Заколдуй меня (сборник)

Кертис Джек

Один раз, проснувшись, Лаура попросила у стюардессы стакан воды. Она выглядела неважно, но улыбнулась Дикону и взяла его за руку.

– Это в порядке вещей, – сказала она. – Не беспокойся. Ничего страшного не произойдет.

В первый раз за долгое время он подумал, что, может, и впрямь не произойдет ничего ужасного. Он сказал:

– Даже и с «Нимродом» – ты ведь так говорила Эдварду. Она немного отпила из стакана и вернула его Дикону, приготовившись снова заснуть.

– Именно так.

– Ты использовала компьютер в конторе Эдварда. Он был оснащен модемом?

– Да.

– И

что ты сделала?

– Стейнер долгое время «облегчал» счет «Нимрода» в компании с другим парнем из какого-то банка, – она вспомнила название, – Банк Майами, верно?

– Да.

– Если бы располагала временем и помощью, я могла бы вскрыть весь этот механизм. Ведь Стейнер дал Эдварду системный код, точно такой же, какой был в моем банке – банке Бакстона, Чедвика... чьего бы то ни было. Это – главный пароль, открывающий доступ к основному компьютеру. Номер счета фонда «Нимрод» я знала. Мне оставалось дать компьютеру новую инструкцию.

– Какую же?

– Ну как тебе объяснить? На простом языке она означает «Сообщать истинное количество денег на всех счетах, кроме этого; сообщать, что на этом счету лежит один доллар». – Она нажала кнопку в подлокотнике и откинулась в кресле назад. – Я опустошила счет.

– На сколько?

– Точно не знаю. Думаю, что на миллионы. Все, что внесли друзья Чедвика. Весь фонд «Нимрод». – Она сонно улыбнулась. – Сегодня он есть, а завтра его нет.

– Куда ты послала эти деньги?

– В никуда. Это не деньги, это просто цифры. Я заставила их исчезнуть. – Она прикрыла глаза, потом открыла и закрыла опять. – Разве наука – не чудо?

* * *

Чедвик ничего не знал об однодолларовом счете, потому что ему не пришло в голову осведомиться о состоянии фонда «Нимрод». Его больше не интересовал ни фонд, ни его вкладчики. Он почти забыл о Волкове, о «Лос Либертадорес» и о Стейнере. Он думал только о себе и о том, что с ним произошло.

Босс провел всю ночь и половину следующего дня в своей квартире на последнем этаже. Он знал, что там его никто не побеспокоит и дела некоторое время будут идти своим чередом. Хотя и недолго. Он знал это.

Всю ночь напролет городские огни горели, точно сигналящие друг другу маяки на холмах; Потом появилась темная предрассветная синева. Чедвик продолжал сидеть, сложив руки на коленях и прислушиваясь к биению своего сердца. Перед ним стоял полупустой стакан с бренди, но он к нему не притрагивался. Некоторое время его мозг судорожно искал выход – так пойманное животное мечется по клетке и нервно втягивает носом воздух за ее прутьями. Потом он успокоился, будто забившись в самый темный угол клетки.

Светало. Темно-жемчужное небо окрасилось сначала в бледно-желтый цвет примулы, потом первые лучи солнца посеребрили пики небоскребов. На улицах остатки ночной жизни тонули в первых волнах жизни дневной. Мусорные грузовики, тоненькие ручейки машин, заступающие на смену рабочие отелей, люди, которые проснулись полчаса назад, и люди, которые только еще собирались ложиться сдать. В воздухе появилось ощущение свежести, которое, впрочем, почти сразу пропало.

Чедвик сидел спокойно и неподвижно, а на заполнявшихся

людьми и машинами улицах нарастал шум, успехи и поражения минувшего дня обретали конкретную форму. Начинавшийся день был похож на предыдущий: жаркий, без малейшего ветерка. К полудню тепловая вспышка почти испепелила город. Улицы пылали жаром.

Четверо мужчин вошли в аптеку на Третьей авеню, согнали покупателей и персонал в заднюю комнату, изнасиловали двух женщин и забрали всю наличность. В вест-сайдской квартире подросток, которого часто бил отец, улучил момент, когда тот лежал пьяный в постели, и ударил его ножом. Город входил в обычный ритм жизни.

* * *

Из квартиры Чедвик поднялся по винтовой лестнице в зимний сад на крыше: огромные терракотовые кадки с цветущими растениями, телескоп, защищенные от непогоды столы и стулья. Он подошел к парапету и глянул вниз. Машины, автобусы, люди двигались беспорядочно, как персонажи компьютерной игры, которыми управляет программа, предоставляющая каждому игроку определенный шанс.

Он устремил взгляд на башни и небоскребы, на невидимые и неразрывные сети власти. Там, внизу, находилась жизнь, которую он больше не понимал. Нужны образы, формы, модели – да, модели поведения людей, модели событий, приливов и отливов, которыми надо управлять сверху. Сила всегда, исходит сверху. Нерон, глядящий с холма на Рим. Блеск ножа ацтекского жреца, приносящего жертву на верху пирамиды; бесшумные взрывные волны от попадающих в цель бомб, распускающиеся точно цветок. В тронутых золотом окнах он увидел перед собой великие империи – Ниневию и Фивы. Он увидел горящий Карфаген.

Солнце, растекшееся по обширным стеклянным поверхностям, ослепило его. Босс стоял, возвышаясь над миром, и ему в голову пришло воспоминание об одном дне из его детства: жаркий, похожий на сегодняшний день, он идет за руку с матерью от низкого заборчика к церковной двери и видит склоненную над аналоем голову священника.

Повергни себя... все царства мира и всю славу их... все это я дам тебе...

Чедвик улыбнулся этому воспоминанию. Он пожалел, что оставил в живых Дикона, но теперь уже ничего нельзя было поделать. У него появилось какое-то странное ощущение, которое он даже не смог сначала выделить из других. Потом он понял, что ему захотелось есть. Он уловил аромат кофе, будто принесенный ветерком, ощутил во рту вкус яиц и сдобных булочек.

Он сделал шаг вперед и оказался у самых перил. Он перешагнул их и уперся пятками во внешний скат парапета, держась рукой за невысокую решетку позади себя. Заполненная людьми и машинами улица, казалось, рванулась ему навстречу. Ее неумолчный гул показался ему чуть слышным. Так шумит море в пустой раковине моллюска.

Его пальцы разжались, и он упал.

Падать было так высоко, что он ощутил свободный полет. Он уже не надеялся долететь до земли. Снова и снова он переворачивался в воздухе, пролетая сквозь золотистое свечение и отражаясь в бесконечных зеркалах закрытых от солнца окон. Казалось, он падал бы вечно, если бы сине-голубой, мерцающий на высоких зданиях свет не поглотил его навсегда.