Закон проклятого
Шрифт:
– Знаешь, миром править мне на хрен не надо. Мне б разгрести эту кучу дерьма, а дальше – хоть трава не расти.
Иван вернулся к своему дивану и принялся чесать за ухом Лютого, от чего комната наполнилась довольным мурлыканьем.
Пучеглазый задумчиво тёр подбородок, уставившись в книгу и что-то беззвучно шепча себе под нос.
– «И не несколько кукол…»? Хм… Судя по твоему рассказу, вы оба имеете способность управлять двумя-тремя людьми одновременно. А здесь – целые народы…
Он облизнул пересохшие губы, не переставая осторожно листать хрупкие страницы.
– Ты знаешь, Иван… по-моему,
– Ну давай попробуем, – Иван от души зевнул. – Об чем заклинание-то?
– А вот это мы сейчас узнаем.
Учёный склонился над книгой. Свет хрустальной люстры, висящей под потолком, странно преломился в толстых стеклах его очков, и Ивану показалось, будто глаза исследователя блеснули недобрым огнем.
– «Si metu coactus, adii hereditatem, – начал он хриплым от волнения полушёпотом, водя кончиком пальца по истертым знакам, – puto me heredem, quia quamvis si liberum».
Ивану почудилось, что воздух в комнате вдруг стал плотнее. Предметы приобрели немного размытые очертания, словно Иван сидел на дне аквариума, доверху залитого водой. Почудилось вдруг, что ожили развешанные на стенах иконы, в каком-то мистическом ужасе потупив взоры и пряча в складках одежды съёжившихся младенцев. Слова однорукого чернокнижника гремели, наполнялись силой, многократным эхом отражались от стен, становясь не просто колебанием воздуха, а чем-то материальным, осязаемым.
– «Esset, noluissem, tamen coactus volui», – набатом гремело в комнате, и удивительно было, что ещё держится, ещё не рассыпалось карточным домиком сложенное из бетонных плит здание.
Пространство, заполненное словами, сгущалось. Они тучей надоедливой мошкары зудели в ушах, роились в воздухе, от них становилось неуютно и тесно, они давили на грудь и мешали дышать, вытесняя своей колоссальной массой кислород из помещения. Они прижали Ивана к спинке дивана, намереваясь нанизать его тело на стонущие от невиданной нагрузки выпирающие пружины. Кручёное железо впилось в позвоночник, грудная клетка давилась хрипом и плющилась, красная пелена застила взгляд… Казалось, ещё секунда – и ожившие фразы раздавят, размажут его по дивану так же легко, как плющит шаловливая детская рука мягкую пластилиновую куклу…
Учёный со смесью страха и любопытства смотрел, как корчится парень, как мечется по комнате обеспокоенное животное, раздирая душу надрывным мявом. Но любопытство пересилило, и Пучеглазый не прервал заклинания, как в свое время не убрал он когда-то собственной руки, пожираемой зверем, проснувшимся в человеке. Странная категория людей – учёные. Частенько готовы они ради сомнительных научных достижений жертвовать не только собой, но и другими, чтобы после копаться в остывающей плоти, разыскивая ответы на только их интересующие вопросы…
Заклинание закончилось. Калека не отрываясь смотрел на парня, подвергшегося страшному опыту. Застывшее лицо его сейчас напоминало посмертную гипсовую маску. Снежно побелевшая кожа, неживые мраморные глаза без малейшего намека на зрачки, полуоткрытые губы, окаменевшие в последней попытке поймать глоток воздуха…
Вдруг Иван шевельнулся, поднялся медленно, как сомнамбула ощупывая руками воздух, подошел к столу,
Парень положил руки на гарду и неподвижным взором уставился на стену, будто видел за ней что-то недоступное людям. Он был сейчас похож на статую молящегося средневекового рыцаря, которые в походах за неимением под рукой церкви и иконы использовали крестовины своих мечей для общения с богом, так и не вынув порой клинка из поверженного тела неверного сарацина. Гипсовые губы шевельнулись беззвучно, в пустых глазных яблоках родились точки, которые, стремительно увеличившись в размерах, пересекли белки узким кошачьим зрачком. Фигуру человека внезапно окутало серебристое сияние, и тонкий, вибрирующий звон, идущий от сверкающего клинка, заложил уши…
Испуганный кот прижался к ногам учёного, и мелкая нервная дрожь животного передалась человеку. Потной здоровой рукой Пучеглазый вдруг неожиданно для самого себя сотворил в воздухе знак, повторяющий формой крылатую пятиконечную звезду, венчавшую рукоять меча…
Похожий на предсмертный вопль раненого зверя звон оборвался на самой высокой ноте. Исчезло сияние, и парень – не каменная статуя, а просто смертельно бледный парень, упал ничком у только что созданного им алтаря. Ученый бросился к нему, наклонился…
– Я видел его… – еле слышно прошептал Иван – и потерял сознание.
Андрей скомкал и отбросил в сторону лист позавчерашней сводки происшествий.
– Ничего! – устало сказал он и провёл ладонью по трехдневной щетине, будто смахивая с лица невидимую паутину. – Вообще ничего. Обычные пьяные драки, два ограбления, кражи, угоны… Ничего из ряда вон выходящего. Как в воду канули, сволочи.
За несколько недель, прошедших со дня гибели появившегося из ниоткуда закадычного боевого друга, Андрей похудел, осунулся и постарел лет на пять. Он искал убийцу Калашникова. Целыми днями следователь в компании с таким же как он ненормальным американцем с упорством маньяка занимался явно не своим, и к тому же абсолютно безнадёжным делом, снова и снова прочёсывая огромный город. В отделе на него давно махнули рукой и ни о чём не спрашивали. А они каждый день до рези в глазах вчитывались в сводки, надеясь найти хоть след, хоть ниточку, за которую можно зацепиться и которая наверняка приведет их к убийцам. За каждой строчкой, за каждым углом дома прятались неуловимые фантомы, гнусно ухмыляясь и исчезая, как только приближались к ним двое людей, одержимых жаждой мести.
Томпсон нагнулся и поднял с пола измятый листок.
– Ты всё внимательно прочитать, Андрей?
– Куда уж внимательней. Второй раз подряд просмотрел все сводки за последнюю неделю, – с досадой сказал Макаренко. – Я ж говорю – ни малейшей зацепки. Как черти их с квасом съели.
Американец развернул бумагу, разгладил её на столе и начал внимательно читать, медленно водя пальцем по строчкам и сверяясь время от времени со своей электронной записной книжкой, которая вдобавок была ещё и карманным переводчиком. Андрей посмотрел на это дело, махнул рукой на дотошного коллегу и пошёл на кухню резать хлеб и делать бутерброды.