Заклинатель костей

Шилдс Бриана

В первые секунды я слишком потрясена, чтобы говорить. А затем меня охватывает ярость.

– Зачем ты это сделала?

Она не отвечает. В ушах у меня часто и гулко пульсирует кровь.

– Какая именно из бабушкиных костей велела тебе погубить мою жизнь? – вопрошаю я, схватив с ковра горсть костей.

– Саския. – Ее голос тих, но в нем звучит угроза. – Прекрати.

Но что еще она может мне сделать? Что может быть хуже той участи, на которую она меня обрекла? Меня отправят далеко от дома, чтобы учиться гадать на костях, к чему я совершенно

не годна. А еще по ее прихоти я отныне привязана к парню, которого из-за его меток боится весь Мидвуд, к парню, которого я бы ни за что не выбрала сама – если бы выбор был за мной. Мне суждено не только всю жизнь быть несчастной – ко всему прочему я еще и обречена прожить ее в одиночестве.

– Может быть, вот эта? – спрашиваю я, беря с ладони тонкую кость. Ответа нет, я отбрасываю кость в сторону и беру другую. – Или эта?

Моя мать пытается выхватить у меня кость, на щеках у нее выступают два красных пятна, в глазах пылает огонь.

– Отдай. – Она тщится вырвать у меня кость, но я с еще большей силой тяну ее на себя.

И кость ломается надвое.

Лицо матушки бледнеет на глазах, она шумно втягивает в себя воздух и выхватывает из моей руки вторую половинку кости.

Сломанные кости – это к несчастью.

– Что ты натворила? – пронзительно кричит она, и в ее голосе звучит ужас.

Но этот вопрос должна задавать не она, а я. Она лишила меня всякого шанса на счастье. И теперь эти кости ничего не стоят, ибо их можно использовать только один раз. Я встаю на ноги и решительно иду к двери.

– Ответ на твой вопрос – нет, – говорю я. – Я тебе не верю. – Она не отвечает. А когда я оборачиваюсь и смотрю на нее, она по-прежнему сидит, уставившись на сломанную кость и в ужасе прижав руку ко рту.

* * *

Выйдя из Кущи, я щурюсь на яркий солнечный свет. Девушка, стоящая в очереди следующей, нетерпеливо раскачивается на носках.

– Ну как? – весело спрашивает она. – Как все прошло?

Я молча качаю головой и прохожу мимо. Гул голосов вдруг затихает, и я чувствую, как взгляды всех присутствующих устремляются на меня. Жители города и окрестностей смотрят на меня, и в глазах их я вижу и острое любопытство, и откровенное злорадство, как будто скандал имеет запах и они только что уловили его. Но я не доставлю им удовольствия, не дам возможности перемыть мне кости и позубоскалить – и, приклеив к лицу улыбку, я иду туда, где по другую сторону Кущи своей очереди ждут парни.

Деклан со смущенной улыбкой глядит, как я подхожу все ближе и ближе, и у меня сжимается сердце, когда я заставляю себя пройти мимо него.

Останавливаюсь перед Брэмом. Не знаю, хватит ли мне духу сделать это, но выбора у меня нет. Ведь нельзя отвергнуть того, кого выбрали для тебя кости, прямо в день доведывания. Сделав глубокий вздох, я протягиваю руку. Мои пальцы дрожат. Темные глаза Брэма округляются, и он отступает на шаг или два.

Как ни странно, он пятится от меня.

К моему лицу приливает кровь. Я стою с протянутой рукой – стою секунду.

Две.

Три.

Наконец

он запускает пальцы в волосы, так что они встают дыбом, и, чуть заметно кивнув в знак покорности судьбе, берет меня за руку. На каждой костяшке его пальцев виднеется маленький черный треугольник, ладони шершавы. Прошло немало лет с тех пор, как Брэм стоял ко мне так близко. Его прикосновение будит в моей душе воспоминания, которые я подавляла долго и упорно, и я делаю над собою усилие, чтобы тотчас не отдернуть руку.

Мы идем к костру, и мало-помалу замолчавшие было люди опять начинают переговариваться, и над площадью вновь повисает гул голосов. Мы садимся на большой плоский камень, и какая-то девчушка сует мне в руки белое пушистое одеяло.

– Поздравляю вас с сопряжением, – говорит она. Краем глаза я вижу, как Брэм вздрагивает, хочу сказать девочке «спасибо», но это слово застревает у меня в горле, и я просто молча киваю, что, похоже, удовлетворяет ее, поскольку она улыбается и бежит прочь.

Я разворачиваю одеяло и накрываю им наши колени. Как только оно ложится на наши сомкнутые руки, Брэм разжимает пальцы и отпускает мою ладонь.

У меня такое чувство, будто он хлестнул меня по лицу. Когда первая острая боль проходит, на поверхность выходит боль тупая, словно вдруг начинает ныть синяк, который, как я полагала, прошел уже давным-давно.

– Будь моя воля, я бы тоже не выбрала тебя, – говорю я.

Он сдвигает брови.

– Что?

– Вполне очевидно, что сам ты меня бы не выбрал. И я хочу, чтобы ты знал – мой выбор тоже пал бы не на тебя.

Несколько долгих секунд он молчит, а когда начинает говорить, голос его звучит сухо, почти скучающе:

– Принято к сведению.

Мы сидим рядом в напряженном молчании, и я думаю: что бы об этом сказал мой отец? Для матушки его выбрали кости, но он утверждал, что, когда она протянула ему руку в день доведывания, он уже любил ее.

– И вовсе ты меня тогда не любил, – фыркнула матушка, когда он поведал эту историю мне.

Отец прижал руку к сердцу.

– Делла, любовь моя, я уязвлен до глубины души. Если ты тогда не любила меня, это вовсе не значит, что я не любил тебя.

– Я что-то не помню, чтобы у тебя на запястье красовалась тогда красная метка, – весело сказала на это матушка. – До дня доведывания мы с тобой едва ли перекинулись хотя бы парой слов. Когда же ты успел в меня влюбиться?

По лицу отца расплылась улыбка.

– В тот день, когда Кайл Деннис поспорил с тобой, что первым добежит до большого дуба, что растет у дома Паулсенов, и взберется на его верхушку, а ты опередила его на целых пять минут.

Она покачала головой с озорным блеском в глазах.

– И каким же образом это внушило тебе любовь?

– Да разве могло быть иначе? Если бы меня не покорили твои смелость и сметка, это сделали бы твои ножки, свисавшие с ветвей, пока ты распевала три куплета песенки «Встретимся наверху».

У меня эта история вызвала смех, а бабушка изумленно ахнула.