Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Стовер Мэтью Вудринг

– Не справилась. Не... смогла, думаю. Для нее было слишком.
– Память жгла и сейчас. Обрабатывая ее, он обрабатывал и себя.
– Она... сделала кое-что глупое и позволила себя убить.

– Да, Ялитрейя. Искала с вами корону Дал"каннита Тысячерукого.

– Ага.

– Вы были рядом, когда она умирала?

– Нет.
– Ему пришлось опустить глаза к полу.
– Опоздал.

На целые дни. Воспоминания вызвали головокружение и тошноту.

– Ее Легенда... безмолвствует... относительно смерти.

–

Смерть ее была уродлива. "В каком бы пекле не горел Берн, там недостаточно горячо". Хуже, чем у Черных Ножей. Хуже, чем вы могли бы вообразить.

– А вы...
– Голос стал шепотом, полным печали - словно она взывала к нему издалека.
– Вы стали бы спасать ее, если бы могли? Не от смерти. От боли.

– Ох, дерьмо... выдохнул он.
– Иисус Христос-страдалец, что я за трепаный идиот...

Очевидно. Столь очевидно, что слепец увидел бы с другой стороны города.

Когда она поняла, кто явился... это показалось ей подарком Небес. Тайная встреча, наедине и без оружия, в главном святилище Ордена. Искупалась в крови героев, чтобы смыть грехи...

Передала заряженный автомат человеку, который убивает всё, что ходит, летает и ползает в поганой грязи.

А когда он не стал...

Сделка. Сделка с человеком, убившим бога. Обоюдная выгода.

Ведь она знала, что он предпочитает работать в одиночку, а наниматели его долго не живут.

Иисусе.

Он языком вывел отмычку и напильник из-за щеки. Трюк предстоял нешуточный.

Откашлялся и выплюнул инструменты в кулак.

– Для Марады? Я сделал бы всё, что угодно.
– Он начал с левого наручника, работая наощупь, говоря, чтобы скрыть скрежет металла о металл.
– Что бы ни говорил ваш дядя, я не монстр.

– Надеюсь, я уже это разглядела.

Обруч раскрылся, он перешел ко второму.
– Не знаю ее Легенды. Не знаю, что она говорила о... гм, о нас. Был один... момент... в темноте.

– Она пишет, что вы отказались лишить ее жизни.

Тут было трудно возразить.
– Да.

– Пишет, что темнота позволила ей высказать такое, чего она никогда не произнесла бы в свете дня. Позволила видеть себя со стороны. Она говорит, это было испытание. Ее добродетели, смелости и веры. Самое откровенное, какое она переживала.

Голос был едва слышен.
– И единственной причиной ее успехов были вы. Ваша вера в нее дала ей силы поверить в себя.

Снова во рту был тот вкус.
– Было вовсе не так.

– Для нее - так.

– Хорошо. Ладно, ага, - сказал он, как будто слова могли уменьшить боль.
– Полагаю, она не стала бы врать.

– Разумеется.

– Это просто...
– Ему приходилось смотреть в пол.
– Я не пытался ей помочь. Я пытался ее трахнуть.

– Чем можно объяснить, почему для вас воспоминания несут боль, тогда как в ней они пробуждали величие духа.

Ага, угу. Ему надоело колотиться

черепушкой о каждый каменный угол в аллее памяти.
– Знаете, я не стал бы. Вот так. Не стал бы убивать ее, чтобы спасти от боли. Даже Мараду. Даже перед тем, что нас ждало.

– Ах.

– Так какая хрень в чертовой вселенной заставила вас подумать, что я окажу вам эту услугу?

Она издала такой звук, будто ее ударили в горло.

Он старался говорить тихо. Вежливо. Насколько умел, а умел он немногое. Мало практики.
– Он не может читать ваш разум, знаете?

Спина выпрямилась, застыв.
– Что?

– Нет, если вы не думаете о Нем. Почти как мой субвокальный монолог. Иначе Ему приходится лишь гадать, судя по вашим эмоциям.
– Он закусил губу, когда раскрыл второй обруч.
– Да, возможно, вы сами поняли. Умеете болтать о всяческом дерьме.

– Я...
– Голос стал низким, как будто ее душили.
– Я...

– Даже сказать не можете о Нем, верно? Не можете сказать, что значит - чувствовать Его в своей голове. Что Он заставляет вас делать. Никому не сможете сказать. Что-то помешает.

– Не...

– Знаю, вы не можете попросить. И не могу вас спасти. Не так, как вы хотите.
– Держа кольца наручников в кулаках, он встал.
– Но смогу вам помочь, если вы поможете мне.

– Хватит - хватит - вы не понимаете...

– Можете вы не действовать? Он вам позволит?
– Он шагал к выходу по строганным доскам, босые ноги не производили шума. Цепочка наручников растянулась, не качаясь; он успел отмерить ширину капюшона, глядя из-за решетки.
– Позволит Он вам не шевелиться?

С резким выдохом она отскочила от прутьев, так быстро, что оказалась невидима: слишком медленно крутилась кинопленка в его голове. Прижалась к стене напротив, вся дрожа.

Кивнув, он бросил цепочку, показав пустые руки.
– Слушайте. Я кое-что знаю, каково быть одержимым богом. Верно? Не только монастырское дерьмо. Я знаю, что случилось с вами. И довольно четко представляю, каково это.

Он подошел к двери. Она дрожала у каменной стены.
– Не хочу знать, как это началось. Какой вред вам нанесли. Что заставило вас думать, что сделка будет достойной. Хочу лишь знать, что вы можете сделать для меня.

– Для вас? Для вас? – Голос стал резким. Руки в перчатках крошили камень стены.
– Как вы посмели говорить? Один намек... я должна... мне придется...

Она крепко зажмурилась.
– Придется так и так.

– Что, если вы просто повернетесь и уйдете? Просто уйдете отсюда?

– Не могу. Я не могу. Вы сказали слишком много. Уже слишком много.
– Дрожь превращалась в тремор.

– Ангвасса, слушай меня. Я не нанесу тебе вреда. Никогда.