Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
Шрифт:
— Стоп! — я выложил из карманов все мои финансы. — Тут вот всего двадцать пять.
— А! — весело махнул он рукой. — Спишем!
Он подбил бабки под двадцать пять, а потом опять начал щедро укладывать в мешок крупы, масло, сухари.
— Спасибо…
— Не стоит… поправляйся! Скучно, чай!
— И не говори!
— Сигареты, кофе?
— Можно, — робко согласился я.
Подошел человек в форме, второй помощник:
— Может, пойдешь с нами? Мы сейчас на юг…
— Нет.
— А то смотри…
Мы пошли к нему в каюту.
Там двое играли в шахматы.
— Есть книжки, какие не жаль?
Второй помощник отобрал несколько, положил в мешок.
— А хочешь, я тебе на гитаре сыграю, — предложил он.
Я растерялся.
Он достал с верхней койки неимоверно инкрустированный инструмент — сразу можно было догадаться, предмет особых забот, гордости и тщеславия второго помощника. В обоих океанах — Тихом и Ледовитом — нет такого инструмента!
Я ахнул.
Второй помощник расцвел.
Я ахнул и сел.
Второй помощник улыбнулся, довольный, и ударил тихо по струнам. Он пел не морские песни, а геологические, альпинистские и даже туристские, чтобы, как я понял, доставить мне приятное.
Боже, какие отличные парни ходят в нашем океане!
После обеда подошел бот и отвез меня на берег.
Матросы добыли несколько птиц. Сеть проверили за это время дважды. Улов небольшой — все основное я взял утром, полный ящик рыбы был тут же на берегу.
— Возьмите этот ящик, — предложил я капитану. — И вон тот, там соленая рыба, вчерашняя, но на уху пойдет. Вашего-то улова все равно на всех не хватит.
— Спасибо.
Люди на берегу были не столько рады улову, сколько возможности посидеть на земле, покурить у костра, это было сразу видно.
Легкий туман наползал на берег, дело близилось к вечеру.
И тут прибежал запыхавшийся матрос:
— Там… — махнул он в сторону сопки, — там… медведи!
Механик выскочил из бота, и они вдвоем с матросом помчались в конец лагуны к сопке.
Я хотел было объяснить капитану, что это Рыжебокая, рассказать о ней, но тут заметил у механика в руках карабин, а матрос у кого-то успел взять двустволку. Они тяжело бежали по гальке, механик опередил матроса. И тут до меня дошло.
— Стойте!
Я бросился вдогонку.
За спиной слышались шаги, это с трудом поспевал капитан.
— Стойте! — кричал я. — Не стреляйте!
До медведей было метров сто пятьдесят, Механик присел, прицелился, выстрелил с колена. После такой гонки в цель он не попадет, это я знал.
— Дай мне!
Он протянул карабин.
Я вытащил патроны и выбросил их в море.
Рыжебокая с малышами стремительно неслась в гору.
— Это мои медведи…
Подошел капитан. Он тяжело дышал.
— Да, — сказал капитан оторопевшим матросам. — Это его медведи. Они тут живут.
Мы молча возвращались к боту.
Я помог погрузить рыбу. Попрощался с капитаном. Бот отчалил. Капитан помахал мне фуражкой, я ответил. Механик оглянулся, засмеялся, повертел у виска пальцем.
— Давай, давай! — кричал я ему. — Следи за мотором! — И показал ему фигу.
Я ожидал Рыжебокую, но больше она не появлялась. А потом пришел вельбот.
— Ты хоть фразу какую-нибудь знаешь по-японски? — спросил я Виталия.
Ребята внимательно посмотрели на меня и, видно, решили, что я окончательно спятил в своем одиночестве.
Мишаня
Пятьдесят раз видела Большое Солнце корявая старуха Ильмытваль. Руки ее уже не могут держать иглу, но ножом она орудует исправно, глаза слезятся, а слух по-прежнему чуток, как у молодой волчицы.
Ильмытваль сдирает шкуру с убитого пса Илекеу. Илекеу — Белая Шейка — был стар, ленив и совсем бесполезен в большом хозяйстве Нанывгака. Его шкура пойдет на воротник летней кухлянки и оторочку малахая. Красивым был Илекеу. Баловал его Нанывгак. Кормил хорошо и бил нещадно, пока не убедился, что толку от него в упряжке не будет.
Все-таки Нанывгаку было жаль Илекеу, и он решил, что убьет пса жена. Все равно старухе делать нечего. Он отдал ей свой нож — длинное тонкое лезвие с рукояткой из моржовой кости, а сам ушел в соседнюю ярангу пить чай.
Когда он вернулся, шкура лежала на земле, натянутая на колышки.
Она полежит несколько дней, высохнет, потом Ильмытваль снимет мездру, обработает шкуру оленьими катышками и корой ползучего ивняка, снова натянет и высушит, и можно будет шить Нанывгаку обновку. Ильмытваль поспеет вовремя: в город сдавать колхозную пушнину Нанывгак поедет только через неделю. Все знают, это задание председатель колхоза обязательно поручит Нанывгаку. Так было каждую весну, и каждую весну Ильмытваль шила своему старику обновку.
А город наш как город — не велик, не мал. Зимой здесь лежит снег, летом тает, а в парке культуры и отдыха клетка с медведем. Ни тебе культуры, ни отдыха, ни парка — несколько кустиков, даже не огороженных забором. Зато посредине клетка, а в ней заправдашний белый медведь по кличке Мишаня. Давно он уже не белый. Грязный, чумазый, шерсть свалялась, висит сосульками да клубками.
Год назад совсем маленьким привез его сюда Нанывгак. С тех пор и не видел Мишаню. А Мишаня рос себе потихоньку в клетке и забывал, что он зверь.