Закон Фукусимы

Силлов Дмитрий Олегович

И тут у меня созрел план.

– Ложись! – заорал я Японцу.

И начал стрелять.

Как известно из физики, угол падения равен углу отражения. Правда, эта формула для света работает стопроцентно, а вот для рикошета – весьма условно. Чаще, когда пуля бьет в твердую поверхность под углом, она после этого летит по довольно непредсказуемой траектории, так как при ударе и поверхность деформирует, и сама деформируется. Но если у тебя в двух пистолетах два пока что не пустых магазина, а стена выглядит бетонной, только крашенной поверху, и другого

выхода нет, то можно попробовать и такое.

И я попробовал, прикинув на глаз, куда полетит пуля, отраженная от стены.

И начал стрелять.

В стену.

Под углом.

В такие минуты для меня время словно замедляется и я начинаю видеть то, что обычному человеческому зрению недоступно. Например, как первая пуля, порвав краску и выбив из стены облачко бетонной пыли, улетела на полметра левее того места, куда я хотел ее послать. Тогда я подкорректировал огонь, и вторая пуля рассекла воздух уже ближе к цели.

А третья ее настигла. Тоже не совсем так, как хотелось, – ослабленная рикошетом, ударила в плечо монстра, не причинив ему особого вреда, лишь слегка развернув четырехрукого в мою сторону. И при этом второй автомат, нацеленный на угол, за которым я укрылся, сместился чуть левее…

Этого было достаточно.

Я шагнул вправо и принялся стрелять уже прицельно – в башку твари, созданной каким-то безумным гением биоинженерии…

В голову – оно всегда хорошо, лучше, чем куда-либо еще. Даже если пуля и не пробьет крепкий череп, то мозг сотрясет однозначно. А воевать с мозгами набекрень – занятие крайне сложное.

И сейчас случилось оно самое!

Череп создатели четырехрукого сделали ему пуленепробиваемый – во всяком случае для пистолетной пули. Один глаз я ему вышиб и в лоб аж три свинцовых подарка всадил, но, похоже, все это монстра не очень впечатлило. Не фатально, по крайней мере. Да, башка у него дернулась несколько раз, а из глазницы плеснуло белесым на жуткую рожу. Однако на этом все и закончилось…

Причем для меня, так как у обоих моих пистолетов отъехали назад затворные рамы. То есть у меня закончились патроны, и требовалось несколько секунд, чтобы сменить пустые магазины на снаряженные. А ствол автомата четырехрукого уже возвращался в прежнее положение…

Но тут Японец выручил. Подскочил к монстру, приставил ему ствол своего автомата к виску и нажал спуск.

Какой бы крутой череп ни сконструировали ученые, против выстрела в упор никакая кость не выдержит. К тому же если лоб своей боевой машины те ученые спроектировали толстенным, то боковая броня у головы оказалась потоньше.

Башка монстра взорвалась, словно гнилая тыква, по которой долбанули молотком. Веер кровавых брызг хлестанул как из брандспойта, а один выбитый хамелеоний глаз повис на ширме, к которой тянулись многочисленные провода от трех больших приборов, стоящих на полу. Повис, повращался туда-сюда, словно оценивая обстановку, не удержался – и шлепнулся вниз. А секундой позже рядом с ним грохнулся труп четырехрукого чудовища.

– Вот и ладушки, вот

и хорошо, – выдохнул я, отбрасывая в сторону пустые пистолеты и поднимая с пола автомат с дисковым магазином. – Пошли дальше.

– Погоди, – тормознул меня Японец. – Давай глянем, что там, за ширмой.

– Сейчас охрана набежит, – попытался возразить я.

– Она по-любому набежит, – резонно возразил Виктор. – Какая разница, где их встречать, здесь или в следующем помещении?

И отодвинул ширму в сторону…

Пред нами предстало жуткое зрелище.

На операционном столе лежал человек, практически полностью лишенный кожи. Нетронутым оставалось только лицо, и я узнал этого человека. К обезображенному телу несчастного были подключены множество датчиков, а в обеих руках торчали иглы капельниц. Понятное дело, если б этого человека не накачали лошадиными дозами препаратов, он бы уже умер – без кожи люди долго не живут.

А этот – жил. И даже был в сознании. Когда мы подошли ближе, в помутневших от боли и безысходности глазах мелькнуло узнавание.

– И снова здравствуйте, профессор Такеши, – произнес я. – Вот уж не думал, что мы встретимся при столь печальных обстоятельствах.

Губы несчастного дрогнули.

– Они взяли меня… когда я говорил с вами. – Его голос был едва слышен. – Но это неважно, – прошептал ученый. – Они продолжают свои чудовищные эксперименты на людях… Остановите их… И найдите мою жену…

Я понимал, что и то и другое вряд ли реально, но кивнул.

– Остановим. И найдем.

Врать нехорошо, как и обещать то, что не сможешь выполнить. Но иногда бывают случаи, когда и то и другое необходимо. Как сейчас, например.

– Благодарю… Найдите Троих… И убейте… Только так можно остановить все это… И прошу… Освободите меня… от такой жизни…

Это была справедливая просьба. Лучше умереть, чем так жить. Гораздо лучше.

– Закройте глаза, – попросил я. – Будет совсем не больно.

– Благодарю, – прошептал несчастный ученый.

Его веки сомкнулись, я же поднес ладонь к его голове, положил ее на лоб Такеши и попросил мысленно:

«Сделай это быстро. Так, чтобы он больше не страдал».

И мой нож, скрытый в руке, выполнил просьбу. Я ощутил толчок и резкую боль в ладони – впрочем, боль прошла почти моментально. А когда я снял руку со лба ученого, все было уже кончено, и даже из продолговатого отверстия в лобной кости не сочилась кровь. «Бритва» сделала все как я просил – быстро, аккуратно и безболезненно.

Виктор подошел к четырехрукому, валяющемуся на полу, наклонился, выдернул нож из ножен, висящих на поясе, и, вернувшись, положил его на грудь мертвому ученому.

– Зачем? – спросил я.

– Древний японский обычай, – отозвался Виктор. – Нож отгонит злых духов и облегчит путь в страну Токоё.

– Ясно, – кивнул я. Японцам не откажешь в многовековой мудрости. Энергетика ножа – вещь неоспоримая и особая, которую, оказывается, опасаются даже зловредные японские духи, докучающие умершим.