Заколдованное нагорье
Шрифт:
Мужчина в ковбойке выпрыгнул на берег и подтянул лодку. Гордей подал ему вещи — какой-то ящичек, обшитый брезентом, рюкзак и сложенную треногу и указал на свою избу. Сам, гремя цепью, пришвартовал лодку на замок, потом выволок из нее большую рыбину, поднял, держа обеими руками под жабры. Это был таймень килограммов на двадцать.
— Ух ты, рыбка! — не сдержал Валик возгласа.
— Здоровый таймешка, — согласился Ипат. — Эх, ноги бы мне — ловил бы рыбку и покрупней.
А Гордею захотелось, видно, показать перед соседом свою силу
— Устюша! Во дурака поймал! Иди чистить. Гость у нас нынче. Ухой кормить будем, — прокричал он зычно.
— Ему легко говорить, — сумрачным голосом проронил Ипат. — Здоров, как сохатый! Именитый человек. Мне до него далеко, к примеру.
— Будет и у тебя именитость, деда, — ободрил Валик.
— Ах вы! — Ипат привлек к себе внука и Устю. — Ничего не надо мне уже... лишь бы вы росли добрыми, отзывчивыми да справедливыми.
— А ты, деда, помогай. Мы вот хотим найти отгадку в той истории про Заколдованное Нагорье. Очень хотим.
— Може, лучше побасенку рассказать какую? — схитрил Ипат. — Вот слухайте. Помню, по молодости пошел белковать, вижу — по деревьям кто-то скачет. Не разглядел как следует я да стрелил. Гляжу, а это обезьяна. Мать моя! Лапы поистерты до крови. Видно, не легок путь-то к нам из Африки...
Валик улыбнулся смущенно. Устя, взглянув на него, поджала губы, дернула бровями: «Видишь, мол, какой у тебя дед, не хуже гоголевского Рудого Панька».
— А то в другой раз пошел я на сохатого... — заговорил снова Ипат, не отрывая взгляда от поплавка.
— Нет, дедусь, расскажи нам лучше про колчаковский отряд. — Валик опустился на колени, разгладил ладошками красный песок. — План начерти, как помнишь.
— Э-э, да сколько раз одно и то же поминать. — Ипат вздохнул. — Лучше я вам повеселее рассказку придумаю.
— Нет, нам та история нужна, — твердо сказал Валик. — Да поточнее, деда!
— Будто во сне тот случай привиделся Авдею, как он сказывал, — начал старик, прикрыв накусанные мошкой веки. — Э-э, такой сон, какой был ему наяву, не дай бог другому...
Валик подсунул сухой прутик в пальцы деда. Бороденка Ипата уткнулась в грудь, раскрылись синие, как у внука, глаза, и прутик ткнулся в песок.
— Случилось это в зимнюю пору девятнадцатого года, — повел свой рассказ Ипат. — Сезон охотничий к концу подходил... И Авдеюшка, как самый удачливый добытчик в деревне, выскочил первым из тайги к своим старикам...
Не отоспался еще как следует охотник, ворвались в избу двое военных.
— Охотник Авдей Холодцов, на выход!
Пришлось Авдею слезть с теплой лежанки.
В Заваль доходили вести из городов, что в России была революция, потом в Сибири воцарился Колчак, а теперь его начали теснить Красная Армия да партизаны. Но дальняя охотничья деревня продолжала жить без особых перемен. В Острожске, правда, начали появляться белые воинские части, а под городом в тайге объявился партизанский отряд Буранова, но охотников Завали бог миловал от тех и от других.
«И
У одного из них было по две звездочки на погонах. «Поручик», — отметил про себя Авдей, не служивший еще в армии, но знавший о чинах по рассказам фронтовиков. Поручик был парнишка еще, как Авдей, а второй — бородач — носил нашивки унтер-офицера, и грязный бинт выглядывал у него из-под папахи.
— Ты, малый, безусловно, добычливый и опытный? — спросил поручик, постукивая худыми пальцами по кобуре маузера.
— Так... маленько есть.
— Можно пройти в Острожск мимо партизан?
— Едва ли, однако, господин офицер.
— А подумать?
— На обоих берегах скрадывают партизаны, так люди говорят.
— А если крюк дать?
— Так это ж неделю крюк придется давать, по Верхней Тайге!
— А Верхняя Тайга тебе знакома?
— Охочусь там я... мой надел. Да и то не сказать, что вглубь далеко захаживал. Места темные больно...
— Собирайсь!
Заголосила мать, упал на колени отец-старик, заревела молодайка-жена, да военные их мольбы не приняли. И пришлось нежданно-негаданно расстаться с домом охотнику. Мараковали завальцы, что не коснется их большая беда. А вот — на тебе! — веди отряд в тайгу зимней ночью. Наказ от поручика был такой: «Сведешь с партизанами — дома своего не увидишь. В Острожск приведешь к нашим — озолотишься». И постучал офицерик маузером по одному из ящиков, что завьючены были на лошадях. Тогда стал догадываться Авдей, что за ящички везет отряд в Острожск. Догадка подтвердилась днем, когда отошли от Завали порядочно.
Отряд остановился на привал в глубокой тайге. Стали солдаты развьючивать лошадей, один и обронил ящик. Открылась крышка, и красненькие бумажки полетели на землю, точно листья осенние.
Авдея охватил столбняк — никогда столько денег не видывал, хоть мехов приходилось сдавать вороха. А солдат кинулся на колени собирать те деньги да в ящик складывать. И возьми он припрячь несколько бумажек за пазуху. Мигом подскочил унтер.
— Ах ты воровская морда! — и кулаком солдата хряск. Деньги сами собой повылетали из-за пазухи солдата.
«Казну везет отряд, — сообразил Авдей, — в легких ящиках бумажки, в тяжелых, может, само золото». Стал соображать он, мол, все-таки партизаны свои мужики, им бы золото это куда с добром, и решил повернуть отряд незаметно на Буракова. Да старшие остроглазые были. Поручик свою планшетку раскидывает и лоб хмурит. Прикусил усик, говорит унтеру:
— Нам лучше в тайге остаться навеки, чем долг не выполнить, Силыч, а клонит проводник нас назад, к Ангаре. Не в засаду ли своих?
— С такой казной партизаны вдесяжды кусать нас зачнут, господин поручик, — согласился унтер да как гаркнет на Авдея: — Продать нас хочешь, Иудино семя! А ну, веди как след!