Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
Шрифт:
— Да вроде знаю…
— Например?
— Не хвались удачей… не загадывай наперед… не меняй на полпути решений… — вспоминал Вася.
— Еще!
— …не плюй в костер… не оскверняй воды ручья и реки… не разбрасывай пищи, а оставь часть птицам и зверям…
— Еще!
— …не говори плохо о женщине… не убивай больше, чем нужно для еды…
— А еще, еще! Девятое правило! Ну?
— Подожди, — остановил Одиссея Зевс. — Вася! — сказал он нежно, — ну зачем тебе все это нужно? У Париса уже были неприятности…
— Да, —
— Вот посмотри на Одиссея… он хоть и смертный, но путь на Олимп ему не заказан. Представь, возвращается он в свою Итаку. А ведь неизвестно, что там ему предстоит. Может, там его Пенелопа фигли-мигли крутит, куры-муры строит, может, у нее от женихов отбоя нет? А? Что тогда? То-то… А ведь как начиналось все красиво!
— Кстати, — вспомнил Зевс и обратился к погрустневшему вдруг Одиссею, — я с тебя все выговоры снял?
— Вроде все, — сказал Одиссей.
— И последний?
— Последний нет, — вздохнул Одиссей.
— Вот-вот, то-то и оно. Ладно, сниму, — пообещал Зевс. (Он любил Одиссея.)
Вася думал о путешествиях Одиссея и вспомнил, наконец, девятое правило судьбы:
— …соверши ради женщины подвиг!
— Во! если хочешь, чтобы судьба повернулась к тебе своей лучшей стороной, — расширил формулировку старый Зевс.
— Я готов, — сказал Вася.
— Эва, какой прыткий! — засмеялся Одиссей. — Думаешь, это так просто? Надо ведь, чтоб и женщина это заслужила, понял?
— Красота — уже заслуга, — сказал Вася.
— Ну, ну… разговорился. Чья заслуга? Ее? Как бы не так! Родителей! — рявкнул Зевс.
— Все в руках божьих, — шепнул Одиссей и кивнул в сторону Зевса. — В том числе и красота. Женщин, мужчин, зверей и цветов… Дурной ты, Вася.
— Ну, иди, юноша, иди, — сказал Зевс. — Мы тут это дело обсудим. Посовещаемся и решим. А там богини уже разделили твою нерпу, так что ты, на всякий случай, заполни анкету по всей форме и в трех экземплярах.
Вася ушел.
Одиссей и Зевс начали ссориться.
— Он же хороший парень, — сказал Одиссей. — Тебе что, трудно было сделать, да?
— Да не трудно. И подвиги ему не впервой совершать, — вспомнив тундровую жизнь Васи, сказал Зевс. — Только у него вся жизнь такая, а ты, Одиссей, совершал подвиги в свободное от работы время. Усек?
— Ну и что?
— А то, что из-за Самой Красивой Девушки у него все равно будут неприятности. Я старый, я это знаю, а я ему их не хочу, потому что очень уж мне понравился этот чукотский охотник, Понял?
— Понял!
— Ну иди, иди, спать пора. Завтра тебе в дорогу. Путь-то длинный.
— Интересно, чем же все это кончится? — спросил любопытный Одиссей.
— Чем? — тоже спросил Зевс.
Одиссей и Зевс сгорали от любопытства.
— Зови нашу прорицательницу
Пришла сварливая сестрица Гектора Кассандра.
— Чем все это кончится? — спросил Зевс.
Взор Кассандры был, как всегда, печален. В легкой черной тунике ей было холодно.
Она молчала.
— Ты же прорицательница, ты все знаешь!
— Не знаю… — опустила она руки. — Все зависит от автора.
От автора. Когда Вася Кеукей был на Олимпе, я сидел у подножия этой сопки, чинил нарту и держал собак, чтобы они не убежали. Сейчас Вася на Мысе Эрри. Его очаровательная жена Ирина работает медиком в поселке. У них есть сын Альберт. Скоро он тоже будет охотником. А Самая Красивая Девушка живет в Магадане. Только я не скажу кто. Ей еще рано знать об этом.
«Троянская война» в долине Эргувеем
Безнадежный оптимист Гырколькай, старик с добрым и хитрым взглядом, сказал, наливая мне чай:
— Теперь твоя очередь…
Мы сидели в чоттагине у костра. А за порогом стонала и ухала пурга. Невеселая это работа — вторую неделю скитаться по тундре и задувать случайные костры.
Гемайнаут — жена Гырколькая положила на шкуру у входа два камня, проверила веревки и предложила всем идти в полог пить чай.
Рыжий Чере, вожак упряжки, чувствовал, когда люди уходят от костра. Ему всегда что-нибудь перепадало, в его старой памяти маленький огонь затухающего костра и надбавка к ужину сливались в одно.
Вожак смотрел не на людей, а на огонь. Угли вспыхнули. Чере зевнул, и глаза его повлажнели. Он зевал, как уставший человек, — до слез. Чере ушел и свернулся клубочком у входа. Если бы он умел говорить, он бы промолчал.
Мы залезли в полог, большой меховой ящик из оленьих шкур. Через минуту стало жарко.
Первым разделся старик. Он снял кухлянку и меховые брюки и остался в тонких пыжиковых штанах. Он повернулся спиной к двум керосиновым лампам. Старик блаженствовал. Так блаженствуют на пляже.
Потом декольтировалась Гемайнаут. Она наполовину вылезла из керкера — мехового комбинезона… Она не стеснялась. Да и зачем стесняться, если тебя никто не любит. Она много, любила в молодости, а теперь в ее памяти нет места даже воспоминания. И ей все равно. И никто не заметил ее плоских, как, лепешки, грудей. В тундре не принято обращать внимания на старух.
— У меня совсем кончились сказки, — сказал Гырколькай. — Теперь твоя очередь.
Все свои сказки я израсходовал в предыдущие приезды. У меня и так их запас был невелик: пастухи давно все знали про Бабу Ягу, Кащея Бессмертного, Конька-горбунка и золотую рыбку. Я им и про золотые торбаса сочинил, бессовестно заимствовав сюжет «Золушки».