Закон Мёрфи в СССР
Шрифт:
– Как самочувствие? – участливо спросила Тася, которая поджидала меня под дверью.
– Вы меня уж простите, Таисия Александровна, но моё самочувствие ровно такое, как будто молодой крепкий мужчина минут пятнадцать пихал мне в рот длинный толстый шланг! – выдал я.
– Кх-х-х-х! – Тася покраснела, зажала рот ладонью и пыталась не засмеяться, глядя на то, как красивый голубоглазый доктор сквозь открытую дверь передает мне какие-то бумаги и справки.
Ему было плевать на дурные приметы, порог доктора не смущал. Я думаю, его вообще мало что смущало после
– На этом – всё? – уточнила Тася.
– Всё… Теперь вроде как можно попытаться отсюда сбежать…
Вообще-то полагалось ждать результатов всего этого безобразия на больничной койке, но мне страсть как не хотелось туда возвращаться. В том числе и потому, что в палате со мной жили не обычные соседи, а настоящий клуб выдающихся джентльменов.
Один усатый мистер, кажется – энергетик, с растянутой в аппарате ногой, храпел как тысяча чертей, со вздохами и всхлипами. По этим звукам можно было писать аранжировки для дабстепа, ну или – индустриальную симфонию, ибо дабстеп в нынешнее время был неведом.
Второй – мелкий смуглый камрад с фиксирующим воротником на шее постоянно что-то говорил или пел! Этот красноречивый парень рассказал мне подноготную всей своей семьи – от троюродного дяди до тещиной свояченицы, и я какого-то хрена теперь был в курсе, что у этой свояченицы шесть пальцев на ноге! А если ему взбредало в голову петь, то исполнял он одну и ту же песню из неведомого мне индийского фильма:
– Разодет я как картинка, я в японских ботинках,В русской шляпе я большой и с индийскою душой!Его проникновенный петушиный фальцет повторял эти мантры всё время, свободное от рассказов про свояченицу и ее пальцы. Честно говоря, я думал, что сойду с ума.
Решение сбежать укрепилось, когда привезли третьего. К нему, проведать травмированное колено, постоянно приходили посетители и приносили разные лакомства. В основном – холодец. Холодец поглощался с завидным аппетитом. Двадцать четыре часа в сутки! Потрясающее пищеварение…
Так что да, я вполне был готов сбежать. И сбежал.
Отсутствие автомобиля позволяло взглянуть на жизнь под другим углом. Мы с Тасей прижимались друг к другу на продуваемой всеми ветрами автобусной остановке, вдыхали стылый осенний воздух, разглядывали ожидающих транспорта пассажиров. Метро на Зеленый Луг протянут еще куда как нескоро – даже в мое время «зеленую» ветку только-только начали открывать – построили не то четыре, не то пять станций.
Автобусы следовали один за другим, но нам совершенно не подходили. В городах более трехсот тысяч населения, где номера автобусных маршрутов становятся двузначными, названия их порой звучат как угрозы или заклинания. Особенно если написаны они на беларускай мове. Например, что нибудь типа «нумар 66 ЗЛІН-Белгасхарчпрамгандль»!
А всего-то автобусик катится себе от Завода литья и нормалей до конторы Белорусского Госпищепромторга…
Наконец
Я отгородил при помощи своей спины и рук немного места, защищая Тасю от стесненных обстоятельствами пассажиров, оплатил проезд и спросил:
– А Аська с Васькой где сейчас?..
Таисия не успела ответить: кондуктор добралась до музыкальной девчушки с контрабасом.
– За инструмент тоже надо заплатить! – заявила тётя-билетёр.
– Но у меня денег хватает только до музыкальной школы и назад! – растерялась девочка. – У меня больше нет!
– Ничего не знаю! Правила для всех одинаковые! – какая-то очень принципиальная и бессердечная тётя попалась.
– Послушайте! – возмутился пожилой мужчина в красной шапке-петушке. – Отстаньте от ребенка! Что вы прицепились!
Защитник занимал сразу два сидения: на одном он расположился сам, на другом стояли яйца – несколько картонных лотков, один на другом, перевязанные бечевкой.
– А вы не встревайте! – отбрила мужика кондукторша. – А ты, милочка, или заплатишь – или выйдешь, определяйся, пока я до передней площадочки дойду и вернусь.
Девочку мне стало жалко, и я подумал было просто взять – и заплатить за нее, но тут автобус остановился, и львиная доля пассажиров вышла. В том числе – мужик с яйцами. Девочка с контрабасом сбледнула с лица, но сжала губы и, прижав к себе музыкальный инструмент, осталась стоять на задней площадке: вот что значит любовь к музыке.
А вместо мужика на то же самое сидение сел какой-то смуглый молодой парень, в точно таком же «петушке» – разве что в белую крапинку. Двери закрылись, кондукторша с самым решительным видом по полупустому салону направилась к девочке.
– Ты почему не вышла? Давай, плати за контрабас, или я сама его на следующей остановке выброшу, – вот ведь неугомонная!
Ну, не права же, со всех сторон! Нужно было вмешиваться, но парень в «петушке» успел первым:
– Отойдите от девочки, шо вы привязались!?
Кондукторша, не поворачиваясь к парню, но краем глаза фиксируя знакомую шапочку, рыкнула:
– Товарищ, если вы еще раз вмешаетесь, я вас заставлю платить за ваши яйца!
Тася фыркнула, народ в автобусе тоже откровенно потешался над ситуацией, а парниша в красном «петушке» не растерялся и выдал:
– Вы шо, таки хотите сказать, шо у меня яйца больше контрабаса?
Я не выдержал и заржал в голос. Кое-кто подхватил, и кондукторша, красная как рак, обернулась и, осознав свою оплошность, ринулась прочь по салону автобуса. Нашарив в кармане пятак, я сунул его в руку принципиальной работнице общественного транспорта: