Заколдованная палата
Шрифт:
— Да, но нам бы не хотелось, — заупрямились фрейлины.
— Вздор! — сказала принцесса. — Уж если я соглашаюсь поцеловать его, то Вы и подавно должны согласиться! Не забывайте, что я вас кормлю и плачу вам жалование.
Тома снова отправилась к свинопасу.
— Сто поцелуев принцессы! — повторил он. — А нет — останемся каждый при своем.
— Станьте в круг! — скомандовала принцесса. — И фрейлины обступили ее, а свинопас принялся целовать (не взаправду).
— Что это за сборище на свиноферме? — спросил внезапно вкатившийся на
— Э, да это фрейлины опять что-то затеяли. Надо рассмотреть поближе, что тут делается. Старый придворный подкатил императора вплотную к фрейлинам, которые были поглощены подсчетом поцелуев.
Надо было следить за тем, чтобы со свинопасом расплатились честь по чести и он получил не больше, ни меньше того, что ему причиталось. Никто поэтому не заметил императора».
— Это что еще за штуки?! — крикнул он, увидев, что его дочка целуется со свинопасом. — Ах, негодница! Наказать!
Старый придворный хлопнул ее туфлем по темени, как раз в ту минуту, когда свинопас получал от нее тридцать шестой поцелуй.
— Вон отсюда! — в гневе заорал император и принялся гоняться на кресле за Лялей и ее фрейлинами по всей сцене. Старый придворный так энергично катал кресло, что пришлось дать занавес под громкие аплодисменты зрителей.
Когда его раздвинули снова, то на сцене опять красовалась китайская роза, а возле нее — Ляля.
— Ах, я несчастная! — ныла принцесса. — Отчего я не вышла за красавца принца! Ах, до чего же мне не повезло…
Меж тем свинопас зашел за дерево. Светлана Ивановна сдернула с него безобразную маску и дяди Пашин чапан.
— Не робей, иди смело, — шепнула она и вытолкнула его на сцену.
И принц явился перед всеми в своем королевском величии и красоте. Все: Ляля, Марксида и зрители на мгновение умолкли от изумления. Затем раздались такие рукоплескания, каких еще не слышали в санатории. Перед зрителями стоял сказочный принц, синеглазый и прекрасный, одетый в белый шелк. Светлана Ивановна не пожалела своего белого выпускного платья для Митиного костюма. На голове у принца красовался голубой бархатный берет с пышным страусовым пером, на плечах — голубой плащ, а на» золотом поясе сверкал настоящий кортик. — Его принесла медицинская сестра, у которой муж был морским офицером.
Все, взрослые и дети, поднялись со своих мест и смотрели на Митю так, как будто впервые увидели его и только сегодня, в этом наряде, заметили, как хорош собой этот настоящий свинарь.
Ляля опомнилась и, обворожительно улыбнувшись, склонилась перед принцем в глубоком поклоне. А затем кокетливо протянула ему свои пальчики.
— Теперь я тебя презираю, — сказал Митя и по-настоящему побледнел. — Ты
— Как не стыдно, а-я-яй… — подал реплику Леня из зала.
— Митя! Не бери ее в свое королевство… — стали кричать ребята.
— Так ей и надо…
— Долой Ляльку… Принцессу!
Реакция зала была неожиданно бурной. Дали занавес.
Марксида объявила:
— Спектакль окончен.
— Эта принцесса — просто дрянь, — сказал Саша-император, когда Митя снимал «золотую корону» с его головы.
— Я — дрянь, да? Повтори! — накинулась на него Ляля.
— Я сказал, принцесса…
И потихоньку Мяте:
— Не стоило из-за такой драться.
Митя промолчал, но вздохнул.
Давно ушли воспитатели, сняты костюмы, погасли огни. Артистов и зрителей заставили лечь в постель. В этот вечер никому не хотелось спать. В палатах — шепот, заглушённый смех… Смеются тихонько из-под одеяла. Быть может, вспомнили про «Балду» и его «коня»? Или просто, как сбежал от лукоморья кот ученый?
— Спать, спать, спать, — шепчет дежурная сестра, заглядывая в палаты. И не поймешь, что шелестит: ее шаги или накрахмаленный халат?
С тишиной приходит сон. Девочкам десятой палаты снится Митя в голубом плаще. И они удивляются его синим, синим глазам.
А Митя не спит. Он снова переживает все, что произошло. Как хороша была Ляля… И все-таки он ей сказал… да еще как сказал! Пусть-ка теперь Ляля обо мне потужит, — горделиво думает Митя.
Он плотно закрывает глаза и снова перед глазами Ляля.
«Не буду о ней думать, засну», — приказывает он себе. Но сон не приходит…
Митя встал с постели, отодвинул шторы и пошире распахнул форточку. Ночной воздух освежил разгоряченное лицо. Ярко светила луна. Мите почудились крики высоко в небе летящих птиц.
«Не то гуси, не то утки, а может быть и журавли», — подумал Митя и высунулся в форточку посмотреть.
Это развернутой шеренгой летели дикие утки. Они серебрились в лунном свете.
«А гуси-то углом летят, — отметил про себя Митя. — К родным местам поспешают…»
Вслед за птицами, будто догоняя их, неслась темно-лиловая тучка. Она заслонила сияющий диск луны, и совсем потемнело. Крупные капли дождя стукнули в стекла. Митя открыл окно настежь. Ветер шевельнул занавесками.
Теплый майский дождь зашумел в парке.
Митя вспомнил, как еще при жизни матери он вместе с деревенскими ребятишками выбегал под дождь на улицу. Приплясывая в лужах воды, мокрые с головы до пят, они кричали в небо:
Дождик, дождик, пуще,
Пусть пшеница гуще,
Пироги будем печи
И пшеничны калачи.
Мите показалось, что это было очень давно. Дождь стих. И детство его прошло, как теплый, но короткий майский дождь.
…Фредик тоже не спал. Ворочался с боку на бок.