Заключенный
Шрифт:
Я прикрыла порез. Как только доктор Джайлс занялся моими ранами, все вокруг ускорилось. Я ничего не слышала, в голове слово эпизоды любимого шоу прокручивались кадры того, как Икс спасает меня.
Это не имело смысла. Все, что я узнала о нем за прошедшие недели, не укладывалось в голове. Как будто я собирала воедино детали от разных головоломок. А я вообще их ненавидела, но нутром чуяла: все, что касается Икса, неоднозначно. Ничего не сходилось.
— Лайла? Ты меня слышишь? — спросил доктор Джайлс, привлекая мое внимание.
— Да, — пробормотала я. Я медленно отходила от шока, все вокруг начало проясняться. На его морщинистом лице возникло
— Рана на шее не так плоха, но на руке пришлось наложить несколько швов. На остаток дня я отправляю тебя домой.
Швы? Я даже не почувствовала, как он их наложил. Внезапно я вспомнила как обрабатывала раны Икса, а он сидел, не дрогнув.
Вот что он испытывал? Холод и безразличие? Потрясение и страх?
Вместо ответа я кивнула.
Составив отчет о нападении, я покинула тюрьму и направилась к машине. Сев на водительское сиденье, я завела двигатель и уставилась на себя в зеркало заднего вида. Я не могла взять в толк, что все-таки произошло. Я задавалась все тем же вопросом.
Если Икс — хладнокровный убийца, почему он спас меня?
Глава 10
ИКС
Я ОТВЕЛ ОТ нее взгляд; дверь закрылась, разорвав связь между нами. Она отправилась домой пораньше, что вполне логично, и хотя я понимал, что буду скучать по ее очаровательной улыбке, все же надеялся, что она никогда не вернется.
Она лично убедилась, что каждый уголок и тень в этом чистилище населены демонами. Я не смог бы постоянно оказываться рядом в нужный момент, и от одной лишь мысли о том, что с ней что-то может произойти, закипала кровь.
Закрывая глаза, я все еще видел перед собой ее пронзающий зеленый взгляд с затравленным выражением. Не мог забыть лицо, искаженное от боли, пока это жалкое подобие человека пыталось ее изнасиловать. Это воспоминание будет преследовать меня до конца моих дней. Так же, как и безжизненные взгляды моих жертв. Я больше испугался, увидев, как Лайле причиняют боль, чем осознав, что совершил убийства.
Как бы прискорбно это не звучало, я не мог смириться с ее страданиями. Совсем.
Офицеры затянули наручники сильнее обычного и сопроводили меня к постели. Находиться постоянно в оковах просто невыносимо. Они ознаменовывали мое рабство, насмехались, напоминая, что я навсегда заперт за голыми стенами этого мрачного и безжизненного места. Там, где невинных женщин могут изнасиловать и убить прямо под носом у тех, кто должен их защищать.
В Фултоне нет места надежде. Не стоило рассчитывать на то, что настанет день получше. Существовали только отчаяние и страх, которые разрослись по стенам и пропитали землю до такой степени, что даже Сатана не осмелится войти.
Мы все грешники. У всех есть тайны. Когда меня наконец-то выписали из госпиталя и отправили в изолятор за то, что я сделал с охранниками, я прошел мимо камер с сотнями заключенных. Я заглядывал в каждую из них, видя то, на что закрывали глаза офицеры. Наблюдал то, чем мы являлись в действительности.
Зло.
Несколько заключенных смотрели, улыбаясь и выражая свою признательность за то, что я сделал с охранниками, другие свистели, вцепившись в удерживающую их решетку.
— Икс в блоке! — крикнул заключенный где-то сверху.
Со всех сторон полетели разные предметы. В основном безвредные: бумажные шарики, свертки мусора, обертки от еды. Офицеры продвигались вперед сквозь хаос, увлекая меня за собой.
Наконец, мы миновали
Воздух затхлый и сырой. Гнилостный запах подвала ударил в ноздри. Звук крошки осыпавшегося кафеля эхом отражался в недрах дряхлой темницы, пока я волочил ноги по полу. Мы подошли к двери, ржавые петли которой заскрипели при открытии. Неуверенным шагом я вошел внутрь, пока один из охранников следил за каждым моим движением, держа руку на дубинке, а другой наклонился, чтобы снять сковывающие меня браслеты.
Я потер грубую кожу на запястьях, которая горела от слишком туго натянутых наручников. Как только дверь моей одиночной камеры закрылась, я на мгновение расслабился и приготовился к потере связи с реальностью, не сомневаясь, что это произойдет спустя какое-то время пребывания в этом чертовом месте. Я закрыл глаза и представил, что нахожусь в своей камере. Только в ней я чувствовал себя, как дома, но не был там с момента нападения на охранников.
Я сидел в темноте, положив голову на руки. Уверен, вся тюрьма уже знает, что я спас рыжеволосую медсестру. Они могут решить, что я становлюсь мягкотелым, а это означает, что мне придется чертовски дорого заплатить, когда придет время выбраться из изолятора.
Я не жалел о том, что спас ее, но не хотел ни к кому и ни к чему привязываться, хотя с Лайлой этого определенно не удалось избежать. Но тюрьма неподходящее для этого место. Поддерживать близкие отношения опасно, потому что у других заключенных появляются рычаги воздействия. В тюрьме не стоило иметь никаких слабостей, но, не зная этого, Лайла стала для меня одной из них.
НЕДЕЛЮ.
Именно столько я проторчал в непроглядном мраке изолятора. Это отвратительное место, изобилующее паразитами и испражнениями. Здесь не стоило рассчитывать на комфорт или чистоту. В изоляторе ты должен страдать, и так оно и было.
И самое ужасное то, что я провел большую часть времени, думая о Лайле, желая оказаться вблизи ее неизменно солнечной натуры и той жизнерадостности, которой она окружала комнату. Страстно жаждал услышать ее тихое хихиканье и увидеть милую улыбку. Но больше всего хотел, чтобы она уволилась. Надеялся, что, вернувшись в камеру, я узнаю от Скупа, что она бежала отсюда, не оглядываясь. В то же время, я понимал, что, если она уйдет, мне больше не на что рассчитывать в будущем.
Время в тюрьме протекало по-другому. Дни казались неделями, а недели — годами, но мое семидневное заключение в изоляторе скорее ощущалось как десять лет. Когда наконец открылась дверь, и я выбрался наружу, свет ослепил меня. Я чувствовал боль в одеревеневших ногах, пока шел в свою камеру.
Вернувшись к себе, я встал, уставившись на стену, украшенную моими подписями. Я пересчитывал отметки Х почти каждый день, лишь один их вид вызывал сожаление.
Подойдя ближе к стене, я провел пальцами по ее шероховатостям и в унынии опустил голову. Я никогда не хотел ничего подобного. Никогда не желал причинить кому-нибудь боль, но они постоянно давили на меня, нападали.