил ей сына… или дочь… Она, конечно же, понимала, что это было бы ужасно, прежде всего, для ребенка. И все же… если бы у нее был его ребенок!- Да, сэр, вы правы, - голос ее едва заметно дрогнул. – Здесь вы в лучшем…Ему не хватило мгновения, чтобы подумать, понять, что делает, остановить себя. Он соскользнул со стула, рванулся к ней, сел перед ней на одно колено и резко привлек к себе в неуклюжем и одновременно крепком объятии. Ее словно бы окутал жар его рук, запах табака и бренди.- Господи, Нора… - прошептал Питер.- Что вы делаете, сэр? – она отклонилась от него. – Вам не следует.То, как она назвала его «сэр» неприятно дернуло изнутри, будто по ребрам, когда-то переломанным… но это давно забылось. Нора не забылась. Мистер О’Каллахан отстранился. Убрал руки и встал, сунув их в карманы брюк.- Я не знаю, что следует, - медленно сказал он.- Вам следует идти спать, сэр, - так же медленно проговорила Нора.Питер кивнул. Еще некоторое время постоял возле нее, впрочем, глядя куда-то мимо. А потом резко развернулся и молча вышел.А Нора еще долго не уходила к себе, словно боялась, что, шелохнувшись, прогонит двух призраков из прошлого. Все яснее она понимала, что произошло двадцать семь лет назад. Как отец, безжалостно вмешавшись не только в жизнь Питера, но и в жизнь дочери, лишил ее единственного шанса быть счастливой, быть женой и матерью. Из-за отца ее воспоминания о Питере были отравлены подозрениями, обидами, болью чувства, что она брошена человеком, которому доверилась, которого любила всю свою жизнь. Лучше бы она тогда умерла, чем осознать, что жизнь оказалась пустой и одинокой.На рассвете Нора устало поднялась, чтобы умыться, переодеться и начать новый бессмысленный и ненужный ей день.Этот день, однако, преподнес ей сюрприз. Утром, когда она разбирала постельное белье, мистер О’Каллахан нашел ее в кладовой и попросил ее руки. Она отказала. Это был четверг. С тех пор раз в неделю по четвергам мистер О’Каллахан делал ей предложение.

4

Сентябрь 1910 года, Блэкруф, Уиклоу

Которую ночь Нора Гринвуд проводила без сна. Она лежала в постели, глядя в потолок, на котором луна рисовала причудливые узоры из теней подрагивающей за окном листвы.Которую ночь Нора Гринвуд пыталась решить, что ей делать.Уехать. Ей надо уехать.Вернется в Лондон, найдет новую работу. Так будет правильно. Так все будет верно.И с ужасом понимала, что не может уехать, до тех пор, пока Питер здесь – она не может уехать от него. Хотя он измучил ее своими предложениями. Норе казалось, он загоняет ее в угол, из которого она должна найти выход.Надо уехать!Она пробовала закрыть глаза, те открывались против ее воли. Тишина давила, почти сводила с ума, пульсируя кровью в висках. Сил сопротивляться ей совсем не осталось – в тишине все начинало казаться возможным. Чтобы днем снова наваливалась реальность. И невозможность несбывшегося заставляла раз за разом принимать правильное решение, но так и не делать последнего шага.Вдруг дверь загрохотала от настойчивых ударов, отзывающихся раскатистым эхом от стен. Нора вздрогнула. Сначала испугалась, потом подумала – что-то случилось. Вскочила с кровати, схватила со спинки шаль и, набрасывая ее на плечи, открыла дверь.На пороге стоял мистер О’Каллахан. На нем был домашний халат в коричнево-бежевую полоску и, судя по всему, прежде, чем явиться к ней, он собирался идти спать.Ни слова не говоря, он прошел в комнату мимо нее, сел на ее кровать, включил лампу на прикроватной тумбочке, откинулся на подушку. И только потом негромко сказал:- Закройте уже дверь. Слуги и без того слышали и видели достаточно.Послушно сделав, что он велел, Нора пыталась вернуть лицу спокойное выражение.- Вы сошли с ума, - проговорила она.- Напротив. Соображаю, как никогда, ясно.- Тогда что вы здесь делаете, еще и в столь неподходящий час, сэр? – брови ее снова удивленно взметнулись вверх.- Лежу в вашей постели с намерением скомпрометировать вас. Впрочем, судя по ошалевшей роже Хокинза, мне это довольно неплохо удается. Главное, продержаться еще с полчаса.Пожалуй, он прав. Это не он, это она сошла с ума. И у нее начались видения. Нора закрыла глаза, сделала глубокий вдох и снова посмотрела на свою кровать. Видение не исчезло. Питер О’Каллахан по-прежнему лежал в ее кровати, впрочем, вид у него был не самый довольный.- И что случится через полчаса? – без особенного интереса спросила она.- За полчаса наедине с мужчиной, - заявил он самым невозмутимым тоном, - вы будете достаточно скомпрометированы, чтобы у вас не осталось выбора. И тогда вам придется выйти за меня замуж. Вам просто нужно будет спасать свою репутацию.- Оставьте! – отмахнулась Нора. – Никого не волнует моя репутация. В самом худшем случае, миссис О’Каллахан не даст мне рекомендаций. Но я не так долго прослужила в Блэкруфе, чтобы переживать из-за этого.Питер приподнялся на локте, лениво зевнул и легко улыбнулся, хотя было очевидным, что он искренно злится.- Раз ваша репутация вас не волнует, то ложитесь спать. Придется немного потесниться, ну да это ничего.- Вам не придется, - сказала Нора и расположилась в кресле, стоящем в противоположном углу от кровати.- Почему вы такая упрямая? – мрачно спросил Питер, внимательно следя за ее перемещениями. – Мысль о браке со мной настолько отвратительна вам?- Нет, - тут же пылко ответила она, подавшись вперед, и снова откинулась на спинку кресла, слабо улыбнувшись. – Нет. Когда-то давно я не мечтала ни о чем другом, кроме как быть всегда с вами вместе. Но теперь… Ваша жизнь сложилась без меня, сложилась успешно. К чему что-то менять? Я не прощу себе, если стану досадной помехой на вашем пути.Он криво усмехнулся, сел на постели и, устроив под спиной подушку, размышляя, что ответить, наконец, сказал:- А вам не приходило в голову, что, так или иначе, моя жизнь всегда вела меня к вам? Если уж о своей собственной вы думать не хотите.- Я… я не понимаю, - нахмурившись, сказала Нора.- Хорошо, я поясню. Я люблю вас больше тридцати лет. Я не женился не потому, что не сложилось, а потому что место моей супруги всегда было занято – вами. Я ничего не узнавал о вас все эти годы даже тогда, когда появилась такая возможность, потому что боялся вам навредить. И теперь проклинаю себя за это... великодушие или малодушие. Неужели вы думаете, что я отпущу вас, Нора, теперь, когда жизнь привела нас обоих в Блэкруф? Я похож на идиота?Она судорожно сжала в руках сорочку, повторяя про себя его слова. В голове мелькали обрывки воспоминаний, несвязные мысли. Видела Питера, опустившего ладони в холодную воду ручья. Улыбку, которая всегда появлялась на его лице при виде нее. Вспомнила письмо поверенного об отъезде Питера из Ипсуича. Она долго потом хранила это письмо. Представила себя на могиле отца. Мистера Гринвуда похоронили в Бате. После похорон она была там однажды, после чего отправилась в Норфолк. И неотвязно думала о том, что в Блэкруф попала только потому, что торопилась уехать из Лондона.- Вы не идиот, сэр, - прошептала она, нарушив повисшую в комнате тишину. – Но я боюсь вас.Он шумно глотнул, закрыл глаза и сказал:- Первые пару недель я тоже, признаться, боялся вас. Иначе решил бы все в тот же день.- Вы – меня? – переспросила Нора, не веря своим ушам. – Чем же я напугала вас?- Перечислить все?
– он поднял веки и широко улыбнулся.
– Этот ваш сверх всякой меры спокойный тон, эти жуткие платья экономки, холодность, почти равнодушие. К тому же, совсем не было похоже, что вы все еще питаете ко мне хоть какие-то чувства. Мне хотелось взять вас за плечи, хорошенько встряхнуть и спросить, куда вы подевали мою Нору Гринвуд.Она подавила всхлип, рвавшийся с губ, и пробормотала единственное имя, с которым жила все эти годы:- Питер…Рванулся с кровати в ее сторону, сел на пол у ее ног, схватил горячими большими руками ее тонкие холодные пальцы, прижал к своему пылающему, как в лихорадке, лбу. И выдохнул и устало, и с облегчением, и будто бы задавал вопрос:- Нора…Она соскользнула к нему на его зов. И глядя прямо в глаза болотного цвета, спросила:- Вы отведете меня завтра в Сити-холл?- Отведу. Куда угодно отведу, если только вы согласны. Хоть в Сити-холл, хоть в церковь, хоть в Африку жениться по традициям басуто.- Нет, - мотнула она головой, - в Африку я не хочу.- Слава богу, потому что мне тоже совсем не хочется, - рассмеялся он негромко, притягивая ее к себе и бережно обнимая плечи, прижимаясь щекой к макушке и почти задыхаясь от странного чувства, пронзившего все его существо. В следующую секунду он вспомнил – это чувство называется счастьем. Когда-то бесконечно давно, почти в прошлой жизни, оно было ему знакомо. В те времена каждый год с середины апреля до середины июня они слушали соловьев, обнявшись у ручья на старой рабочей куртке.- У меня остался последний вопрос, мисс Гринвуд, - сказал Питер, оторвавшись от Норы, чтобы заглянуть в лицо. – Несмотря на то, что сейчас мои сбережения составляют несколько больше, чем пять фунтов, и я давно уже не работаю на табачной фабрике вашего отца, растеряв половину своего прежнего обаяния и всякую претензию на романтичность, смею ли я надеяться на взаимность?- Сейчас это единственное, что есть у меня. Моя любовь к вам, Питер О’Каллахан, – слабо улыбнулась в ответ Нора. – И семьдесят фунтов в лондонском банке.Он сжал ее чуть крепче и облегченно выдохнул:- У вас есть еще кое-что. Моя любовь к вам.

The End