Заколдованная земля

Глоух Карл

Мамонт вошел в русло, и вода с пеной стала разбиваться о столбы его ног.

За ним медленно последовали остальные животные: один молодой самец с мало еще развитыми клыками, и две самки, из которых одна нежно подгоняла хоботом молодого, всего лишь нескольких месяцев, косматого, круглого, неуклюжего, комически-милого детеныша.

Отчаянный крик эскимоса заставил мамонтов насторожиться. Вождь стада обернулся, свернул хобот и, затрубив тревогу, хотел перейти брод.

Но тут случилось, чего нельзя было и ожидать. Фелисьен с явным удовольствием следил с самого начала за неожиданно появившимися чудовищами.

Он ничему не удивился, не ужаснулся, словно он привык ежедневно видеть до полудюжины мамонтов. Он схватил ружье и приготовился к выстрелу.

Я моментально понял, какая была бы это неосторожность. Решительно, мы должны оставить в покое этих толстокожих!

Я бросился к французу и закричал:

— Не стреляй! не стреляй!

Он ответил со снисходительной улыбкой:

— Сколько центнеров свежего, хорошего мяса — и не стрелять!

Я хотел было выбить у него винтовку из рук, но было уже поздно. Грянул сильный выстрел, за ним другой, прокатившийся с шумом и грохотом по лесу.

Начался рев и оглушительные трубные звуки...

Два-три страшилища вскачь пронеслись мимо нас назад, в лес, так что чуть не передавили нас. Они бежали, ломая молодую поросль, и скоро шум их бега пропал вдали.

Взглянув, я увидел громадного вожака, стоявшего посреди русла; он хоботом ощупывал небольшую рану на лопатке. Он чувствовал жгучую боль, так как ярость вспыхнула в нем, как факел. Грива его ощетинилась; глаза сверкнули, словно угольки. И прежде чем мы успели скрыться, с неожиданной быстротой он бросился на нас.

Я схватил Надежду и толкнул ее за ствол старого кедра, где хотя отчасти она была в безопасности.

Осторожно оглядевшись, я увидел, что и остальные спрятались по силе возможности, за исключением Сива. Этот несчастный выбежал чуть не на дорогу раненому животному.

В слепом бешенстве ринулся на него мамонт, чтобы размять его ногами.

Сив бежал, кружил, падал и вновь вскакивал. Но смерть наседала на него сзади. Казалось, что от страха он потерял последние остатки сообразительности. Он начал выть, как волк, так что страшно стало слушать.

— Стреляй, Карл! Да стреляй же, — закричал Фелисьен.

Тут я почувствовал тяжесть ружья в своей руке. Дрожащий голос Надежды повторял:

— Стреляйте скорее, скорее, а то будет поздно!

С величайшей сосредоточенностью, опершись о ствол кедра, прицелился я и спустил курок.

Колосс тихо пробежал еще десять шагов. Но пуля со стальной оболочкой точно выполнила свою смертоносную задачу. Мамонт остановился, судорожно свернул хобот, затрясся и с глухим шумом повалился, как оборвавшаяся скала.

Он лежал, как ржавый камень, между темной хвоей, и один его желтоватый клык грозно поднимался к небу. Пуля из моего ружья прошла ухом до мозга, и действие ее было ужасно. Это был истинный триумф новейшего оружия.

Несколько времени я стоял в немом изумлении над первобытным существом ледниковой эпохи и дилювия, которое лежало предо мной, громадное и еще теплое, существом, за минуту пред тем неукротимо бесновавшимся здесь. Его могучий клык был семи метров длиной, — семи метров наилучшей слоновой кости, над которой затанцовал бы любой африканский охотник.

Я осмотрел боковые бахромы животного, его волнистый густой подшерсток и отдельные волосы его гривы, достигавшие одного метра

длины.

— Его хобот — лучшее лакомство, — восторженно провозгласил Фелисьен, который на все это приключение смотрел с практической точки зрения. Я читал об этом в книге какого-то африканского путешественника. Ну, мой милый, мы можем поздравить себя с крупной свежинкой! Эх, какой был бы тут запас для бильярда! — добавил он, постучав по торчащему клыку.

По приказанию француза, Сив, до сих пор еще бледный, моментально принялся за работу.

Он вырыл поблизости продолговатую, неглубокую яму и принес с реки несколько подходящих камней. Потом развел сильный огонь из сухих ветвей и сначала стал накаливать в нем плоские камни. Когда же они накалились добела, наполнил ими яму и положил на них обрезанный и очищенный хобот мамонта.

Вскоре жаркое было готово. Пир имел вид пира троглодитов. Но я должен сказать, что более нежного жареного, хрустящего и жирного мяса я еще не едал.

В этот момент явился эскимос, привлеченный приятным запахом; при виде неизвестного чудовищного животного он забился от страха где-то между древесными корнями и свернулся в клубок, едва дыша.

Целых два часа не давал он о себе знать. Мы уже думали, что он заблудился или его постигло какое-нибудь несчастье, когда неожиданно вынырнул он, совершенно нетронутый, привлеченный вкусным запахом жаркого и со своим неизменным аппетитом. Эскимос поглощал невероятной величины порции, а его простодушное лицо в блаженстве пищеварения светилось, как полнолунье. Но все же, по его мнению, еще вкуснее был бы желудок этого столь вкусного животного, желудок громадный, наполненный самой нежной полупереваренной кашицей из разжеванной травы и молодой хвои.

Живыми красками описывал он преимущества желудка этого существа, которое он звал теперь «маматок», словом, которым он обогатил иннуитскую речь; но, к его удивлению, мы устояли и остались глухи к его соблазнам и обольщению, очевидно, из уважения к своему собственному желудку, так как предписание эскимосской кухни требует употребления подобных деликатесов в сыром виде...

Только после сытного обеда мы стали обсуждать наше последнее приключение.

Фелисьен, сидя на камне, набрасывал дикую сцену табора у трупа мамонта. Я же снова подошел к толстокожему, измерил его и записал результаты осмотра. При этом я установил, что на задней лопатке мамонта имеются старые, давно заросшие следы ужасных ран. Что же это за животное, которое решается нападать на такого страшного зверя? Может-быть, оно находится в этих же окружающих нас лесах?

И когда потом, покуривая, мы отдыхали около потрескивающего огня, я не решился упомянуть о своем новом открытии.

Между тем, облака над нами медленно начали двигаться. Но на севере открылось желтовато-синее небо, которое не обещало нам положительно ничего хорошего.

Пролетавший временами ветер был теплым. Почти жгучие лучи солнца непрерывно увеличивали, электричество в воздухе.

— Этот печальный край, — сказал Снеедорф, выражая и мои личные мысли, — сохранил в себе все условия, господствовавшие в северной и средней Европе в ледниковую эпоху. Тогда и там по краям ледников бродили стада мамонтов. Потом эти существа отступали вслед за исчезающими ледниками, так как это были существа крайнего севера.