Закатный ураган

Русанов Владислав Адольфович

– Можете идти, – наконец сказала она, обращаясь к гвардейцам.

Значит, решила, что неопасный я. И то верно. На женщину руку поднять не смогу, какая бы опасность от нее ни исходила. А любой мужчина, мало-мальски военному делу обученный, меня скрутит и не вспотеет.

– Но, миледи… – попытался возразить тот, который меня пихал.

– Подождете за дверью. – Металла, звучащего в ее голосе, с лихвой достало бы и командиру конной сотни.

– Слушаюсь! – Гвардеец сжал челюсти и четко, по-военному развернувшись на каблуках, шагнул за порог. Второй молча последовал за ним.

Итак,

мы остались с глазу на глаз.

Видно, гостья моя – птица высокого полета. Ишь, как тюремщик перед ней лебезит, гвардейцы слушаются беспрекословно. Кто же это такая? Не слышал я, чтоб у Экхарда в царедворцах женщины были.

Я молчал. Нет смысла узнику без приказа рот раскрывать. И она молчала. Наверное, не слишком спешила.

Черные глаза впились в меня, как пиявки. Хотя, конечно, не очень красивое сравнение. Нет, не пиявки. Скорее, шерлы. Но вцепились-то как!

Я ощутил легонькое покалывание кожи. Так, слабенький морозец. Свежесть раннего утра.

Неужели она наводит чары?

Не слышал никогда о женщинах-волшебницах.

То есть слышал, конечно, но в древних сказаниях. Ведь всем известно, первым человеком, освоившим чародейство, перенявшим его у филидов перворожденных, была именно женщина. Телла. Ее держала одна из сид, Мадден Утренняя Роса, если верить легендам, как комнатную зверюшку. Для развлечения. Сразу вспомнился Бюэхан и Фан’л’ог, игрушка феанни Мак Тьорлы.

Опять отвлекся. С тех незапамятных времен многое изменилось. Как-то так повелось, что волшебство все больше стало занятием для мужчин. Женщины или сами утратили желание работать с Силой, или постепенно попали в зависимое положение от мужчин и бросили волшебство. На моей родине у жрецов-чародеев глаза бы на лоб повылазили, намекни хоть кто-нибудь, что женщине доступна Сила. Здесь, в северных королевствах, вообще чародейство не слишком в чести. Люди больше привычны к простому и понятному, земному выяснению отношений. Удар кулака, взмах клинка…

– Так вот ты какой, страшный чародей с Севера, – прервала мои мысли женщина.

О ком это она? Неужели обо мне? Ничего не понимаю. Это я-то страшный чародей?

– Прошу… – голос меня подвел, я закашлялся, но совладал с предательским страхом. – Прошу простить меня, госпожа, кого ты чародеем зовешь?

– Тебя, мастер Молчун.

И имя мое знает. Впрочем, тут как раз никакой загадки нет. Наверняка Кисель все ей доложил. И обстоятельства моего с Гелкой пленения, и имена.

– Должен огорчить тебя, госпожа, не чародей я.

Покалывание кожи не прекращалось. Значит, она действительно пытается заглянуть в мое сознание. Ну, уж нет. Хоть и слабенький я маг-недоучка, да еще и изначально без особых способностей, – а не дамся. Не так это и сложно. Еще на первом году обучения будущих жрецов наставляют, как защитить свой разум от проникновения извне. В Школе это просто необходимо. Иначе новичок окажется совершенно беззащитным перед старшими учениками.

Я не отличался особыми успехами в те далекие годы, когда носил ученическую мантию, но, возможно, именно поэтому защищаться от магического проникновения у меня получалось великолепно. Гораздо лучше, чем что-либо другое, более полезное в будущей жизни жреца-чародея.

Почти

не напрягаясь, я заблокировал собственный разум, возведя непреодолимую защиту. Пожалуй, только одному из Примулов удалось бы пробить воздвигнутый барьер. Ну, может быть, кому-нибудь из Секундулов. Но уж никак не женщине-самоучке.

Она ощутила сопротивление. Представляю себе – ныряльщик разбежался и прыгнул в воду, а оказалось, что пока летел – речка замерзла. На уверенном, прекрасном лице на миг отразилось замешательство, смешанное с испугом, а потом передо мной вновь предстала маска холодного высокомерия.

– Так вот ты какой, чародей с Севера, – повторила она.

Эх, когда б я был чародеем, не сидел бы у тебя под замком, красавица.

– Молчишь?

Я кивнул.

– Тебе нечего опасаться, – продолжила женщина. – По крайней мере, пока.

Пока, значит, нечего. А потом будет чего опасаться?

Я пожал плечами.

– Я не желаю тебе зла, Молчун.

Как-то она звук «л» произносит. Мягко, словно язык не туда, куда все люди, ставит. Не сразу за зубы, а дальше к небу. Где я этот выговор уже слышал?

– Почему ты не хочешь со мной говорить? Поверь, если бы я хотела добиться от тебя сведений силой, то ты уже висел бы на дыбе. И заливался бурокрылкой. Рассказал бы, что знаешь и что не знаешь. Лишь бы быстрее каленое железо от ребер отняли.

Не сомневаюсь. Наслышан о застенках Экхардовых. И заплечных дел мастерах. Премного наслышан.

– Так ты будешь говорить? – Голос черноволосой посуровел, она даже слегка подалась вперед. Вот сейчас топнет сапожком, стукнет кулаком о коленку и позовет пыточников.

И я решил не доводить до дыбы и клещей.

– Буду говорить, госпожа, коли девочку увижу.

– Какую девочку?

Что она, притворяется, что ли?

– Ту, что со мной в Пузыре была. Что Кисель привез.

– Ах, девочку, – она усмехнулась. – Хочешь подтверждения моей доброй воли? Ну что ж. Изволь. Другой бы спорил – я не буду.

Кто бы сомневался? Если взаправду что-то от меня надо, спорить глупо.

Женщина чуть-чуть повернулась к плотно притворенной двери, прикрикнула:

– Лартис! Девчонку приведи! Да смотри мне, без глупостей!

И тут я понял, чью речь мне напомнил ее говор. Сотник. Точно, он. Выходит, она тоже из Пригорья? Мало у меня пригорян знакомых было. Прямо скажем, всего один-то и был. Капитана Эвана я видел всего ничего. Ну, слышал несколько фраз. Все равно ни голоса, ни говора не запомнил.

Значит, получается, предо мной та самая подруга Эвана, про которую рудознатец Ойхон рассказывал? Хозяйка игорного дома «Каменная курочка». Мне это название крепко в память врезалось. Со слов рудознатца, земляка моего, выходило, что прибыл Эван, будущий капитан конных егерей, из Пригорья не один, а со своей женщиной. Не женой, но подругой. Сам устроился в гвардию, а она купила дом, наняла работников да устроила игорное заведение. Теперь каждый житель Фан-Белла мог денежки, кровью и потом заработанные, оставить не в грязной харчевне или на бочках у причала, – а в уютном месте, где и свечи горят, и пива тебе поднесут, и здоровенный вышибала, а то и два, мордобоя со смертоубийством не допустят.