Заколка от Шанель
Шрифт:
– «Титаник», – сверившись бумажкой, невнятно ответил сосед.
– Такого не знаю, – созналась Люська. И сразу же повернулась ко мне: – Ну, ты оделась?
Я стояла посреди комнаты и, глядя в зеркальце пудреницы, надевала на шею собственноручно изготовленное украшение. На мой взгляд, оно как нельзя лучше гармонировало с золотым мини-платьем в обтяжку, серебряными лосинами и моими всегдашними гриндерсами. Другой обуви я не признавала, да у меня ее просто-напросто и не было. А Люськины туфли мало того что были мне страшно велики, все они имели каблуки по двадцать сантиметров, а это для меня смерти подобно.
– У тебя как с
– А что такого-то? – встрепенулась я.
– Да так, ничего, просто дядя Веня не любит, когда всякую муру на стены вешают, – заносчиво ответила Люська. – Вот попрет он тебя, как на Майку, которая перед тобой тут жила, тогда не жалуйся.
– Ну, рыбы мои, вы идете там? – раздраженно выкрикнул Аркадий в тишину коридора.
– Да сейчас, сейчас, – ответила я, пристегивая заколку к челке. Ее, как я и предполагала, настоятельно рекомендовала надеть Люська. Сказала, что она тоже золотистая и к платью подходит. Хороша бы я была, потеряв вчера подарок подруги. – Люсь, а как ты думаешь, с чего это вдруг Аркаша меня в ресторан позвал? Может, я ему нравлюсь?
Сказать по правде, доктор Орлов не был героем моего романа. Характер нервный и дерганый, да и внешность того, подгуляла. С длинным носом и потешной гримасой опереточного злодея на лице, Аркаша то и дело вздергивал одну бровь и, чтобы казаться мужественнее, выдвигал, как ковш экскаватора, подбородок вперед. В общем и целом, на мой взгляд, впечатление доктор Орлов производил самое жалкое. А вдруг Наташка Перова имела в виду именно его? Такого нервного и жалкого?
И я подумала – ну и пусть. Пусть он такой облезлый. Зато на это сокровище никто, кроме меня, уж точно не позарится. Честно говоря, после разрыва с Лешкой отсутствие молодого человека наложило на меня отпечаток легкой паники и стремление хвататься за первого, кто обратит на меня свой благосклонный взгляд. Пусть даже он будет играть роль комического Мефистофеля в уездном театре оперетты. А вдруг это судьба?
В ответ на мой вопрос Люська скривила лицо и, брезгливо вывернув губу, протянула «Ктооо, тыыы, что ли? Да ты офигееела. Уж скорее это я ему нравлюююсь». А потом уточнила, что, однако, она с таким уродом не села бы в кофейне за один столик. На языке подруги это значило, что у хирурга-травматолога не было ни единого шанса покорить сердце привередливой красотки и добиться ее высочайшей любви. Ибо удостоившийся чести пить с Люськой за одним столиком в кофейне кофе автоматически обретал право разделить с ней постель.
Я отнеслась к словам подруги с известной долей скептицизма и, твердо уверенная в нежных чувствах, которые питает ко мне доктор Орлов, выпорхнула в коридор. Сосед рассеянно скользнул по мне взглядом, и вдруг и без того длинное лицо его еще больше вытянулось, а глаза впились куда-то в область моей груди. Ну наконец-то! Хоть кто-то оценил по достоинству мою маленькую, аккуратную грудь. Не то что у Люськи. У подруги тюнингованный лучшими пластическими хирургами Швейцарии пятый номер, и она все время норовит свое оплаченное валютой богатство выложить в вырез декольте... А то вот некоторые еще, бывает, вставят такие си... Но не
– Ты где это взяла? – проревел врач, размахивая перед моим носом круглой металлической блямбой, от которой тянулся вниз мышиный хвостик кожаного шнурка. – Где, я спрашиваю, ты взяла датчик от израильского аппарата?
Я шарахнулась в сторону, а Люська, вклинившись между мной и хирургом, который, все еще сжимая в одной руке кругляш, второй рукой поднял меня над паркетом и яростно тряс за шкирку, испуганно прокричала:
– А ну-ка прекрати! Ты что, с ума сошел? Ты же платье порвешь, да и ее придушишь!
Аркадий разжал руки, и я с громким стуком упала на пол. Пока я вставала на ноги, отряхивала колени, поднимала с пола заколку фирмы Шанель и снова пристраивала ее на голову, приоткрылась дверь комнаты дяди Вени и его рассерженный голос произнес:
– Люся, какого черта? Идите играть на улицу. Я работаю, и потому кончай шуметь.
– Работает он, – под нос себе пробурчала Люська. – Тараканов лаком мажет...
– Ладно, девчонки, поехали в кабак. По дороге расскажу, в чем там дело, – сквозь зубы процедил доктор Орлов, засунул датчик с веревочкой в задний карман отутюженных брючек и первым покинул квартиру.
Злачное заведение под названием «Титаник» располагалось в прибрежных водах Москвы-реки. Под него романтичный уголовный авторитет Марат Сущевский приспособил белоснежный прогулочный пароход, что слегка покачивался на волнах недалеко от станции метро «Тушинская». И если бы не Люськины обширные дружеские связи в среде тусующейся молодежи, нам бы этот корабль-призрак ни за что не разыскать. А так подруга позвонила сначала одному, тот отослал ее к другому, другой переадресовал к третьему, третий подсказал позвонить четвертому, и вот уже через каких-то полчаса мы неслись на красном Люськином «мазератти» по Волоколамскому шоссе в сторону области и на повороте свернули к пляжу.
Доктор Орлов отошел от первого потрясения, вызванного лицезрением детали от пресловутого израильского прибора, почти полностью протрезвел и, развалившись на переднем пассажирском сиденье, непринужденно рассказывал о своем плане:
– Главное – это то, что я теперь знаю, где искать певичку. Ту, которая Сеньку отравила.
– А ты откуда знаешь, что Сеньку отравили? – подпрыгнула я на заднем сиденье, где места было так мало, что обычно с трудом помещался Люськин зонтик.
На что сосед, потягиваясь, самодовольно ответил:
– Что же я, не врач, что ли? Ты видела его лицо? Такая отечность только при интоксикации организма бывает. Значит, так, девоньки. Заходим в кабак, садимся за самый ближний к эстраде столик, и сразу же после музыкального номера я иду за кулисы. А вы отвлекаете охрану, чтобы не мешали мне с певичкой беседовать.
На том и порешили. Отвалив мою месячную зарплату за каждый из входных билетов, по мосткам взошли на палубу и уселись на корме. Сразу же за нашим столиком стояли колонки в человеческий рост, и это позволило нам предположить, что здесь и будут петь. Больше ни сцен, ни эстрад на корабле не было. Люська тут же прониклась духом здешней обстановки, закинула ногу на ногу и поманила пальцем юного морячка-официанта, почтительно стоявшего в стороне, дожидаясь, когда его позовут.