Заклинатель
Шрифт:
Они вышли из камеры. Некоторое время я смотрел, как взволнованные люди ходят толпами по коридору - кто уже надел защитные костюмы тускло-серого цвета, превратившись в подобие водолазов, кто только начинал одеваться в них, спрашивая совета, как утянуть на себе все приспособления, чтобы костюм сидел как влитой.
Потом вышли призраки и тяжело и уверенно прошагали по коридору. Поначалу разрозненная толпа с опаской раздалась в стороны, а потом заторопилась за ними. Из чего я заключил, что на данное время призраки являлись если не руководителями, то ведущими. Или гидами. Вскоре коридор опустел.
Здорово.
Сбросив ботинки, я залез на койку с ногами. Поспать не удастся. Явно благодаря последним стимулирующим инъекциям, которые мне сделал Карл.
Тысячи вопросов. Уже не по личности Бриса, а по тому, что видел и слышал.
Если начинать с конца событий, то самый первый вопрос: почему призраки, спустившись с буксира, не загнали обретших свободу людей назад, в камеры? Сделать-то это легче лёгкого: перепуганные при известии о них, люди уже были в камерах, призракам оставалось только закрыть помещения. Но они этого не сделали. Убедились, что бунта как такового не будет, поэтому не озаботились жёстким наведением порядка? Арни сказал, что в будущем поселении он будет главный. Значит ли это, что призраки вообще к нам касательства иметь не будут?
А если сначала?.. Почему сокамерники хотели убить Бриса? За что? Надзиратель, убитый призраком, сказал, что Брис умер давно, и определилось это по тому, что он давно не ел своего пайка и не шевелился… А вот тут стоп. Как тюремщик узнал об этом? О том, что Брис не ел? В помещениях, насколько я понял, нет камер видеонаблюдения. Сказали сокамерники? А что? Вполне возможно. И последний вопрос по Брису: почему сокамерники выбрали такой странный способ убийства - снять накладку, оставшуюся после операции НРС? Жаль, что я не телепат: задать бы вопросы - и слушать мысленные ответы. Но увы.
Я старательно думал обо всех вопросах, которые только возникали. Лишь бы не думать о главном, что меня взволновало. О детях-псиониках. О детях-убийцах.
Ещё надо подумать, как скрывать собственную личность. Если в амнезию люди поверят, то в реинкарнацию навряд ли. Если уж я сам с трудом признаю факт. Не облажаться бы, сказав что-то не то. Про реинкарнацию народ, конечно, не подумает, но психом посчитает.
Едва заметный шумок - топот и негромкие голоса - отвлёк меня от всех мыслей.
Дети? В коридоре? Я был ошеломлён. Пока не вспомнил, что многие переселенцы здесь с семьями. Видимо, пока взрослые пошли знакомиться с новым местом жительства, детишки решили на свободе побегать по коридору. Мне аж плохо стало, как представил, что обычные ребятишки столько времени просидели в тесных конурах.
Понаблюдав через решётки за самыми обычными догонялками ребят лет восьми-двенадцати, я снова повернулся лицом к столу. И тут моё внимание привлекало зеркало. Надо бы глянуть, во что превратил меня Карл. Теперь, когда нет крови… Я съехал с койки и встал перед стеклом. Мда, хоть противогаз надевай, чтоб морды не видно было… Две царапины сочились кровью. Я отыскал какие-то тряпочки, которыми Лидия чистила мне лицо, и снова промокнул ранки.
– Носатый…
Вздрогнув
Ухватившись за прутья решётки, меня внимательно разглядывала детская компашка. Честное слово, я думал, что при виде обернувшегося к ним урода они сбегут. Но они внимательно и молча глазели на моё лицо, пока одна восьмилетняя девица, на чьём красном свитере красовался зелёный динозавр, не вздохнула, после чего очень по-взрослому выразилась:
– Хорошо, что хоть глаза целыми остались. Что ж ты как - не бережёшься?
– Я берегусь, - стараясь быть очень серьёзным, ответил я. Смеяться во всех смыслах себе дороже: и дети сбегут, и царапины потревожу.
– Мама сказала, что ты опасный, - заявил белобрысый наблюдатель, явно ровесник девочки.
– Это правда?
Медленно, чтобы не напугать детей, я сел на койку. Вот как ответить на такой вопрос? Попробуйте сами придумать ответ, окажись вы в моём положении. Я придумал.
– Мама всегда права. Маму надо слушать.
Между прочим, слабо надеялся, что после такого назидательного ответа детишки упорхнут. Но не сообразил, что передо мной дети, оставленные без присмотра.
– А почему ты опасен?
– настойчиво стал добиваться ответа самый старший - двенадцатилетний парень с тёмными волосами ёжиком.
– Ты дерёшься, да? Больно? А сейчас тебя из-за этого самого побили, да?
– Ага, а ещё я кусаюсь, - пробормотал я, растерявшись.
Дети засмеялись - и внезапно девочка, обладательница зелёного динозавра, открыла дверь в камеру. В общем, вся толпа радостно попыталась ввалиться ко мне, в помещение, но не учла своего количества и размеров камеры, и я предложил альтернативу, чтобы не уместившимся не было обидно:
– Давайте лучше я выйду.
Порог, на который я уселся, их устроил. Налюбовавшись моим лицом вволю и пообсуждав его, кое-кто вернулся к догонялкам, а кое-кто остался со мной. Точнее, не со мной. Просто стояли рядом, болтая о своих детских радостях и наблюдениях. Меня в разговор не приглашали, а я не вмешивался, понимая, что происходит: им комфортно рядом со мной, с человеком, которого им представили как опасного, но который оказался способен пошутить и который не пытался что-то им доказать или даже напугать. Я тоже чувствовал себя хорошо с ними. Дети отвлекали меня от тяжёлых дум. Единственно проскользнула мысль: кто же в школе теперь, среди учебного года, возьмёт мои классы? Наверное, разбросают часы до конца года, чтобы не брать новых учителей… И ещё. Неужели я там, в моём времени или где там ещё, умер?.. Со словом "умер" вдруг перед глазами появились лица детей-псиоников. Я запомнил не всех, только некоторых. Почему они появились, когда я подумал о смерти?
– Носатый, а ты так и не сказал, с кем подрался, - задумчиво сказала Лиз с динозавром. Она стояла передо мной, заложив руки за спину - почти в позе учителя, рассказывающего нашкодившему ученику, какие неприятности его ожидают. Впечатление особо полное, поскольку я сидел на пороге, а она стояла, глядя чуть сверху.
Глянув на её свитер, я про себя усмехнулся, растёр мазь по засыхающим царапинам вокруг негнущегося рта.
– Это было… - чуть не сказал ночью - вовремя опомнился.
– Это было, когда все спали. А я проснулся. А проснулся я оттого…