Заколдованная рубашка
Шрифт:
– Видно, сейчас им не до тебя, малый. Молись святой деве - своей заступнице, - сказал Николаю, вернувшись, старик.
– Наверное, решили, что в горах ты и сам пропадешь с голоду и не стоит тратить на тебя время. Но куда собираются эти кровопийцы - вот что надо бы узнать!
В следующие дни все, казалось, было спокойно. Только раз или два снизу, из долины, донеслись выстрелы да однажды невдалеке залаяли собаки. Николай тотчас же забрался в нишу, Николо завалил его листьями, и до вечера беглец просидел в этом убежище.
С помощью еще не забытой медицинской латыни Николай начинал уже кое-что понимать
– Когда приходит Анна, я могу уйти на целый день, потому что она и обед сготовит, и подаст маме все, что нужно. Но Анна почти все время у наших ребят, в отряде. Она там у них и связная, и разведчик, и стряпуха, объяснил Николо русскому другу.
– Девчонкам легче всюду бегать, они и сквозь игольное ушко пролезут, если нужно, - с завистью добавил мальчик.
Наконец однажды утром пришла Анна. Николай понял это по тому, что его маленький друг явился в пристройку сконфуженный и красный, бормоча себе под нос:
– А я почем знал, что вечером маме нужна грелка? Почему она сама мне ничего не сказала? Мне ж нетрудно было бы нагреть воды. А теперь честит меня на все лады: уж я и лентяй отпетый, и такой и сякой, и повернуться как надо не умею... Язык прямо как у змеи... Ох, уж эти девчонки, лучше с ними не связываться!
Николай представил себе Анну непременно крупной девушкой, громкоголосой, с командирскими ухватками. А пришла худенькая, загорелая девчоночка, очень немногословная, тихая и быстрая, как мышка.
Она тотчас быстро и бесшумно засновала из хижины в пристройку и обратно, и вскоре всюду запахло едой и дымком, чистыми простынями и какой-то душистой травой, которой она подмела полы. Пьероне и Николо долго шушукались с Анной, потом оба пришли к Николаю.
– Надо тебе отсюда уходить, руссо, - сказал старик, трогая сухой рукой руку Николая.
– Анна говорит, что нацисты нагнали сюда горных стрелков, оцепляют все кругом, хотят изловить всех партизан. Наши ребята решили сниматься со своей стоянки, уйти дальше, за перевалы. Надо успеть переправить тебя к ним, покуда они еще не ушли.
– Анна слышала, будто в одном отряде есть твои, русские, - прибавил Николо.
– Вот бы тебе встретиться с ними.
У Николая зашлось сердце. Всю его невозмутимость как рукой сняло: русские, свои, здесь! Он может их увидеть, вместе с ними опять сражаться!
– Когда пойдем?
– спросил он.
Пьероне что-то сказал. Николай от волнения не понял.
– Анна велит идти сегодня же ночью, - объяснил Николо, - а то наши могут уже уйти. Ей хотелось бы самой повести тебя, но у нее поручение к товарищам в Сан-Капеле. Словом, я сам буду твоим проводником, - с гордостью сказал Николо и вдруг совсем по-детски прибавил: - А маме мы ничего не скажем, а то она меня
В ту же холодную и, как назло, светлую лунную ночь они вышли в путь. И как не хотелось покидать теплую, освещенную желтым огоньком коптилки хижину! Но Николай шел по каменистой тропке, стараясь думать только об одном: скоро, скоро он увидит своих, русских, скоро услышит русскую речь!..
Зеленоватый холодный отблеск луны лежал на дальних и ближних вершинах, и только во впадинах и ущельях залегли черные тени. Оба - и беглец и его маленький проводник - шагали молча: и осторожность этого требовала, и сама ночь точно приказывала соблюдать тишину. Где-то в ночи кипел и бурлил горный ручей, цокали камушки, катясь из-под ног, да чуть поскрипывала на поясе Николо фляга с вином, которую дала им на дорогу мать.
Да, да, Фламиния узнала-таки, что младший сын уходит провожать русского в отряд, и не только не запретила ему уходить, но даже сама дала им с собой еды и вина.
И Фламиния благословила русского, когда он пришел к ней проститься.
– Я уже старая женщина, и, может быть, дева Мария обратит внимание на мое благословение, - деловито сказала она.
– Ну, руссо, пусть твои отец и мать увидят тебя целым и невредимым.
В холодном зеленоватом небе, казалось, вращалась луна. Уже пройден один перевал, уже ледяным ветром обдуло путников. Невидимая тропка, которую может найти только Николо, ведет вниз, в ущелье, откуда снова должен начаться подъем. Два перевала нужно одолеть, две реки перейти, чтоб добраться до стоянки отряда, сказал Николо, и Николаю этот ночной путь по горам кажется каким-то сказочным искусом: вот надо перейти через такие-то и такие-то препятствия, сразиться со злыми духами, и только тогда достигнешь того, к чему стремишься всем сердцем. Тихонько ползет из-под ног каменная осыпь, звенят и сыплются, как серебряные монетки, грифельные кусочки скал, одинокое, скрюченное ветрами дерево прилепилось к скале, и мнится, что кто-то прячется там, в его корявых ветвях.
Уже не холодно, а жарко путникам, уже стащил Николай шапку с головы, а Николо - материнский шарф. Петляет, кружит тропа. Снова гребень перевала, снова пахнущий снегом ветер и снова спуск куда-то во тьму.
– Скоро?
– спрашивает Николай.
– Теперь уже скоро, - чуть слышно отвечает Николо.
– Вон там, внизу, река, а за ней, на другом берегу, лесок. Там, в лесу, уже наши.
Николай ускоряет шаг. Если б было можно, если б видна была тропа, он просто покатился бы вниз, как катался в детстве "на собственных салазках" со снежных горок. Но тут по обе стороны - скалистые черные провалы. Чуть оступился - и костей не соберешь.
Бумм! Бу-умм!
– обрушилось и загрохотало впереди.
– Обвал?
– спросил Николай.
Он спросил это у самого себя, почти беззвучно, а сам уже знал: нет, не обвал. Вот они, злые духи гор!
– Они уже здесь? Опередили нас! Как же мы теперь?
– тревожно сказал Николо.
И почти мгновенно ночь превратилась в день. Как лампады, повисли рядом с луной, соперничая с ней, бледно-голубые тающие, колеблющиеся ракеты. Трубами гигантского серебряного органа заиграли и зашевелились прожектора. Бум-м! Бум-м! Грохот пролетел по горам, ударился о скалы, отскочил и снова вернулся, удесятеренный эхом.