Закон проклятого
Шрифт:
Но солдат уже ничего не слышал. Его остановившийся взгляд был устремлен в низкое серое небо, похожее на надгробную плиту, которая вот-вот накроет землю… И тоненький, слабый солнечный лучик, случайно пробившийся сквозь свинцовые тучи, метался, запутавшись в неподвижных ресницах мертвеца.
Книга первая
ЗАКОН ВОИНА
И если, вынужденный угрозой, я принял наследство, то полагаю, что я стал наследником. Но если бы я был свободен в своем выборе, я бы не пожелал становиться им.
Он лежал в грузовике, бешено несущемся по раздолбанной дороге, а любопытные звезды сверху заглядывали в дыры брезентового тента, растянутого над кузовом.
Его рука билась о что-то мягкое. С усилием приподняв ее, он ощупал посторонний предмет.
Чье-то лицо… То ли разбитое в кровь, то ли полусгнившее, в темноте не разобрать, тент был застегнут наглухо. Темнота плавала перед его глазами, словно густой черный кисель. Так бывает после хорошей драки, когда схватишь прямой в подбородок, а потом не помнишь, что было дальше. Либо после отравления чем-то очень поганым…
Снаружи бледное солнце понемногу затмевало своими лучами звезды. Правда, все равно света было пока недостаточно для того, чтобы подробно рассмотреть окружающую обстановку. Хотя чего ее рассматривать? Лежишь себе, тебя везут куда-то, рядом труп или несколько трупов. Существенная ли разница, один мертвец рядом с тобой или несколько?
Внезапно грузовик дернулся, словно животное, попавшее в ловушку. Снаружи прострекотала очередь, дырок в тенте стало больше. Ровная линия новых звезд пересекла тент, грузовик вильнул вправо… и темный мир перевернулся с ног на голову…
Он упал на тент и больно ударился головой о что-то твердое. Вдобавок на него навалилось чье-то вонючее тело, что придало ему сил. Он рванулся, оттолкнул безвольный источник зловония и пополз по направлению к небольшой дыре, образовавшейся в тенте, в надежде разодрать ее побольше и вывалиться наружу.
Ему оставалось проползти не больше метра, когда дыра вдруг расширилась без его помощи – тент с характерным треском распороло лезвие ножа. После чего в образовавшийся разрез просунулась чья-то смутно знакомая рожа, разинула рот и заорала мерзким голосом:
– Ррррота, подъем! Стррроиться на утррренний час физических занятий!!!
Темнота вздрогнула – и пропала, рассеченная резким светом… Взошедшего солнца? Нет. Нескольких электрических лампочек, одновременно зажегшихся под потолком казармы…
Сон расплывался, нехотя выпуская его из своих объятий. Другая реальность – страшная, чуждая, но почему-то родная – слишком медленно растворялась в настоящем, пропахшем тяжелым солдатским потом, дешевым сапожным кремом и вонью больших коричневых тряпок, которыми драят полы казармы солдаты первого года службы.
– А тебе что, душарра, особое приглашение?
Удар тяжелым сапогом сбросил его с узкой солдатской койки. Еще не придя в себя со сна, он умудрился по-кошачьи перевернуться в воздухе и приземлиться на четыре точки. Это спасло его от удара головой о прикроватную тумбочку, но еще больше разозлило дембеля.
– Ишь
Второй удар был направлен точно в живот. Так бьют футбольный мяч, снизу вверх, чтоб на носок пришлась основная сила, от которой мячик летит высоко-высоко, прямо к черному, звездному небу из сна, клочья которого все еще слабо колыхались там, под потолком, рядом с электрическими лампочками.
Когда ты еще не до конца проснулся, случается, что некоторые движения происходят рефлекторно. Вот и сейчас он чисто на рефлексе слегка отклонился в сторону. При этом сапог дембеля ударил левее, под мышку…
Он и сам не понял как так получилось, что нога в сапоге оказалась плотно зафиксированной между рукой и телом. И, наверно, от неожиданности, а может, по инерции от удара, он резко отклонился назад.
Хрясь!
Отъевшаяся на ворованных с кухни харчах морда дембеля с размаху впечаталась в стальной край койки второго яруса. После чего, не удержавшись на одной ноге, дембель как подкошенный рухнул на пол, заботливо покрытый «духами» в прошлом месяце защитной краской. На темно-оливковую зелень досок обильно плеснуло красным из расквашенного носа.
– Т-ты!!! Урод грёбаный!!! – прохрипел дембель, тяжело поднимаясь с пола и утирая нос рукавом нового хэбэ, только вчера выменянного у каптерщика на ящик тушенки. – Писец тебе, душара! Мыль веревку, падла вонючая!
У него было простое имя – Иван. Изначально, с рождения… Потом у него было много имён. Вначале – глупые и обидные прозвища в школе, так как дети не любят тех, кто держится особняком, не желая пакостить учителям или вместе с одноклассниками мучить пойманную кошку. Потому сверстники мстили – когда подло и исподтишка, а когда набросив на голову пальто и навалившись кучей и молотя в два десятка маленьких, детских, злых кулачков. Дети жестокий народ. Впрочем, когда они вырастают, мало что меняется.
Потом была армия, в которой для молодых солдат, кроме «дух» и «урод», других имён не существует. А вот если «дух» и «урод» ещё и подчеркнуто избегает общества сослуживцев, так как не курит, не пьет дешевую водку и не любит воровать без особой надобности, – вот тогда ему приходится уж совсем туго.
Его били. Его били утром, днём, вечером и ночью. За то, что плохо вымыл пол, за то, что не выпросил у гражданских, работающих в полку, пару сигарет для «дедушки», за то, что слабее, за то, что родился в центре Москвы, а не в сотне километров от Кольца, и просто так, оттого что можно ударить безнаказанно. Его били всегда толпой, так как один на один делать это было опасно. Не потому, что он умел драться. Просто порой случалось так, что тот, кто пытался избить его, сам неловко оступался и падал, причем сильно и больно… Однажды его били особенно жестоко, и здоровенный дембель сломал ему руку. Провалявшись в госпитале несколько месяцев, он вернулся в часть. И всё началось сначала.