Заключительный аккорд
Шрифт:
«Жаворонок раскололся, предупреждал тогда в записке Бобёр. Кто же из этих женщин носит кличку Бобёр?» — думала Ильзе, глядя то на одну, то на другую.
Правда, на судебном заседании по делу Хельгерт никто и словом не обмолвился о Жаворонке.
Обе женщины начали тихонько переговариваться между собой, как люди, которые могут положиться друг на друга.
«Почему они не связались со мной тогда? — думала Ильзе. — Они даже не спрашивают меня, почему я не отрицала свою принадлежность к группе Эстеркампа. Неужели им нисколько не жаль меня, ведь я ни в чём не виновата, а меня должны казнить? Они могли бы о многом
«Почему, собственно, нас посадили с ней в одну камеру? — думали в это же время Элизабет и Хельга. — Только потому, что мы все трое приговорены к смертной казни? Случайно ли это? В подобных случаях приговорённых к смертной казни, как правило, помещают в камеры-одиночки».
«Может, эти коммунистки принимают меня за шпионку и доносчицу, а приговор суда — всего лишь за искусную маскировку? — терзалась Ильзе. — Вполне возможно, что именно меня они и принимают за «подсадную утку». А я должна умереть, хотя ничего плохого не совершала и ни о какой подрывной деятельности не имею ни малейшего представления. И я должна умереть, не дождавшись признания и уважения этих женщин?»
— Вы, видимо, ошибаетесь во мне… — первой заговорила Ильзе.
Женщины насторожились.
— Довольно оригинальный способ представляться… — с презрением выдавила из себя Хельга.
Глаза Ильзе наполнились слезами.
— Слезами здесь никого не тронешь, — презрительно заметила Элизабет и вздохнула, подумав: «Наш путь закончен, зато другие продолжат его».
— Как мне вам доказать, что и со мной гестаповцы обращались точно так же, как и с вами? Этого я ничем не смогу вам доказать. Я ни за кого не боролась, я вообще ничего не делала.
Ильзе не могла больше говорить. Она чувствовала всю бессмысленность этого разговора. Ей хотелось завоевать доверие этих женщин, но они были убеждены, что она не заслужила его. Только теперь Ильзе начала понимать, что иначе эти две женщины и не могли себя вести.
В дверях заскрежетал ключ. Вошёл вахтмайстер и вперился взглядом в Элизабет Бернлейн. Та поняла его, встала, обняла Хельгу и тяжело вздохнула. Проходя мимо Ильзе, она испытующе заглянула ей в глаза…
— Теперь поговорим: вести разговор без свидетелей, с глазу на глаз, уже безопасно, — первой заговорила Хельга.
— Мне нечего вам сказать.
— И спросить вы ничего не хотите?
Ильзе пожала плечами, а затем сказала:
— Когда я в первый раз прочитала записку, мне стало жаль Жаворонка и очень хотелось, чтобы Бобру удалось спастись.
— Жаворонок? — удивилась Хельга. — Но ведь о нём на суде никто ничего не говорил. Откуда к вам попала записка?
— Мне кто-то сунул её в руку тринадцатого ноября.
— Где это было?
— Во дворе номер два, после прогулки, у южных ворот.
Настало минутное молчание.
— Вот как… — наконец сказала Хельга, но на этот раз в её голосе не было и тени недоверия, а лишь одна растерянность.
Дверь камеры распахнулась, и голос тюремщика грубо выкрикнул:
— Приговорённая Хельгерт!
Ильзе бросила прощальный взгляд на Хельгу, и та ответила ей сочувствующим взглядом.
И пока Ильзе везли к месту казни, она видела перед
Незнакомая надзирательница провела её во флигель. Скромные пожитки Ильзе уже лежали на парах в камере для смертников.
Страх почти парализовал Ильзе. Она легла на соломенный матрас, но сон не шёл в голову. В ту последнюю ночь в своей жизни Ильзе так и не сомкнула глаз до рассвета.
До места казни было рукой подать, но и за то короткое время, пока Ильзе шла к нему, перед ней прошла вся её недолгая жизнь.
Глава шестнадцатая
Как снег на голову, заявился двадцатого декабря задолго до рассвета фельдмаршал Монтгомери в штаб-квартиру 1-й американской армии, которая в то утро как раз должна была начать наступление и тем самым восстановить хоть в какой-то степени моральный дух своих солдат. За несколько часов до этого визита английский фельдмаршал вызвал к себе на совещание командующих всех союзных войск, соединения и части которых действовали в районе севернее прорыва противника. На этом совещании он твёрдо заявил, что тот, кто намеревается одержать более или менее крупную победу, в первую очередь должен навести строгий порядок в собственных войсках. Далее он сказал, что сейчас нужно думать не о наступлении, а о том, как бы поскорее вывести все войска, которые под Сен-Витом попали в большой «карман», для чего необходимо образовать довольно широкий коридор, так как фронт быстро сокращается.
Сказав всё это, фельдмаршал натянул на голову берет, надел маскировочную куртку, какую обычно носят десантники, и поехал дальше объезжать фронт и успокаивать войска.
Тем временем две народно-гренадерские дивизии, бригада из личной охраны фюрера и свежие танковые дивизии СС закончили полное окружение Сен-Вита.
Битва под Арденнами графически имела форму клина, а Сен-Вит был, если так можно выразиться, клином в клин, который с северо-запада врезался в позиции группы армий «Б».
Вечером двадцать первого декабря в трёх местах была прорвана линия фронта обороняющихся. В густой пелене снега бесконечно шли колонны немецких солдат, ехали танки, громыхали пушки. Горящие дома освещали место, по которому вела огонь гитлеровская артиллерия.
Американские войска, уповавшие на то, что им быстро удастся расправиться с противником, в результате медлительности и нерешительности своего военного командования были сметены ударными дивизиями Рундштедта. Картина была столь безотрадной, что её не смогли измелить даже героические поступки отдельных солдат.
В полночь город Сен-Вит пал.
Двадцатого декабря важный пункт коммуникаций Бастонь превратился в кипящий котёл на южном участке фронта. Здесь действовала 101-я воздушно-десантная дивизия под командованием бригадного генерала Маколифа. Генерал даже не помышлял об отходе, считая, что три танковые дивизии генерала Мантейфеля так или иначе уничтожат его дивизию. Он обратился к своим солдатам с обращением, в котором попытался приободрить их.
Попрощавшись с командиром корпуса, генерал по единственной ещё не перерезанной противником дороге поехал в почти полностью окружённый город. А спустя несколько минут и эта дорога была перерезана гитлеровскими «тиграми». Кольцо окружения вокруг Бает они замкнулось.