Заклятые враги
Шрифт:
— Конечно. Вот Антонио, например, всё знал с самого начала. Ведь мы росли, по сути, в одном дворце. И что? От этого он стал меньшей занудой? Только пока рядом торчал Лээн, а это, впрочем, было очень часто, он вынуждал себя весело смеяться и упрямо поддерживал мои дурацкие идеи. Идеи Фарни — никогда. Потому что… Потому что если представить меня зачинщиком, они вызовут Тэзру. А Тэзра не посмеет мне сделать ничего плохого. Она на сына своего могла кричать, а на меня — нет. Потому что… Ай, да не важно. А если спихнуть всё на
— Все относятся так к особам королевской крови, — пожала плечами Моника. — Это подсознательно, понимаешь.
— О, да, — фыркнул Рэй. — Ты вспомни Мизель! Если б её убедили, что у неё на курсе учится настоящий сын Лиары… О, что бы это было! Ты видела, как она вешалась на папу?
Мон кивнула.
Она видела — конечно, Кредэуа так пожирала взглядом несчастного Дарнаэла, а тот оставался таким равнодушным к ней, что Лэгаррэ уже почти было поверила в глупые слухи о предпочтениях короля Дарнаэла.
Странно со временем осознавать, что у него просто есть другая. Хотя… вряд ли это Сэя, конечно же. Скорее не забытая до сих пор королева Лиара, к тому же, король ежегодно бывает в Кррэа…
Подписывает мирные договоры.
И, может быть, уделяет время королеве не только во время переговоров — и не только днём.
— Послушай, — девушка положила руку Шэйрану на плечо, словно стараясь его успокоить, — может быть, к тебе некоторые и относились… натянуто, но ведь статус принца и вправду не имеет такого уж особого значения для меня. Просто тут относиться к тебе нормально чуть легче, чем там.
— А, понял, — хмыкнул Рэй. — Просто тут у серого троечника вдруг появился магический дар — а тебе, как вечной отличнице, стало интересно узнать о том, как он работает. Вот и всё.
— А тебе будет легче, если моё отношение к тебе обусловлено магией, а не тем, что ты королевский сын?
— Намного.
— Тогда думай так, — послушно согласилась Моника.
Он подался вперёд — и девушка не успела отпрянуть. Руки как-то сами по себе скользнули ей на талию, а девушка вопреки собственной воле, вопреки сознательному пониманию того, что так нельзя, обняла его за шею, придвигаясь ближе.
Хватит себя оправдывать. Хватит убеждать себя в том, что он вызывает у неё интерес, как объект изучения магии или особь царского происхождения. Проблема совершенно в другом.
Просто тут, когда некому повторять, что он отвратительный тупица, а все мужчины гадки, когда никто не пытается убедить её в том, что истинный путь — это верность Богине и отсутствие всяческого контакта с противоположным полом, когда никто не пытается его очернить в её глазах…
Тут намного легче увидеть, что настоящий Шэйран — вне статусов и штампов, — действительно абсолютно нормальный человек.
Уж явно лучше тех остальных на улицах Эрроки, тех, на ком матриархат всё-таки успел
И получается оно само по себе.
Вера эта появляется сама по себе.
…На сей раз поцелуй был уже не последствием выпитого алкоголя или какого-то глупого пьяного одурения. Они не пытались доказать себе что-нибудь или, может быть, сбежать от реальности. Мон почти убедила себя в том, что нет ничего плохого в том, чтобы быть с мужчиной, ведь даже королева…
Даже королева не придерживалась принципов, которые так старательно проповедовала.
Просто Монике не хотелось прежде кривить душой. Это остальные могли ночью виснуть на шее у понравившегося сокурсника и делить с ним постель, а утром кричать в спину что-то вроде “троечник” или “дурень”.
Или просто это оскорбительное “мужчина”.
Моника вот так не умела. Ей хотелось раз и навсегда, точно, чтобы было понятно, что чёрное, а чти белое. Чтобы даже существование полутонов ничего не испортило.
Чтобы если ненавидеть — так постоянно. А если любить — то и днём, и ночью, а не только подальше от людей.
— Твой отец тебя придушит на месте за то, что ты сидишь тут со мной, — выдохнула Моника, отпрянув от него наконец-то — хотя очень хотелось прижаться всем телом и вновь поцеловать.
Она не должна, не должна, но упрямая вера давала трещину в самый неподходящий момент, выпуская на свободу совершенно никому не нужные подозрения.
— Боги, Мон! Мой отец, в конце концов, воюет с моей же мамой десять месяцев в году.
— А оставшиеся два?
— А оставшиеся два они спят по ночам в одной постели и гуляют по саду, взявшись за руки, — фыркнул парень. — Он и слова кривого мне не скажет, тем более, ты дарнийка, а не эрроканка.
— Это не имеет значения.
— Это ты так думаешь, — фыркнул парень. — Всё на свете имеет значение. В общем, забудь.
Лэгаррэ, впрочем, всё-таки разжала руки. Она уткнулась лбом ему в плечо и зажмурилась, словно пытаясь отогнать все глупые мысли, что так старательно её одолевали.
— И что твоим родителям не сидится? — не выдержала она. — Почему нельзя помириться и просто править вместе континентом?
— Потому что упрямство, — хмыкнул парень. — Потому что хочется быть первыми — и ему, и ей. Я уже давно привык, Эрла тоже.
— И король Дарнаэл так спокойно ко всему этому относится? Даже не пытается бороться?
— Нет, — пожал плечами Шэйран. — А толку-то? Ну, выдаст он парочку глупых законов, запретит что-то ещё, вот только лучше от этого никому не станет. Потому у нас всё мирно.
— Но ведь королева Лиара поступает совершенно иначе! — Моника даже забыла о том, что обсуждать её не имеет никакого права. Ведь королева — нерушимый образ, вечный идеал. — Она даже… — девушка запнулась. — Она даже придумала этот глупый эксперимент с непорочным зачатием.