Закон «Бритвы»
Шрифт:
При моем приближении один из руконогов отделился от стада и, шустро перебирая ногами, направился ко мне. Интересно, что это – проверка? Или же баги решили, что для ликвидации двуногого и одного представителя их племени более чем достаточно?
Я остановился. В такой ситуации возможны два варианта: повезет и не повезет. Надеюсь, что, если второе, я успею выдвинуть из ладони «Бритву» и смахнуть с плеч руконога жуткую голову насекомого с мордой, карикатурно похожей на человеческое лицо.
Тварь подошла, приблизила ко мне свою кошмарную харю, втянула воздух, скривилась. Понимаю ее. Думаю, даже если б ктулху так активно нюхнул плащ, который был
Но это было еще не всё. Перекошенная харя с бессмысленными фасеточными глазами пододвинулась ко мне совсем близко, и из ее пасти высунулся длинный раздвоенный черный язык, на кончике которого повисла капля вязкой слюны. По ходу, эта паскуда вознамерилась попробовать меня на вкус. Но когда гибкая слюнявая лента оказалась в паре сантиметров от моего лица я словно невзначай повернул голову, и руконог смачно лизнул край засаленного капюшона плаща.
Забавно было наблюдать, как руконог отпрыгнул от меня шагов на пять, отплевываясь и стрекоча что-то на своем языке: подозреваю, что сейчас он крыл меня отборным матом. И тут снова его понимаю. Если б меня кто-то так подло заставил лизнуть вонючую тряпку, которую Шрам с завидным упорством таскал на себе, я б, может, даже скончался на месте от фатального отравления. А руконог вон ничего, стоит себе, блюет чем-то темно-зеленым, а его кореша издают звуки, похожие на визгливый хохот гиен.
Я же не стал ждать, пока чудовища перестанут веселиться, а просто направился к тому месту, где совсем недавно возвышался научный центр академика Захарова. Теперь здесь находилась стальная будка размером с два танка, в которую я проник просто – усилием мысли выдвинул из руки «Бритву» и за пару минут вырезал в толстой двери дыру, куда смог пролезть без особых проблем. Несмотря на то, что мой нож изменил цвет клинка на кроваво-красный, своих свойств он не потерял. Вот и ладушки, вот и хорошо.
В вестибюле никого не было, за стойкой – тоже. Можно считать, что мне почти повезло, так как подозреваю, что, стой Кречетов на ресепшене, тут бы мне и кранты. Ибо стены узкого коридора мне совершенно не понравились – было похоже, что они запросто могут схлопнуться, превратив меня в кровавый блин. И две панели на потолке, слегка выделяющиеся на общем фоне, не оставляли сомнений в том, что за ними скрываются пулеметы.
Само собой, я не стал ждать возвращения профессора, которому сто процентов не понравится мое вторжение. Миновал коридор, четырьмя ударами ножа вырезал прямоугольник в бронированном стекле, перелез через стойку и направился вглубь помещения, где слева за дверью обнаружил лифт. В кабине лифта на панели находилась лишь одна кнопка, поэтому выбор у меня был небольшой…
Кабина лифта плавно заскользила вниз. Я, стиснув зубы, отправил «Бритву» обратно в руку (наверно, я никогда не привыкну к адской боли, когда она ходит туда-сюда!), взял «Винторез» Шрама на изготовку и приготовился дальше испытывать удачу.
Процесс пошел. Правда, несмотря на обилие энергии, которое дал всего один «Глаз Выброса», ткани организма очередной куклы, лежавшей в автоклаве номер шесть, формировались медленно – уж слишком сложным было задание. И неуязвимость, и телепатия, и оружие, встроенное в тело… Но профессор, наученный горьким опытом, теперь не спешил, обстоятельно и без суеты давая команды сложной системе.
И вот уже под бронестеклом
Шли минуты, растянувшиеся для Кречетова в вечность, и вот, наконец, на мониторе появилась заветная надпись: «Трансформация 99 %, время до завершения процесса 58 секунд…»
Ладони профессора стали влажными от волнения. Ему не раз в жизни приходилось проводить сложные опыты, но тот эксперимент, что шел сейчас, был, пожалуй, самым сложным и самым важным в жизни Кречетова. Ведь если сейчас все получится хотя бы с одной куклой, значит, можно будет загрузить в приемник все «Глаза Выброса» и дать общую команду для всех автоклавов. И менее чем через два часа из подземной лаборатории выйдет непобедимая армия, подчиняющаяся только его мысленному приказу!
Позади раздалось шипение открывающихся дверей.
Профессор обернулся.
Это был тот самый вонючий наемник, который сходил за партией «Глаз» и принес их, заработав за один день весьма существенную сумму. Узнав, что Меченый нашел россыпь уникальнейших артефактов, Кречетов поступил просто: открыл файл академика Захарова с незамысловатым названием «Грязные дела» и послал коммерческое предложение тому, кто стоял в списке вторым после Меченого – наемнику по имени Шрам, с которым профессор честно рассчитался после того, как тот выполнил задание.
И, похоже, сделал это зря. Надо было нажать на одну-единственную кнопку под стойкой, и потолочные пулеметы в мгновение ока превратили бы спину уходящего наемника в решето. Но что не сделано – то не сделано, жалеть поздно.
– Что такое? – поморщился ученый. – Недостачу в гонораре обнаружил?
– Угу, – сказал Шрам, неторопливо приближаясь к Кречетову. Который, прикинув, как наемник мог попасть в лифт, мгновенно разъярился:
– Какого черта вы себе позволяете, любезный? – заорал он. – Взломали мой бункер, снесли бронестекло! Да я вас в порошок сотру!
– Ага, – глухо сказал Шрам, пряча нижнюю челюсть в ворот капюшона.
И тут до Кречетова дошло.
Голос!
У того, кто подходил к нему, был плащ Шрама, «Винторез» Шрама, лицо Шрама. Но голос был другим! И ростом этот странный тип был чуть пониже. И военные ботинки, выглядывающие из-под плаща, другие. Новые. Но это уже были мелкие детали, подтверждающие очевидное: тот, кто подходил к нему, сейчас тоже освоил методику «текучей материи» – или что-то похожее. Иными словами, это был не наемник, а кто-то другой, сумевший изменить свое лицо так, что профессор сразу и не понял, что его пытаются обмануть. Вопрос – зачем?
Впрочем, ответ был очевиден. Россыпь «Глаз Выброса» на Большой земле стоила бы просто фантастических денег! А подавляющее большинство людей планеты пойдут на что угодно, лишь бы иметь счет в банке со многими нулями и до конца жизни жрать, гадить, примитивно веселиться, жить паразитами, наплевав на науку и на то, что она может дать другим людям…
– Не надо только о других людях, Кречетов, – уже не пытаясь изменить тембр, проговорил незваный гость. – Ты всю жизнь мечтал лишь о власти и лишь для себя, прикрываясь высокими словами о науке, морали и других людях, которых собираешься осчастливить. Потому просто уйди с дороги. Я заберу то, за чем пришел, и уйду. А ты будешь дальше ковыряться с колбами, убеждая себя в том, что кому-то нужен на этом свете, кроме своей персоны.