Заклятая невеста
Шрифт:
Тот склонил голову, покрытую короткой разноцветной шерстью, и попятился. Спиной, продолжая удерживать котенка за шкирку и морщась от того, что защитные шипы бъйрэнгала впивались в кожу шестипалой ладони.
— Руку, — последнее уже относилось ко мне. — Немедленно. Ты сегодня достаточно испытывала мое терпение.
Достаточно испытывала?!
Я?!
— Вы притащили меня сюда, — с трудом, из последних сил сдерживая клокочущие в груди чувства, ответила я. — Притащили на эту охоту, прекрасно представляя, что это для меня значит. Вы хотели для меня наказания?! Что ж,
Я не повышала голоса, но смотрела ему в глаза, хотя давно уже поняла, что ничего человеческого в них никогда не найду.
— Вы заставили меня смотреть на всю эту боль и смерть, заставили меня ее чувствовать, — вся моя годами взращиваемая выдержка трещала по швам, — вы хоть представляете, каково это? Чувствовать смерть, будучи жизнью?! Что вы чувствуете сейчас, ваше аэльвэрство?
Мне казалось, что он и сейчас ничего не ответит, но Золтер неожиданно вплотную шагнул ко мне.
— Боль, — произнес он, глядя мне в глаза. — Я чувствую твою боль, Лавиния.
Я не успела больше сказать ни слова, когда меня подхватили на руки, и под сотнями хлынувших на нас взглядов шагнули сквозь толпу.
3
Обратно возвращались уже в темноте: здесь, в Аурихэйме ночь падала на мир в одно мгновение, накрывая его собой. Вряд ли сейчас для меня имело значение времени суток, я не слышала даже биения собственного сердца. Зато биение сердца Золтера — отчетливо, как набат. Он по-прежнему прижимал меня к себе, а я не находила даже сил вырваться.
Сколько себя помню, я никогда не была сильной. Никогда не считала себя такой, эту характеристику всегда примеряла на себя Тереза. Но Тереза такой и была, яростной, жесткой и непримиримой, готовой бросить вызов всему миру. Она была влюблена в магию, практиковалась в заклинаниях, самых разных — от простых плетений до боевых, постигала глубины некромагии и мечтала о том дне, когда сможет открыто использовать свою силу. Увы, в Энгерии женщин-магов не поощряли. По большому счету, их особо не поощряли нигде, но в нашей стране особенно.
Я же никогда не стремилась постичь больше, чем мне давал Винсент. Должно быть, природа моей магии была не такой агрессивной, напротив — мягкое и плавное течение жизни, не подразумевало ярких силовых заклинаний и погружений в глубину по самую макушку. Мне всегда казалось (возможно, отчасти из-за матушкиного воспитания), что магия — не самое главное в жизни, что главное в жизни — это жизнь. Любовь к ней.
Любовь.
И вот теперь, когда моя любовь, пусть даже оставшаяся в прошлом, к Майклу, оказалась фальшивкой, а сама я оказалась в мире, где любви места нет, во мне не осталось сил даже чтобы оттолкнуть мужчину, которого ненавижу и презираю. Это было дико, но единственная близость и намек на заботу отозвались во мне щемящим, давно забытым чувством.
Тепло.
В Аурихэйме не было тепла. В Золтере не было тепла. Ни в одном из элленари, с которыми я общалась, тепла не было — разве что поверхностный интерес. Не только ко мне, временами у меня создавалось чувство, что они живут, потому что не могут умереть, что их сила и власть — просто
Кроме разве что Льера… отчасти.
В нем я видела проблески того, что принято называть человечностью. Возможно, именно они спасли мне жизнь, но ему они жизнь не спасли, и теперь я понимала, почему. В мире элленари нет места слабостям. Никаким.
Глухой пружинящий удар стал для меня неожиданностью: оказывается, погруженная в собственные мысли я не заметила ни портала, ни обратного путешествия. Конь сложил крылья, и Золтер спешился первым, после чего протянул мне раскрытую ладонь. Я предпочла спуститься с другой стороны, пусть даже для этого пришлось ухватиться за поводья. Впрочем, тут же за это поплатилась — он обошел зверя и снова подхватил меня на руки.
— Странные у вас игры, ваше аэльверство, — заметила я.
— Я уже говорил, что ты для меня не игрушка.
Говорил, но в прошлый раз это звучало иначе. Если честно, я и впрямь не понимала, к чему это все: показать свою власть надо мной? Ему не надо ничего показывать, его слово — непреложный закон для любого элленари. К чему были эти слова: «Я чувствую твою боль?»
— Мне бы хотелось идти самой.
— Не сегодня.
Я хмыкнула.
— Что-то не так, Лавиния?
— Вашими устами это звучит как «никогда».
Впрочем, сейчас я была счастлива даже тому, что за спиной остался внутренний двор и охота, ударившая по мне больше чем все, что ей предшествовало. Осталась за спиной и бесчисленная свита, и главнокомандующие, которые незримо присутствовали среди нас. Псы, которых я отогнала от кошки с детенышем, и…
— Могу я увидеть Амалию?
— Не сегодня.
— Вы это уже говорили.
— Все, о чем ты собираешься меня попросить — не сегодня.
— А завтра, значит, да?
То ли во мне не осталось сил бояться, то ли усталость вытряхнула все чувства, но сейчас я испытывала только нездоровый азарт. Хотя, пожалуй, еще и желание причинить ему хотя бы капельку такой боли, которая заставит его почувствовать себя живым. Понять, что это такое вообще — чувствовать.
— Завтра будет завтра.
Клубящиеся вдоль стен виеррахи шипели, стелились у его ног, пока мы шли по коридорам. Золтер же шел так, словно нес на руках не меня, а какое-то перышко, которое с легкостью можно стряхнуть и столь же легко поднять.
Наверное, практика была хорошая.
По крайней мере, пока меня несли через весь двор, я чувствовала исходящее от женщин-элленари раздражение, а в глазах черноволосой, которая запомнилась мне еще до охоты читалась с трудом сдерживаемая досада.
Несмотря на все, сейчас я даже склонна была с Золтером согласиться. С тем, что завтра будет завтра, разумеется: все, чего мне хотелось сейчас — это смыть с себя пыль и лечь спать. Завтра я смогу подумать о том, как мне попасть в библиотеку, завтра я буду думать о том, как помочь Винсенту и Эльгеру. Сейчас же мне просто хотелось остаться одной. Обхватить руками подушку, закрыть глаза и хотя бы на время сна забыть об Аурихэйме.