Закон Единорога
Шрифт:
– Мне кажется, в последнее время все вокруг сошли с ума, – неожиданно тихо сказал Шаконтон. – Леди Джейн постоянно твердит о грядущей Великой Битве; Мерлин утверждает, что Спаситель никогда не был Богом; Люка говорит, что Земля есть царство Дья вола, а люди созданы из морской грязи. Все совсем не так, как учил меня наш капеллан брат Ансельм… Как же тогда Свет, Царствие Божие, спасение души? Или все это ложь, и мы давно живем в аду, и нет никакого рая? – глаза Сэнди были полны неизъяснимой мукой, которая бывает в час пробуждения души.
– Один кесарийский мудрец сказал: «Добро есть зло,
– Но ведь искренняя молитва… – попробовал возразить Александер.
– Господь дал тебе голову, чтобы мыслить, – прервал я его. – Сердце, чтобы чувствовать, и душу, чтобы соотносить свои действия с промыслом Божьим. О чем же ты еще хочешь просить Господа? О крыльях, чтобы летать под небесами? О жабрах, чтобы плыть под водой? Или о хвосте, чтобы отгонять мух?
Сэнди изумленно вскинулся.
– Запомни, мой мальчик. Каждому воздается по делам его. И то «добро», которое мы сегодня свершили, скорее всего имеет обратную сторону.
– Но ведь они были поклонниками дьявола?! – опешил мой оруженосец.
– Дьявола? Они зверски убили ни в чем не повинного старика, делавшего добро всей округе, и это единственное преступление, которое я за ними знаю, – жестко произнес я. – Ну, Ацемар Лиможский еще повинен в измене своему сюзерену королю Ричарду, но это меня не касается. А дьявол? Подумай сам – церковь проповедует умерщвление плоти, воздержание и пост; она утверждает, что добровольная аскеза угодна Господу. Нормальному же человеку куда больше нравится вкусно есть, заниматься любовью и носить шелк вместо дерюги, чем всячески терзать себя в угоду кому бы то ни было. И если Бог – это аскеза, то что же тогда дьявол? – задал я провокационный вопрос Ша-контону, глядевшему на меня во все глаза. – Нормальная жизнь. Я больше чем уверен, что единицы из тех, кто бесчинствовал в часовне, были истинными дьяволопоклонниками…
– А как же тогда… – начал было Сэнди, но тут из темноты послышался негромкий рык гоблина.
– Разговариваете? – услышал я хриплый голос Тагура. Мой оруженосец от неожиданности подскочил, но, увидев гоблина, бесшумно появившегося у костра, чертыхнулся и сел на свое место. Насколько я успел заметить, в ночное время Бельрун всегда вы пускал Лаки, если цирк останавливался не в стенах города. Старый гоблин был надежной охраной как от дикого зверя, так и от непрошеного гостя.
– Садись погрейся, – предложил я. Тагур уселся, жутковато поблескивая черными глазищами.
– Милорд, вы что, действительно понимаете это страшилище? – спросил у меня Сэнди.
– На себя бы посмотрел, придурок, – не замедлил огрызнуться гоблин. – Тоже мне, красавчик! Я криво усмехнулся. Переводить это Сэнди, пожалуй, не стоило. Я ограничился лишь коротким кивком. Тагур покосился на меня и заинтересованно спросил:
– А и
– Он самый, – отозвался я, стараясь не пугать своего оруженосца.
– Я так и думал. Тогда понятно, – заворчал Тагур. – Что, после церкви не спится?
– Не спится… Сэнди, беспокойно ерзавший все это время, наконец не выдержал и спросил:
– Что эта тварь там рычит?
– Не называй его тварью, Александер! – крикнул я на юношу. – Он прекрасно понимает все, что ты говоришь. К тому же он раз в десять старше тебя и опытнее. Так что, будь добр, называй его Тагур.
– Ой, извините… – приподнялся Сэнди, моментально переходя на «вы». – Я и не знал…
– То-то же, не знал… – гоблин тяжело вздохнул. – Вечно вы, люди, все делаете, ничего толком не зная. Как с начала времен повелось, так до сих пор вы ничуть и не изменились.
– А ты помнишь те времена, Тагур? – несколько удивленно спросил я.
– У нас память передается от родителей к детям. Мы помним все, что происходило с нашими предками.
– О чем он? – поинтересовался Сэнди. Я взял на себя роль переводчика, по ходу дела убирая нелестные эпитеты, которыми то и дело награждал род человеческий умудренный жизнью гоблин.
– …В давние времена люди были совсем дикими. Ничего не умели! Ни охотиться толком, ни огня развести… Уж не знаю, чего в голову эльфам взбрело их учить уму-разуму, только, по мне, это им все равно на пользу не пошло, – гоблин поскреб когтистой лапой за ухом. – То есть огонь они, конечно, разводить на учились… ну, там, железо плавить, зверье всякое бить, нелепые каменные жилища строить… Да только все щвпустую – как были недоумки, так и остались. Не понимаю я вас, людей!
Тагур наморщил в мыслительном усилии лоб, отчего стал еще более привлекателен для продюсера фильмов ужасов.
– В те времена, когда любая дикая собака представляла для вашего племени серьезную опасность, мы, гоблины, считая вас своими младшими неразумными братьями, – при этих словах Сэнди как-то странно покосился на рассказчика, но ничего не сказал, – взяли на себя защиту вас от всякого хищного зверья. Долгое время опекали неблагодарных людей, защищали их… И что из этого получилось? – Тагур возмущенно уставился на меня. Я дипломатично промолчал, ожидая продолжения.
– Когда эльфы научили ваших предков метать стрелы и махать железными мечами, мы сразу стали дикими чудовищами, угрожающими людям. Они вытесняли нас из наших лесов и горных пещер и страшно досадовали, когда кого-нибудь из их храбрых вояк настигали наши клыки или когти, – гоблин совсем поник, сумрачно глядя в костер.
– В этом наши судьбы схожи, – задумчиво произ нес я. – Много лет тому назад, когда я приносил рыцарский обет защищать слабых и обездоленных, мне и в голову не приходило, как воспримут они мою защиту. За долгие годы странствий я почувствовал это на собственной шкуре: сначала они готовы плясать от радости и объявлять тебя героем, потом твое присутствие начинает их раздражать, поскольку является ежечасным напоминанием о собственной слабости; и если ты не поспешишь распроститься с ними в этот момент, то заканчивается это тем, что тебя обвиняют во всех бедах.