Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
Шрифт:
Козлов повернулся и ушел медленным шагом человека, у которого полно забот.
Вскоре появилась и она, волоча за собой по снегу комплект меховой одежды.
— Здравствуйте! Мне сказали, что я поеду вместе с вами.
— Правильно сказали, — буркнул Ильдар.
Они помолчали.
Она вздохнула:
— А когда поедем?
— Я думаю, завтра.
— А мне сказали — сегодня…
Она сидела на крылечке Ильдарова дома, постелив под себя кухлянку, смотрела, как Ильдар возится с нартой, и в глазах ее было столько любопытства, наивности и детской доверчивости, что Ильдар
— Меня зовут Ильдар, можно и Хан-Гирей, это Козлов придумал. А вас?
— Света… Светлана я, Иванова…
— Ну вот, Света Иванова, один я бы завтра был там, куда тебе надо, у Кунчи. — Ильдар сразу перешел на ты. — А с тобой и за два дня, наверное, не дойти.
— А почему?
— Потому что снег тяжелый. А еще — впереди только одна избушка, и сегодня мы до нее не дойдем, поздно уже, а в палатке ты не ночевала, кажись, никогда.
— Никогда-а… — тихо, нараспев сказала Светлана.
— Первый раз в тундре?
— Впервые. Еще никогда не была. Все мечтала.
— Зачем?
— Что — зачем?
— Зачем мечтала? — тихо злился Ильдар.
— Не-е зна-аю… — нараспев протянула она.
Он вздохнул.
— Приходи завтра утром, пораньше. Пораньше и тронемся. А сегодня померь меховую одежду. Не надевала еще?.. Нет?.. Вот, а собралась в тундру! А вдруг что-нибудь пригнать надо! Давай, влезай в шкурье, привыкай.
Он вздохнул тяжело и пошел в дом, поставил чай. Закурил. Лег он спать вконец расстроенный и долго не мог заснуть. «И зачем таких вот несмышленышей присылают в тундру? — думал Ильдар. — Теперь уж ничего не поделаешь — надо везти, оставить у Кунчи, да и аллах с ней».
Выехали утром, когда солнце было еще холодным. Ильдар не сердился на Козлова, попутчица нравилась ему.
В новой меховщине она выглядела неуклюжим медвежонком. Это смешило Ильдара, но наметанным глазом тундровика он заметил, что Светлана сменила на торбасах матерчатый верх, через который продевается веревка, да и сама веревка была заменена на шелковый шнурок (это уж зря, — подумал Ильдар, — шелк держит плохо), и камлейка была выстирана и заштопана…
Собаки шли хорошо.
Собаки всегда чувствуют настроение человека. И даже те четыре, которые в упряжке были чужаками, бежали спокойно. Ильдаровские псы их не тревожили, Ильдар не кричал на них, не волновал, он подставил лицо солнцу, молча протянул Светлане свои запасные темные очки, было ему хорошо, и думал он о том, что вот попутчица, на удивление, толковая: не спрашивает ни о чем.
Любил Ильдар тишину и молчание, не любил, когда растравляли его в пути ненужными разговорами, потому что ведь никогда нельзя насмотреться на тихие снега, на бегущих собак, никогда не наслушаешься музыки мартовского следа…
Ильдар остановил нарту.
— Будем чай пить? — спросил он.
— Бу-удем, — нараспев сказала Светлана.
Ей было тепло. Она сбросила малахай. И Ильдар вдруг обнаружил, что она очень симпатична, даже красива, особенно эти наивные, искрящиеся, как снег, глаза, радостное лицо и желтые длинные волосы. «Наверное, они пахнут снегом и солнцем», — подумал Ильдар.
Она слепила снежок, запустила им в Ильдара, он засмеялся, а снежок попал
К вечеру нарты подкатили к избушке.
— Здесь будем ночевать, — сказал Ильдар. — Ты устала?
Она молча кивнула.
Он постелил ей кукуль, помог снять кухлянку, растопил печь, зажег свечи и поставил чай. Она забралась в спальный мешок, он сделал ей изголовье из кухлянки, она благодарно улыбнулась.
— Устала?
— Немножко болит голова… Вот попью чай, и пройдет.
— Ага… это просто от длинной дороги.
Ильдар пошел кормить собак.
Он их распряг, посадил каждую на цепь, отпустив только двух вожаков. Дал каждому псу по юколе, потом подумал и, махнув рукой, нарезал десять небольших ломтей нерпичьего жира и тоже бросил каждой собаке. Собаки поскуливали, как и всегда перед кормежкой.
Ильдар впустил одного из вожаков в избушку, тот вошел и лег в углу, у порога.
Чай кипел. Ильдар склонился над Светой. Она спала. Тогда он отодвинул чайник, поставил котелок и принялся; готовить ужин.
Сооружал он ужин неторопко, стараясь не шуметь: никогда нельзя будить человека, даже если он заснул голодным.
Ильдар поужинал, залил термос свежим чаем, поправил изголовье Светланы, надеясь, что она проснется и тогда поужинает, но она спала крепко, и он вздохнул, задул все свечи, кроме одной, постелил в углу свой кукуль, но не забрался в него, а лег сверху: в избушке уже было тепло, и подумал о том, что сны ему сниться не будут, что устал он дьявольски, а у Вутильхина надо бы починить алык, перегрыз он его, молодой еще, не привык к упряжке, да и встать бы надо пораньше, покуда солнце холодное и крепок наст… а девчонка ничего… хоть и первый раз в тундре… ничего… вот только красива больно, не для тундры… и волосы нездешние… солнцем, наверное, пахнут или снегом.
Он встал, подошел к Светлане, поправил ей прядь, наклонился, осторожно поцеловал, рассмеялся — хоть дорога и была длинной, но духи не выветрились.
Светлана тихо спала.
Он повернулся и пошел на свое место. Последняя сигарета перед сном — самая вкусная. С последней сигаретой приходит успокоение. Или самые тревожные мысли. Иногда прозрение приходит с последней сигаретой. «Странно, — думал Ильдар, — меня совсем не интересует ее отношение ко мне. Меня интересует мое к ней отношение. Странно».
Завтракали весело. И когда тронулись в путь, Ильдар, смущаясь, сказал ей, что, поскольку им предстоит быть в тундре вместе и ехать долго, пусть она не стесняется и, если ей что-либо нужно, пусть говорит, он остановит нарту, и он тоже скажет просто, чтобы она отвернулась. Он совсем покраснел, но она сказала:
— Хорошо, Хан-Гирей, хорошо, чего уж там.
И оттого, что она преодолела смущение раньше его, ему стало спокойней.
К ночи они были в стойбище Кунчи. Но на месте стойбища они нашли пустые консервные банки, остатки кострища, весь снег вокруг был перемешан оленьими и человеческими ногами. Ильдар потрогал руками пепел в кострище, размял олений катышек, прошелся по следу нарт, вернулся и сказал Светлане: