Заклятый враг
Шрифт:
– Как бы то ни было, – резюмировал капитан, – я не уверен, что он не сможет захватить управление, а потом пойти наперерез нам и, скажем, протаранить. Может быть, как вы думаете, это ненастоящий берсеркер. Но он слишком уж смахивает на настоящего, чтобы стоило бросать корабль на его произвол. Придется остаться и дать ему бой.
– Браво, – откликнулась Айзелин. – Но чем? Мне кажется, что все ручное оружие мы сунули в грузовой отсек.
– Так оно и есть. Будем надеяться, что Нобрега сделал берсеркера не настолько мозговитым, чтобы тот начал искать оружие. Пусть просто продолжает молотить в дверь. А пока давайте посмотрим, каким землеройным
Айзелин решила, что ей нет смысла сидеть в лазарете, и пришла к ним на помощь, оставив интерком включенным, чтобы можно было время от времени бросать взгляд на Ошогбо.
– Эта дверь в грузовой отсек вся в буграх и вмятинах, ребята, – сообщила она, заглянув в забитую снаряжением кладовку рядом с кают-компанией, где они копались. – Давайте организуем что-нибудь в качестве оружия.
Ритуан с кряхтением выволок длинный толстый инструмент, очевидно, снабженный собственным источником энергии.
– Это что, отбойный молоток? Будем считать, что он сгодится.
– Разумеется, – согласился Чи Нань. – Если только берсеркер будет на расстоянии вытянутой руки от вас. Прибережем это средство до того момента, когда ситуация воистину станет отчаянной.
Минуту спустя, копаясь в ящиках с какими-то электроприборами, совершенно незнакомыми Ритуану, капитан пробормотал:
– Если он пустился во все тяжкие, подделывая работу старого мастера, у него должны были иметься веские основания. Что ж, это было единственное, что Йоритомо могли принять за чистую монету. Взять прямо на свой корабль, в свои собственные комнаты. Должно быть, он хотел достать государя и государыню.
– Пожалуй, так оно и было. Думаю, если бы он просто сунул бомбу в статуи, это средство оказалось бы недостаточно надежным и недостаточно избирательным.
– Кроме того, его могли проверить какими-нибудь аппаратами, улавливающими запах взрывчатки, прежде чем отправить во внутренние… Ритуан! Какую запись слушали в грузовом отсеке, когда эта штуковина напала?
Ритуан, только-только начавший открывать очередной ящик, замер.
– Ошогбо окликнула нас, когда мы выходили. Вы правы, ту, где были оба Йоритомо. Должно быть, Нобрега настроил свое творение так, чтобы его пускали в ход их голоса, прозвучавшие вместе.
– А вот как оно должно выключаться, вот что мне хотелось бы знать?
– Оно ведь отключилось почему-то, не так ли? И пролежало на месте два столетия.
– Вероятнее всего, Нобрега не предвидел, что статуя может сохраниться в целости и сохранности достаточно долго, чтобы повторить все сначала. Быть может, если мы просто подержим ее еще немного, она снова отключится.
Но приглушенные удары все не прекращались – терпеливые и равномерные, как тиканье метронома.
– Боюсь, на это мы не можем рассчитывать. – Чи Нань пинком отшвырнул последний ящик, в котором копался. – Что ж, судя по всему, на этом арсенал оборудования, которым мы располагаем в качестве оружия, исчерпывается. Похоже на то, что если мы чем-то и сможем воспользоваться, то электричеством. Думаю, мы можем соорудить что-нибудь, способное шибануть врага током, если это подходящее слово, или расплавить, или поджарить его. Однако сначала нам надо узнать, с какой именно из этих статуй мы воюем. Кандидатур всего две, что сужает зону поиска. И тем не менее.
– «Смеющийся Вакх», – подсказала Айзелин. – И «Воспоминание о былых обидах».
– Первая практически цельностальная. Думаю, что
– По-моему, Нобрега вложил все свое время и все свои силы в доведение до совершенства только одной, – успокаивающе отмахнулся Ритуан.
– Итак, – подала голос Айзелин, – все сводится к тому, что надо узнать, какая из двух поддельная, а какая подлинная. Та, с которой он работал, должна быть поддельной; даже если он начал с настоящего произведения искусства, в которое встроил свой смертоносный аппарат, ко времени окончания работы его поверхность должна была подвергнуться практически тотальной реконструкции.
– Поэтому я возвращаюсь в кают-компанию, – отозвался искусствовед. – Чтобы посмотреть голограммы. Если нам повезет, я смогу отличить нужную.
Айзелин увязалась следом, бормоча:
– Вам нужно, мой друг, всего лишь навсего обнаружить подделку, не вызвавшую ни малейшего подозрения ни у Йоритомо, ни у его экспертов… Наверное, нам лучше придумать что-нибудь другое.
Вскоре в кают-компании были выставлены в натуральную величину голограммы двух статуй, медленно вращающихся бок о бок. Обе представляли собой высокие человекообразные фигуры, и обе по-своему улыбались.
Полторы минуты прошло в молчании, а затем Ритуан решительно заявил:
– Вот это подделка. Стройте свой громовержец.
Аварийная дверь была готова уже вот-вот уступить перед градом ударов, таких же бессмысленных и таких же могучих, как удары гидравлического пресса, когда электрооборудование было собрано и установлено на позиции. По обе стороны дверного проема Чи Нань и Айзелин присели на корточки, положив руки на свои выключатели. Ритуан (в боевых условиях считающийся наименее ценным) стоял на виду напротив прогнувшейся двери, облачившись в теплоизоляционный скафандр и прижимая к груди тяжелый отбойный молоток. Дверь поддалась совершенно неожиданно. Только что она оставалась на месте, скрывая, что таится позади, а в следующий момент отлетела прочь. В долгую секунду воцарившейся тишины последнее творение Антонио Нобреги ясно предстало взорам людей в сиянии направленных с двух сторон прожекторов – желтовато-белое, как кость, на фоне черноты разгромленного грузового трюма.
Ритуан поднял отбойный молоток, вдруг показавшийся ему не тяжелее булавки. И в этот момент понял, что чувствуют люди, столкнувшиеся с настоящим берсеркером лицом к лицу.
Высокое творение сделало шаг в его сторону, невозмутимо улыбаясь. И тут в него сбоку ударил иссиня-белый разряд, настолько стремительный, чтобы уклониться от него не смогло ни одно материальное создание.
Пару часов спустя были приняты самые неотложные аварийные меры, два трупа упакованы для сохранения – с искренним почтением, хотя и без показных жестов, – а черепки творения Нобреги, разнесенного в клочья пронесшимся сквозь керамику электрическим ураганом, остыли настолько, что их можно было взять в руки.