Закатный ураган
Шрифт:
– Как мне помочь, госпожа? Боец из меня никакой. Чародейским талантом тоже Сущий Вовне обделил…
– Тебя-то обделил?
Что-то я не понял – может, она чересчур сильно по голове получила?
– Меня, госпожа, меня… – Почему-то вспомнилось, как разговаривал с Мак Кехтой, когда она очнулась в чужой рассечке: темнота кругом, Этлен куда-то пропал, а рядом перемазанная кровью и глиной бородатая морда салэх.
– Ну, ты скажешь, Молчун! – усмехнулась пригорянка. – Возьми девочку за руку! – В ее голосе вновь проснулись повелительные нотки.
Сам того не осознавая, я повиновался.
Во имя Сущего!
Сила просто захлестнула меня! Чистая, первородная. Еще не преобразованная ни в одну из стихий. Но сколько ее!
– Понял? – Бейона
Так вот откуда мои способности. А я, грешным делом, подумал, что в момент опасности просыпаются у бывшего школяра скрытые способности, начинаю Силу тянуть из Аэра. А дело все в Гелке! И когда стуканца, Этлена заевшего, я зажарил Стрелой Пламени, и когда работников, взбунтовавшихся против рудознатца, Бичом Воздуха на порубке охаживал, я ее за руку держал.
– Так, значит…
– Значит, значит, – не дала мне договорить женщина. – После объясню. Когда время будет, – запнулась и добавила: – Если оно у нас будет.
– Что нужно делать, госпожа?
– Сплети хорошее заклинание. Молния, Огненная Стрела, Огненный Шар…
– Убивать не буду, – твердо выговорил я и сцепил зубы, ожидая возражений. Довольно с меня. До сих пор совесть гложет за смерть Желвака. А ведь я его ножом пырнул, обороняясь. Неизвестно еще, как бы наша драка закончилась, если бы нож под руку не подвернулся. Но умом я это понимаю, а сердце другое говорит. Шепчет, что человека жизни лишил. Уничтожил величайшее из чудес, дарованное нам Сущим Вовне. Пусть даже носитель этого чуда был жадным, мелочным, склочным и вонючим человечишкой. Как раз то самое, что сиды называют «салэх». Во всей красоте проявления.
– Ишь ты… – протянула Бейона. – Не будет он убивать. Добренький. А коли они тебя? Или девочку твою?
– Убивать не буду, – упрямо повторил я. – Защищаться буду. А убивать – нет.
– Ладно, – она глянула на меня, похоже, с уважением. Или почудилось? – Не хочешь убивать – не надо. Неволить не буду. Щит Воздуха сплетешь?
Я кивнул. Отчего же не сплести?
– Хорошо. Держи щит перед нами. А лучше и сзади. Если сумеешь колпаком загнуть…
Ну, не знаю. Не пробовал. Но попытка – не пытка, как говорил один поморянин, работавший лет пять назад на Красной Лошади. Большой шутник и прибауточник. От вина погиб.
– Попытаюсь, госпожа.
– Тут не пытаться надо, а наверняка сработать.
– Сработаю.
– Вот как? Ладно. Я покажу, куда идти. Гвардейцев, если Брицелл, крыса его мать, серьезно за переворот взялся, еще много будет. Держи щит. А отогнать я их сама отгоню. Позволишь? – Она протянула сильные пальцы к ладошке Гелки.
– Да разве меня спрашивать нужно? – я развел руками. – Белочка? Ты как, не возражаешь?
Вместо ответа Гелка встала с топчана и протянула нам руки. Мне правую, Бейоне – левую.
– Умница, деточка, – одобрила ее решение чародейка. – Вырвемся наверх, бежим в «Каменную курочку». Это…
– Игорный дом, – подсказал я. Не хватало, чтобы при Гелке ляпнула про бордель.
– Игорный дом, – согласно кивнула женщина. – А ты откуда знаешь?
– Мастер Ойхон сказывал.
– Рудознатец, – прибавила Гелка.
– Говорила моя бабка, что мир тесен, – задумчиво проговорила пригорянка. – Так я вот что скажу – она о его тесноте и вполовину не догадывалась. Пойдем!
Прежде чем выйти в коридор, я сплел Щит Воздуха. Точнее, не сплел – это неправильное выражение. Кто его первым пустил, не знаю. Щит Воздуха не плетут. Как можно плести из пустоты? Его лепят. Так гончар лепит тарелку из глины, хозяйка – пирог, чтобы набить его начинкой, а детвора в северных королевствах – снежки в долгую зиму. Сила сжимает, спрессовывает воздух в чуть выпуклый плотный блин – он и в самом деле напоминает щит. Да и хозяина оберегает и от оружия, и от вражьей магии – чем не щит? Вот только, убейте меня на месте, если я понимаю, из чего он делается. Ведь пустота же! Но тем не менее защитные заклинания у меня всегда получались лучше,
Бейона шагала рядом. Напряженная, сосредоточенная. Интересно, какой удар она приготовила по возможным врагам? И где ее корд? Исчез так же незаметно, как и появился.
Когда мы прошагали до конца коридора и остановились перед закрытой дверью со смазанным жиром стальным засовом, она бросила мне, не оборачиваясь:
– Да. Еще. Слышь, Молчун. Госпожой меня не зови. Не надо. Просто Бейона.
Кто бы возражал?
– А теперь вышиби дверь, Молчун.
Вначале я подумал о магии. Кулак Воздуха мог бы открыть любой запертый проход с легкостью. Хоть десяток замков на засовы повесь. А потом решил – не стоит. И с размаху врезал правой ногой в самую середку двери.
Глава IV
Ард’э’Клуэн, Фан-Белл, переулок Кошкодера, златолист, день двадцать первый, сумерки.
Осенний закат не чета летнему. Если в теплое время года темнеет быстро, то в слякотную погоду, кажется, и сумерки размазаны по уходящему дню, раскисшие от противного мелкого дождика, как кожаная сбруя, не пропитанная жиром.
Белый день в конце златолиста переходит в ночь медленно, постепенно, опасаясь спугнуть. Хорошо – глаза успевают привыкнуть к темноте. Ведь Фан-Белл, да и Трегетройм тоже, не Соль-Эльрин. Это в столице Приозерной империи на ночь зажигают масляные светильники, выстроенные в ряд по главным улицам, по краю больших площадей, у фасадов самых важных зданий, вроде Священного Синклита, Библиотеки, Амфитеатра, Адмиралтейства. Горят фонари в стольном граде озерников до рассвета. Нарочно для того приставленные люди осматривают их, проверяют, подливают масла, чистят. И люди не боятся по улицам гулять даже после заката. Понятное дело, все сказанное относится к центральной части города. Есть в Соль-Эльрине и кварталы ремесленников, и трущобы, населенные вольноотпущенниками-бессребрениками, и вовсе необузданная припортовая часть, куда даже наряды городской стражи без особой надобности не суются. Так что гордые заверения жителей Империи – мы-де цивилизованный народ, а вы там у себя на Севере все до одного варвары – встречают всякий раз возражения ушлых купцов-северян: главная улица – еще не весь город, а столица – еще не вся Империя. Целуйте, мол, свои светильники куда попадете, а захотят на нож ростовщика поставить, подловят на темной улочке.
Вот только в северных королевствах и той малости нет. Никто никогда улиц не освещал. Ни в Трегетройме, ни в Фан-Белле, не говоря уже о столице Повесья – Весеграде.
Да и то сказать, как их осветишь?
Дома в северных городах теснятся внутри городской крепостной стены. У трейгов она каменная, высотой двенадцать локтей – предмет постоянной гордости правящей династии. У арданов вместо стены – вал, покрытый сверху обожженной глиной, а по самому гребню – частокол. Каждое бревно – обхват, сверху обтесано на остряк, и высоты тоже немалой – около десятка локтей. Из-за тесноты никакого порядка в застройке не соблюдается. Каждый лепит себе жилище как попало. Потому улицы и переулки получаются узкими и кривыми – в народе говорят: словно бычок струйку пустил. Так что ни фонарщиков, ни фонарей не напасешься.
Так это внутри города! Не говоря уже о слободах ремесленных – Кузнечной, Портовой, Кожевенной и других.
Вообще-то в Фан-Белле имелись всего три улицы, настолько широкие, чтоб по ним две колесницы в ряд могли проехать. Или конница с пехотой, в колонну построившись, прошагать. Они ведут от городских ворот к королевскому замку, что примостился на холме, выпученном посреди города, словно чирей. Чуть южнее замка, а значит, ближе к Ауд Мору, расположена городская площадь, на которой во все дни, кроме определенных королем Экхардом для проведения показательных казней и правежа, идет бойкая торговля привозимыми из окрестных сел харчами, а также всякой полезной в хозяйстве мелочовкой. Неподалеку от рыночной площади стояли конюшни и казармы конных егерей – гвардии Ард’э’Клуэна; оружейные склады; тюрьма.