Заклятие слов

Биргер Алексей Борисович

– Чем лучше стихи, тем круче магия, – задумчиво пробормотал Колька. – Но, получается тогда, если совсем хорошие стихи написать, то никакой магии не нужно, потому что эти стихи и так сработают на полную мощь? Получается, прав этот писатель, и магия действительно ниже поэзии, и нужна она только тем, кто не умеет сочинять или понимать настоящие стихи?

– Получается, так, – сказала я. – Но, в любом случае, нам-то этот обряд с магическим колесом нужен, потому что, хоть ты зашибись, мы еще не можем сочинять стихи такие хорошие,

чтобы одними ими обойтись, без всяких вспомогательных средств. И даже Йейтсу эти средства были нужны, хотя он, не в пример нам, гений, как все о нем пишут.

– Но ему-то магия была нужна, чтобы раскочегариться для стихов, – сказал Колька. – А у нас наоборот получается, стихи нам нужны, чтобы дотянуться до настоящей магии…

– Пока что так, – сказала я. – Но ты не совсем прав. Нам нужны настоящие, хорошие стихи, которые вроде пропуска, и это вовсе не значит, что наши стихи не будут управлять магическим колесом. И вообще, перестань трепаться. Чем больше мы будем спорить, что там да как, тем меньше времени у нас останется, чтобы сочинить хоть что-то пристойное.

А про себя я подумала, что, да, писатель, получается, прав, поэзия выше той магии, которую большинство людей магией считают. И если у нас все получится, то я, может быть, отдам ему свои дневники – пусть послушает, как я сама дорастала до этой мысли. А может, они ему и пригодятся…

КОРОТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

“И вот вам вся история, и ей цена – пятак”.

О своем выступлении перед читателями я рассказывать не буду. Оно было похоже на большинство таких выступлений.

Разве что, когда мое выступление началось, в зале появились и Бурдюков, и Огульных, со всеми своими охранниками, и тихо уселись в заднем ряду, и слушали меня так, как будто за каждым моим словом искали второй, тайный смысл.

И вернувшись в Москву, я продолжал размышлять над оставшимися загадками.

Саша убеждена, что все узлы развязались и концы соединились благодаря нашему обращению к Великому Колесу Йейтса. Других объяснений ей и Кольке не требуется.

Но я-то знаю больше…

И я спрашиваю.

Приснился мне в ту ночь ворон Артур в моем гостиничном номере или нет?

Почему я был вызван в Квашинск именно в тот момент, когда начал писать повесть, перепугавшую бандитов? Да, вызван в самый срок, не раньше и не позже. За неделю до того повесть еще не была начата. А получи я приглашение днем позже – и я успел бы продолжить повесть настолько, что любым, самым тупым, бандитам стало бы ясно: это – литературное произведение, а не доклад настоящего офицера спецслужб. Мне буквально несколько слов оставалось до этого дописать…

Может ли это означать, что некто или нечто видел сверхдальним зрением всю мою жизнь и заранее планировал

извлечь меня в Квашинск, защитить Татьяну таким оригинальным способом? Какие невидимые и непостижимые ниточки могли быть протянуты между начатой повестью, библиотекой и совершенно особыми силами?

И Ремзин…

Ремзин мне симпатичен. Он сделал много хорошего. Но, при всем том, он из тех людей, которые действуют с дальним умыслом и дальним прицелом, прежде всего заботясь о том, что нужно им самим.

Зачем ему было нужно открывать мне подоплеку всей истории Татьяны?

Я выделяю два момента.

Во-первых, он ненавязчиво, но очень старательно внушал, что в несчастьях Татьяны он не виноват.

Во-вторых, точно так же ненавязчиво и старательно он внушал мне, что в истории Татьяны нет ничего фанастического, что всему находятся естественные объяснения.

Когда человек что-то старательно внушает тебе, то очень часто он пытается таким образом скрыть истину.

Предположим… Только предположим…

Что насмешливое предположение Бурдюкова, что сам Ремзин может быть великим магистром, не такое уж беспочвенное.

Что Ремзину было известно, где книги Новикова, а еще известно было, что просто так эти книги не достать. Увидев, что Татьяна в нем нуждается, он сначала поверг ее в бездну отчаяния, а потом сам протянул руку, чтобы извлечь из бездны… Но с условием, что она пройдет особый обряд посвящения, иначе книги ей не достанутся.

В этом обряде она потеряла руку, а могла бы и жизнь потерять, не приди ей на помощь ворон. Возможно, Артур Татьяны – тот самый Артур, который приходит на выручку, посланцем добрых сил, всем истинным мастерам своего дела, и о котором я уже писал.

Тогда многое становится на места…

То, что в доме Ремзина я увидел странную безделушку – пирамида из литого стекла, внутри которой маленький металлический череп. Известная символика, как ни крути…

То, что, в последний день, я прогулялся наконец до костела, где уже полным ходом шла реконструкция (костел, в конечном итоге, получила та фирма, которая собиралась устроить там молодежную дискотеку), и узнал от рабочих, что под каменным полом они не нашли никаких подвалов, тем более, со ступенями и железными дверями…

То, что Саша определенно мне сообщила, узнав от родителей: Ремзин виделся с Татьяной почти непосредственно перед тем, как она потеряла руку. А ведь сам Ремзин утверждал, что не виделся с ней целый год до этого трагического случая. Конечно, тут возможна накладка, обман памяти, в которой у Сашиных родителей произошло смещение времен…

То, что я так и не узнал точно от Татьяны, где она нашла последние шестнадцать книг Новиковского собрания. Уж не из рук ли Ремзина она их получила? И не приезжал ли он в Квашинск специально затем, чтобы отдать их ей? Я вспоминаю странную реакцию Татьяны, когда я упомянул про Ремзина…