Заключительный аккорд

Хофе Гюнтер

— Разве воина требует от нас другой морали?

На лица обоих сразу же набежала тень озабоченности.

— А разве во время войны запрещается любить?

— Я не думаю, что Тарасенко одобрит наши взаимоотношения, когда узнает об этом… Возьмёт да и переведёт одного из нас в другую часть. Для него борьба против врага — превыше всего.

Лицо девушки вплотную приблизилось к лицу Юрия. Он нежно погладил своей загрубевшей ладонью её щёки.

— Тарасенко, безусловно, хорошо разбирается в военных и политических

вопросах…

Зина прижалась к нему. Юрий почувствовал тепло её тела.

— Любовь сильнее всего, — шепнул он. — Наша любовь, Зина…

Юрий впервые в жизни говорил девушке такие слова. Раньше слова «я люблю тебя» казались ему неестественными, какими-то театральными. А сейчас они сами сорвались с его губ.

— Островский сказал, что жизнь даётся человеку один раз и прожить её нужно так, чтобы не было стыдно за прожитые годы… Я не цитирую, но почти точно…

Юрий обнял девушку за плечи, прижал её к себе.

— Я люблю тебя больше всего на свете, — прошептала Зина.

Они даже забыли о морозе, а он тем временем покалывал их щёки. Обоих их пугала неизвестность.

Со стороны передовой доносился приглушённый рокот артиллерийской канонады.

— Хорошо бы сейчас очутиться в Сухуми, ну хотя бы на несколько часов… — начала Зина и замолчала.

На следующее утро Юрий Григорьев спустился в бункер, где размещался коммутатор. Работало несколько раций.

— Тридцать пятый, как слышите меня? — запрашивала одна из радисток.

Юрий подошёл к Зине и остановился за её спиной. Девушка работала быстро: её движения были точными и ловкими. По щекам её разлился слабый румянец. Юрию снова захотелось погладить Зину по волосам.

Зина Бунинская родилась в Киеве в двадцать четвёртом году. Выучилась на учительницу, потом перешла на комсомольскую работу. Как только началась война, она добровольно ушла в Советскую Армию…

Зина неожиданно и быстро обернулась. Глаза её радостно блеснули.

— А я тебя ждала…

Обхватив её лицо ладонями, он поцеловал её в губы, а сам невольно подумал: «Такая красивая девушка любит меня, и я её люблю…»

В этот момент рация заработала. Вызывала разведгруппа, действующая по ту сторону фронта.

Зина склонилась над аппаратом и быстро записала то, что ей передали, а затем в свою очередь передала текст закодированной радиограммы в штаб. При этом чувствовалось, как она волнуется. Собственно говоря, такое волнение охватывало всех, кто принимал радиограммы с той стороны, от товарищей, которых на каждом шагу подстерегала смерть.

Передав радиограмму, Зина снова повернулась к Юрию:

— Придёт день, когда мы будем только вдвоём.

Юрий кивнул, а затем сказал:

— А до этого мы должны вызволить наших товарищей, то есть выполнить полученный приказ. Дело это совсем не лёгкое.

— Я знаю, — не сказала, а, скорее,

выдохнула Зина, и на её лице снова появилось выражение озабоченности и страха. Так было всегда, когда Юрий уходил на выполнение очередного задания. Она обвила его шею руками и зашептала: — Скоро война кончится. Почему бы нам уже сейчас не сделать так, чтобы мы больше не расставались. — Она поцеловала Юрия в губы. — А ещё я хочу, чтобы у меня были дети, много-много детей. И пусть все они будут похожи на тебя.

— Зиночка, дорогая! Да я тебя просто не узнаю! — с нежностью воскликнул он.

— Ты меня ещё не знаешь! Придёт время, и ты ещё раскаешься, что связал свою судьбу со мной!

— Глупышка ты моя! Какая ты у меня красивая! Я тебя никогда и никуда не отпущу. Пусть штабные «сухари» сколько угодно мне объясняют, что здесь не место и не время для любви, я от своего не отступлюсь. Оттого, что мы вместе будем, общее дело не только не пострадает, но даже выиграет.

Юрию казалось, что часы на его руке тикают слишком быстро и громко, напоминая ему о полученном задании.

— Зина, — тихо проговорил он, — через час мы уезжаем.

Зина полезла в карман гимнастёрки и достала оттуда монету.

— Посмотри, что у меня есть.

Это была первая советская копейка. В ней была пробита маленькая дырочка, чтобы её можно было носить на шее как амулет.

— Мне её дали, как только я пошла в школу. С тех пор я с ней не расстаюсь. Возьми!

В нерешительности Юрий взял монету и долго разглядывал её.

— Она принесёт тебе счастье.

— Милая Зиночка, я уверен, что через несколько дней мы с тобой обязательно встретимся. — И, наклонившись к уху девушки, он зашептал: — А самое большое счастье для меня — эти минуты с тобой…

Девушка покраснела и сказала:

— Береги себя. — На глазах её появились слёзы.

— Ты должен держать руку на уровне лба, вот так, — поучал Фаренкрог Юрия Григорьева, переодетого в форму обер-ефрейтора вермахта.

— Слушаюсь, господин хауптман! — по-немецки ответил Юрий, которому плохо удавался звук «х».

— В двадцать часов построение. Понятно? — спросил Фаренкрог.

— Слушаюсь, господин капитан! — повторил он ещё раз.

— Вот теперь уже лучше.

Григорьев достал из чемодана рацию и поставил на стол так, чтобы её каждую минуту можно было спрятать. Надев наушники, он взялся за ключ и вышел на приём. Начал набрасывать на листке бумаги ряды цифр, а затем сам перешёл на передачу. Закончив передачу, убрал рацию в чемодан и задвинул его под кровать. Вытер пот с лица.

— Сегодня вечером они пройдут здесь. — Григорьев посмотрел на Фаренкрога. — Ровно в двадцать часов.

Снаружи раздался топот. Григорьев застыл возле постели. Фаренкрог нащупал пистолет, лежавший у него под подушкой.