Заколдованная рубашка
Шрифт:
— Ага, Лукашка, значит, — засмеялся Александр. — Ты из этого села, Лукашка?
— Si, signor.
— Где твои родители?
— Мать умерла, а отец пасет скот, как и я, синьор.
Пока Александр разговаривал с пастушонком и с некоторым усилием разбирался в его римском диалекте, Лев Мечников успел уже набросать его портрет почти в натуральную величину, с мордочкой ягненка, выглядывающего из-под руки мальчика. Фоном пастушонку служили голубые тающие горы. Весь рисунок был так легок, так естественно передавал живую прелесть оригинала,
— Какие удивительные успехи вы сделали, Лев!
Мечников покраснел от удовольствия.
— Так, значит, не худо нарисовано? — Он прищурился, рассматривая набросок сквозь кулак. — Вот тебе, бамбино мио, даже не одна лира, а две, — поманил он мальчугана. — Позировал ты на славу.
Лукашка солидно взял деньги, прикусил одну монетку блестящими белыми зубами, но не торопился уходить. Внимательно и серьезно он рассматривал свое изображение.
— Ну как? Нравится? — не выдержал Мечников.
Мальчик кивнул, не отводя глаз от портрета:
— Очень красиво, синьор. Только это не я.
— Не ты? Как — не ты? Что же, ты не узнаешь самого себя?
Пастушонок упрямо стоял на своем.
— Не я, синьор. Я Лука Скабиони, простой парень из Романьи, а у вас на картине показан сам святой Джованни, как он сидит в нашей церкви. Весной мы носим ему цветы, чтобы наши овцы ягнились.
Лев захохотал так, что чуть не опрокинул этюдник.
— Нет, вы только послушайте этого мошенника, Александр! — закричал он, хохоча. — И ведь он правду говорит, сущую правду! Мне так и не удалось вырваться из здешних традиций — святой Джованни меня взял-таки в плен!
Миг — он схватил нож и крест-накрест перерезал холст.
Лука вскрикнул, да и Александр не мог удержаться от восклицания, хотя за время путешествия он успел уже привыкнуть к неожиданным поступкам Мечникова.
— Зачем, зачем вы уничтожили такую прелестную работу? — закричал он с упреком.
Лев беспечно махнул рукой.
— Э, к черту эту сладкую мазню! Напишу что-нибудь получше, что-нибудь стоящее… — Он погладил мальчика по плечу. — Лука Скабиони, я нарисую твой настоящий портрет. Будешь мне позировать еще?
— А кто же будет пасти овец, синьор? — солидно спросил пастушок.
— А мы вот кого заставим. — Лев шутливо ткнул кистью в Александра. Мой товарищ, Лука, клялся мне еще в России, что не боится никакой работы и готов взяться за любую.
Александр покраснел. Ему почудился в шутке Льва скрытый упрек. Но где же было ему приложить свои силы? До сих пор они путешествовали, осматривали вместе памятники архитектуры, и Лев как будто вовсе охладел к своему проекту коммуны. Между тем Лука серьезно оглядывал Есипова.
— Синьор, наверное, очень сильный, — сказал он наконец. — Наверное, почти такой же сильный, как мой отец. Но пасти овец надо умеючи. Кто учил синьора? Его отец?
Александру был почему-то неприятен этот разговор. Невольно он вспомнил отца. Несчастные овцы — солдаты,
Мечников чутьем угадал настроение товарища и поспешил переменить тему. К тому же из деревни вдруг потянуло запахами свежего хлеба и оливкового масла.
— Ух, как славно пахнет, и до чего же я проголодался! — воскликнул он, принюхиваясь. — Александр, а что, если нам спуститься в селение и поискать там какую ни на есть тратторию?
Александр тоже признался, что голоден. Лукашка, уловив слово «траттория», вызвался проводить их к «дяде Пьетро», который держал в деревне нечто вроде гостиницы с кабачком.
8. Гарибальдиец Пучеглаз
Все трое спустились с холма на деревенскую улицу. В этот утренний час люди были в поле или на виноградниках, и на улице рылись в песке только смуглые голые ребятишки, свиньи да козы. Впрочем, у заведения «дяди Пьетро» — полулавчонки, полухарчевни — какой-то крестьянин в грубой синей одежде, с золотой серьгой в ухе сыпал проклятиями на всю улицу и нещадно колотил палкой невозмутимого белоухого осла.
— Я тебе покажу, как упрямиться, porco Madonna! Я из тебя выбью навеки твою проклятую лень! — вопил он изо всей мочи, аккомпанируя себе ударами палки.
Александр не вытерпел и кинулся на выручку белоухому.
— Не смей его бить! Сей же час брось палку! Перестань, как тебе не стыдно! — закричал он крестьянину.
Тот не спеша оглянулся.
— А я и не знал, что у моего осла здесь родственники, — хладнокровно промолвил он и опять принялся тузить осла, приговаривая: — Кланяйся родственнику, скотина! Благодари родственника за то, что он заступается, проклятый осел!
Лука зафыркал. Однако Александру было не до смеха: он уже собирался вырвать у крестьянина палку и поколотить его самого, как вдруг Лев удивленно и радостно воскликнул:
— Ба! Кого я вижу! Лоренцо! Сам Лоренцо Пучеглаз! Да как ты сюда попал, дружище? Ведь в последний раз мы с тобой виделись как будто у Комо? Помню, помню, как ты чистил у костра свой карабин и клялся продырявить сотню австрийцев… Вот, Александр, рекомендую — Лоренцо, по прозванию Пучеглаз, один из самых преданных бойцов Гарибальди, — наскоро объяснил он товарищу. — Мы с ним очень подружились в Ломбардии, при осаде Комо.
Между тем крестьянин, в свою очередь, вгляделся в Мечникова и просиял:
— Дева Мария! Святые ангелы! Синьор Леоне! Сам синьор Леоне, неустрашимый и непобедимый! Вот это праздник!
Он подбежал и обнялся с Мечниковым, продолжая повторять:
— Какой чудесный день! Какая встреча!.. Ну и повезло тебе, проклятая скотина! — обратился он к ослу. — Счастье твое, что я встретил своего товарища по дракам, а то пошла бы твоя шкура на барабан для Галубардо!
Лоренцо бросил палку, пинком подтолкнул осла к лужку позади траттории и повернулся к обоим друзьям: