Закон маузера
Шрифт:
Часовые бдели на постах, скрипели снегом, прохаживаясь по аллеям парка. Текинцы галдели на своём наречии, собравшись в одном из гаражей, — наверное, грелись около печки, сработанной из железной бочки.
Половина окон в большом доме, во флигеле и в пристройках ещё светилась, за другими стыла темнота — ночь останавливала порывы даже инженерной братии.
Обметя снег с бурок, Авинов вошёл в длинный коридор.
Отворил дверь своих тесных «апартаментов», переступил порог…
Нет, он знал, что истопник Артур Тигранович человек весьма обстоятельный и не допустит холода в комнатах. Не то, не то…
Вовсе не тёплый дух, исходивший от круглого бока голландской печи,
С громко бьющимся сердцем Кирилл нащупал за спиною ручку и аккуратно прикрыл дверь. Сделал шаг, другой.
Он сразу ощутил движение, направленное из спальни.
Авинов резко развернулся, покачнувшись не то от самого движения, не то от потрясения, — к нему, улыбаясь, выходила Даша. Его Даша.
Она была в шёлковом турецком халате и босая.
Пол холодил, и девушка ступала на цыпочках.
— Дашечка…
— Привет… Не ждал?
Кирилл медленно помотал головой, жадно вглядываясь в её лицо, словно пытаясь узнать ту Дашу, которую оставил на берегу Босфора минувшим летом.
Волосы у жёнушки отросли, касаясь нежных плеч, и вся она была немножечко другая, незнакомая, близкая и далёкая одновременно.
Авинов сделал ещё полшага, и девушка бросилась к нему, обняла за шею, прижалась — и заплакала.
— Ну ты чего? Чего ты? — всполошился Кирилл.
— Ты мне совсем не рад…
— Да ты что, Дашечка?!
Авинова резануло жалостью, и тут же все его надуманные боязни истаяли. Он крепко сжал девушку обеими руками, гладя её волосы, целуя заплаканное лицо, шепча:
— Я люблю тебя, поняла? Мою родненькую, мою красивенькую, мою самую-самую любименькую!
— И я тебя люблю! — всхлипнула Дарья…
…Никто из нижних чинов, даже опытные солдаты не сумели бы раздеться с тою быстротою, какую развил Кирилл.
А Даше всего-то и было нужно — поясок развязать да скинуть халат на пол. Что она и сделала.
Авинов подхватил девушку на руки, уволок в спальню, тиская упругое, налитое, горячее, шелковистое тело, и не успокоился, пока не исцеловал его от ушек до коленок.
Гораздо позже, когда затихли стоны и унялось бурное дыхание, Кирилл лежал рядом со своею женщиной, обнимая её и прижимая к себе. Не желая отдаляться от Даши даже на вот столечко.
— Растерялся я, понимаешь? Скучал-скучал, мечтал-мечтал, а когда желание вдруг сбылось, стою и глазами хлопаю…
— Прости меня… — забормотала девушка. — Я подумала тогда дурное…
— Глупенькая…
Авинов вздохнул. Он вспомнил Надю.
Сейчас Кирилл испытывал и сожаление о содеянном, и раскаяние, но тогда…
Тогда всё было иначе. Он не мог отказать Наде — и не хотел отказываться.
Но Даше об этом знать необязательно.
Не нужно обижать Дашеньку… Она хорошая.
С этой мыслью Авинов и заснул. Счастливый.
Глава 13
«РОСТОВСКИЙ СЕЙФ»
Газета «Курьер поранний», Варшава:
В серой куртке стрелка и серо-голубой фуражке-мацеювке, усатый и мрачный, вот он — маршал Юзеф Пилсудский, любовь и гордость народа!
Великий, мощный, молчаливый, будто сфинкс, погружённый в раздумья, выкованный из гранита. Великий Вождь!
Первый Маршал Польши, Создатель возрождённого польского государства, Воскреситель Войска Польского и Воспитатель народа!
Под его бело-красным знаменем с гордым орлом Пястов мы уничтожим жалкие русские толпы, побьём хохлов и вернём утраченное, дабы раскинулась великая Польша от моря до моря!
«Замкнутая в границах шестнадцатого века, — пишет
Польша же, как самое большое и сильное из новых государств, могла бы легко обеспечить себе сферу влияния, которая простиралась бы от Финляндии до Кавказских гор!»
Газета «Приазовский край», Ростов-на-Дону:
Карлис Ульманис, тот самый, что объявил Лифляндскую губернию независимой Латвийской Республикой, как-то умудряется кланяться сразу двум господам — англичанам и немцам.
Ну с англичанами всё ясно — эти готовы на любые траты, лишь бы России гадость сделать.
Теперь же Карл Индрикович [76] договорился с Артуром Виннигом, германским уполномоченным в Прибалтике, чтобы Балтийский ландесвер, пронемецкое войско «Балтенланда», был объявлен вооружёнными силами «Латвийской Республики».
Правильно, где ж бесштанному «государству» взять армию?
Вот и зазывают немцев служить. Каждому добровольцу обещано латвийское гражданство (восхитительно!) и 100 моргенов земельного надела, если тот хотя бы четыре недели повоюет за суверенность Риги.
Нынче положение Ульманиса осложнилось ещё более: на призыв Лондона защитить латвийскую демократию откликнулась Варшава — теперь ещё и пилсудчикам кланяться?!
Поляки выдвинули на территории Виленской и Лифляндской губерний 4-ю армию генерала Станислава Шептицкого, Оперативную группу генерала Леонарда Скерского, 1-ю армию генерала Стефана Маевского и Резервную армию генерала Казимежа Соснковского.
Наша Западная армия под командованием генерала Маркова прочно удерживает позиции в Эстляндской губернии на линии Аренсбург — Пернов — Юрьев. С востока марковцев подпирает Северо-Западная армия генерала Родзянки.
Полубригада линкоров Балтийского флота («Императрица Мария», «Императрица Екатерина Великая», «Генерал Алексеев») стала полноценной 1-й бригадой, пополнившись новейшим линейным крейсером «Измаил». Базируясь в Ревеле и Мариенгамне, бригада готова к боевым действиям…
76
Так звался Карлис Ульманис в Российской империи.
Котов ощущал непонятный упадок сил.
Движения его делались вялыми, сила чувств пригасла, сменившись тупым безразличием.
Всё время этого дурацкого разговора с белогвардейцем Степан готовился к броску, к уходу. Одно лишь мгновение — и он успел бы выхватить наган, но тот так и остался за голенищем сапога.
Беляк действительно не хотел стрелять.
Хотя мог — дуло его пистолета с толстым набалдашником глушителя глядело на комсомольца в упор, не шевелясь.
Твёрдая у этого Авинова рука…
Котов уныло выматерился — разбередила эта сволочь душу!
Главное заключалось в том, что он верил белому офицеру. Верил, и всё тут! Зачем ему врать?
Был бы тот сам на мушке у Степана, тогда понятно — помирать-то никому не любо, что угодно сбрешешь. А так…
В голове бедной будто угар какой, даже чадом вроде как попахивает…
Много правды было наговорено, куда больше того, что он был способен вынести без потерь для классового сознания и сговора с совестью.
Он что, сам не знал, что творилось в Кремле?