Закодированный
Шрифт:
Впрочем, зато сзади появился человек.
– Папка! – показал Толик.
Костя развернулся, поехал к отцу. Абдрыков ждал.
Костя лихо остановил машину бампером чуть не у самых коленей отца, Толик выскочил, бросился к нему:
– Привет! А видал, как мы?
Валерий осмотрел машину и находящихся в ней и сказал:
– Так. Вышли все.
Все вышли, включая Гошу.
– Кто разрешил машину брать? – спросил Валерий.
– Она была сломанная, – сказал Гоша. – Мы починили.
– А какое твое дело, сломанная она или не сломанная? – подступил к нему Абдрыков. –
Гоша молчал, не понимая вопросов Абдрыкова.
– Она наша, – хмуро ответил за него Костя, бычась на отца.
– А твоего в этом доме вообще ничего нет, – напомнил ему Абдрыков. – Мал еще! Машина моя, от отца досталась! Отойди! – И он с силой толкнул Гошу, хотя Гоша вовсе не мешал ему пройти к машине.
Толчок получился сильным, да еще кочка под каблук подвернулась, Гоша упал.
Поднялся, отряхнулся.
– Ты чего? – закричал на него Костя. – Ты же его одной рукой можешь!
– Не трогайте папку! – попросил Толик.
– Ага, меня тронешь! – сказал Абдрыков, садясь в машину.
Костя что-то сердито прошептал и вдруг быстро побежал к дому, вытирая кулаками на ходу глаза.
Валерий с шиком подкатил к дому Веры.
Она сидела во дворе с подругами и приятно удивилась:
– О! Откуда?
– Собственная, – скромно сказал Абдрыков.
– Починил, что ль?
– Были бы руки и голова, – ответил Абдрыков. – Садись, покатаемся.
Вера, с гордостью глянув на соседок, села в машину – пусть старую, но с кавалером за рулем! – и они покатили за город, потому что Валерий давно уже просрочил свои водительские права и боялся милиции. К тому же там свободнее в смысле проехаться с ветерком. Купили три двухлитровые бутыли пива, прохлаждались в пути, свернули с трассы на полевую дорогу вдоль речки, Абдрыков разогнался, пугая Веру, та кричала, чтобы потише, а сама смеялась.
У реки была развилка, дорога раздваивалась, одна шла поверху, другая спускалась, тут получилась странность: умом Валерий точно знал, что хочет проехать поверху, а руки почему-то направили руль в сторону, вниз. Ум поправил руки: не туда, мол. Руки крутанули руль, не учтя того, что машина уже ехала вниз.
«Москвич» на полной скорости накренился и оказался на двух колесах, Абдрыков опомнился, начал выправлять, но забыл снять ногу с педали газа.
И машина закувыркалась.
Пьяного бог бережет, говорят в народе, и справедливо.
А тут боженька поднатужился и уберег сразу двоих, того причем не стоящих (на то и милость божья): и Валерий, и Вера оказались хоть и поцарапанными, с синяками и шишками, но целыми, даже ничего не сломали.
Машина же была изуродована – в хлам. «Восстановлению не подлежит», как сказал потом лучший чиховский специалист по ремонту, которого Татьяна привела на место происшествия (Валерий, естественно, бросил там эту груду железа).
Татьяна даже не пошла к бывшему мужу ругаться – толку? И машина, строго говоря, все-таки действительно его.
А у Валерия появился еще один повод для вечного праздника, ибо второй раз в течение своей еще пока довольно короткой жизни он подвергался
Вера его радость разделяла вполне, хотя слишком увлеклась: через две недели беспробудного праздника с ней случилось нехорошее: увидела маленьких бурых лягушек на голове Валерия и в порыве отвращения (с детства боялась лягушек) хотела прибить их скалкой. Одну-двух зашибла, больше Валерий не дал, отнял скалку, а Веру отвез в больницу, где ее и оставили с диагнозом: «острый алкогольный психоз».
Чиховцы это называют – «белочка прискакала». Белая горячка, то есть.
Лейтенант Харченко не сидел без дела: послал запрос факсом с приложением копии билета. И вскоре получил ответ: по данному билету в июне прошлого года летел гражданин Мушков Дмитрий Георгиевич, бизнесмен и рецидивист, подозреваемый по нескольким уголовным делам. Дела эти были на стадии расследования, но Мушков Д.Г. ушел от справедливого наказания: катался на скутере по Истринскому водохранилищу возле своего подмосковного имения, не рассчитал скорости, перевернулся и утонул, не приходя в сознание. Проще говоря, погиб и умер, дела закрыть! тело выловлено и похоронено.
Харченко не удовлетворился ответом, позвонил в Москву:
– А точно тело похоронено? Может, не Мушкова?
Ему ответили: похороны состоялись при многочисленных свидетелях, есть акт экспертизы и медицинское заключение.
– Все равно фотографию вышлите, – попросил Харченко.
Фотографию выслали, по факсу пришло что-то вроде фоторобота, крайне неразборчивое: мужчина среднерусской внешности, похожий сразу на всех и ни на кого в отдельности.
Тем не менее лейтенант почуял детективный сюжет. Все думают, что похоронили бандита, а бандит скрывается хитрым способом! Иначе откуда у него билет, скажите, пожалуйста? Не подсунули же!
Харченко пришел к Татьяне под вечер, когда она, Гоша и дети пили чай в саду под навесом, где до этого стоял несчастный «москвич».
– Привет покойникам! – поздоровался Харченко.
– Вы думайте, что говорите! – рассердилась Татьяна.
– А я и думаю, – подсел Харченко, иронично поглядывая на Гошу. – Как оно, на том свете? Ничего?
– Не знаю, – сказал Гоша, поняв, что вопрос обращен к нему.
– Он не знает! – рассмеялся Харченко. – Само собой, потому что ты там не был. Но все думают, что ты там!
– Виталя, ты не шути, а скажи толком, – попросила Татьяна. Она, женщина тонкая, знала, как сбить с толку любого: не окриком, не напором, а таким вот неожиданным душевным обращением – по имени и дружелюбно. Наш человек, к этому не привыкший, тут же теряет почву под ногами и становится податлив.
И Харченко смилостивился, объяснил:
– Ты мне билет давала, так вот – Мушков наш погиб, оказывается. И похоронен. Только я думаю, жив он.
Харченко не боялся раскрыть тайну, он придерживался методики, которая предполагает прямое психологическое воздействие на вероятного преступника – давить информацией. Дескать, я все знаю, и тебе от меня не уйти!