Заклятые супруги. Золотая мгла
Шрифт:
– Идеальный женский день.
– Мне жаль женщин, которые вам попадались.
– А мне мужчин, которые попадались тебе.
Все, с меня хватит!
Я решительно поднялась, но меня схватили за запястье, на удивление резко и аккуратно дернули вниз – так, что я повалилась на мужа, оказавшись в тисках его сильных рук. Пальцы скользнули по затылку, и по телу прошла пугающе-приятная дрожь. От прикосновения горячей ладони меня тряхнуло, как от переизбытка силы, а потом он потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову. Губы обожгли шею, обожгло меня всю – от пяток до корней волос.
– Уберите руки.
Стоило
– Вы вломились в мою жизнь, притащили в этот сарай, и считаете, что имеете на меня все права! Да у вас здесь… даже почитать нечего!
– Нечего почитать?
Он поднялся столь стремительно, что я не успела отшатнуться. Схватил меня под локоть и потащил прочь из гостиной, втолкнул в кабинет. Не представляю, как тут можно работать: даже клетка у цирковых обезьян больше, чем эта заваленная коробками и бумагами захламленная каморка!
Анри распахнул дверцы шкафа так, что они чудом не сорвались с петель, вытащил толстенную книгу и небрежно швырнул на стол. Она проехалась по столу, сметая бумаги и пенал, одного взгляда на обложку хватило, чтобы щеки загорелись сильнее, чем от утренней пощечины. Название на маэлонском – «Искусство любви», и весьма красочная картинка: женщина возлежит на огромном расписном ковре, а мужчина устроился между ее бедер. Он крепко прижимался к ней, а она запрокинула голову, запустив пальцы в его волосы. Маэлонские художники всегда уделяли внимание деталям – настолько, что я даже услышала срывающиеся с ее губ стоны. Гортанные, низкие.
– Изучи на досуге.
Стыд опалил кровь, вместе с ним по венам побежала злоба. Жгучая, неотвратимая, раздирающая. Да как он посмел?!
– Вы перепутали меня с гулящей женщиной? Или с одной из тех несчастных, для которых идеальное утро – проснуться ослепленной вашим сиянием?
Деликатности ради не будем уточнять, что именно сияло.
Уголки его губ едва уловимо дернулись, я же холодно улыбнулась и подтолкнула книгу обратно.
– С этим вам прямая дорога к ночным бабочкам. Если поспешите, как раз успеете вовремя.
– Зачем? – Золото в его глазах стремительно наливалось тьмой, от низкого сильного голоса все внутри перевернулось. – У меня есть жена.
Он в мгновение ока оказался рядом: я не успела слова сказать, как Анри уже прижимал меня к столу. Стянул с моей руки перчатку, сплел наши пальцы и поднес к лицу сияющие золотом браслеты, точно утверждая власть надо мною. Я подавила желание зажмуриться, отвечая ему яростным взглядом.
– Которая вовсе не горит желанием быть ей. Но вас же это не волнует, так?
Пальцы сжались сильнее, но я не пыталась освободиться.
– Равно как и многое другое. Деликатности в вас, как в слоне изящества. Не знаю, кто вас воспитывал, и надеюсь никогда не узнать…
Я осеклась – о лед в его глазах порезаться можно до крови. Тем не менее, голос звучал безразлично:
– Все не можешь забыть мне танец и своего любовника?
Любовник?
Меня тряхнуло, переворачивая все, что я затолкала на дно души: надежду, когда Альберт входил в наш дом – на случайный взгляд, на лишние несколько минут рядом. Низкий голос, взгляд, сбивающий дыхание, когда он склонялся, чтобы взять мою руку и поцеловать пальцы. Его улыбку – тонкую, постоянно ускользающую. Разговор в бальной зале Уитморов. Бешено бьющуюся на шее жилку, когда я выдохнула признание вместе со своим сердцем.
И приговор: «Откровенность за откровенность, Тереза. Я женат».
Зола перегоревшей боли заполонила грудь, мешая дышать.
Этот… своими грязными лапами… своей мерзостью, пошлой, низкой, постыдной примитивной… Убью!
Меня подбросило, как ураган подхватывает бревна и крошит их в щепки, я с силой оттолкнула Анри. Холод расползался по кабинету, заполняя собой каждый уголок. Краски померкли, я позволила силе свободно течь сквозь меня, собираясь холодом на кончиках пальцев. Если бы можно было уничтожить магический договор – я бы с удовольствием это сделала, прямо у него на глазах! Но сейчас просто подхватила попавшиеся под руку листы и швырнула в это самоуверенное лицо, с наслаждением отмечая как они рассыпаются пеплом в мертвом сгустившемся воздухе.
Анри перехватил тлеющую крошку раньше, чем я успела сделать вдох, медленно разжал кулак, позволяя бумажному праху ссыпаться вниз, а потом опустил руку. На грани все воспринимается иначе, изнанка жизни накладывает отпечаток на облик живого и неживого. Вот и сейчас передо мной стоял невероятно бледный мужчина с залитыми сединой волосами. В тишине смерти сердца бьются отчаянно громко, точно набат. Только что я смотрела в бесцветные глаза, надеясь увидеть, как изумление сменяет страх – и вот уже меня резко швырнуло назад, в жизнь. По кабинету разливалось золотистое сияние, от которого… становилось темнее, точно оно поглощало свет, выпивало каждую его частицу изо всего, к чему прикасалась. Оно растекалось по мебели, портьерам, корешкам книг: ослепительно-яркое и в то же время превращающее кабинет в глухой склеп. Не менее смертоносное, чем моя тьма.
Нет! Не может быть!
Армалы называли обладающих такой силой хэандаме – «поглотители». Если правильно помню, последнее упоминание о них встречалось задолго до начала Новой эпохи. Любой, даже самый могущественный маг, не способен противостоять этой дряни: она разрушает все чары и плетения. Судя по летописям, крайне болезненная мерзость, вытягивающая силу. Способная навсегда лишить магии.
Анри приблизился вплотную, и тонкая золотая дымка последовала за ним. Она затопила кабинет целиком, оставив нетронутым лишь кружок пола, на котором стояла я.
– Не смей мне угрожать, – голос его оставался спокойным, но вибрирующая в воздухе сила и опасность, исходящая от нее, иглами впивалась в кожу.
– Откуда вы вылезли? Таких больше не существует!
– Серьезно? – Анри приподнял брови – очевидно, на большее проявление чувств он не способен. – И это говорит та, что обратила в тлен стопку бумаги?
Последнее было сказано насмешливо, я же сцепила зубы. Я обещала Винсенту не показывать силу, но этот мерзавец перешел все границы!
– Напомни, когда почил с миром последний некромаг?