Закон сохранения
Шрифт:
– Да, – опешил Лейтфрид, – а где же еще?
– Ну, не знаю, вот Глен опасается, что вы нас куда-то не туда завезли…
– Интересная мысль, – хмыкнул Лейтфрид. – А сколько в ней скрытого женского коварства. Краснов, вам бы такое и в голову не пришло.
– Вы нам зубы не заговаривайте, – сдержанно попросил Вадим. – Давайте по существу.
– По существу так по существу… До Земли десять суток ходу, можем стартовать хоть сейчас…
Полковник сделал длинную паузу.
– А плохая новость? – спросил Вадим, догадавшись, что не все прошло гладко.
– Я не смог связаться со Службой Безопасности.
– Это скверно?
– Это странно. Я бы даже сказал – невозможно…
– Ну, хоть кто-то вам ответил?
– Да, диспетчерский канал функционирует исправно. Я сообщил, кто мы и откуда и что на Станции нами обнаружено два мертвых тела. Они сильно удивились, но подробности выспрашивать не стали. Короче, на орбите Земли нас встретят…
– Так чего же мы ждем? – оживилась Глен.
– Я теперь понятия не имею, в чьи руки мы попадем, – сказал полковник. – Надо выработать какую-то общую стратегию поведения.
– Впереди десять суток полета, – напомнила Глен. – По ходу все и обсудим.
– Конечно, сейчас тронемся, – согласился Лейтфрид и, как-то неестественно замявшись, добавил: – Я только хотел спросить, что у вас с этими трубочками?
– А что с трубочками? – насторожился Вадим.
– Ну, вы пока не догадались, чего они там индицируют? А то у меня число, которое в центре, уменьшилось еще на пять единиц…
5
В последнюю ночь перед выходом на контрольную орбиту внешнего пояса безопасности Земли никто не спал. Никто кроме Келли. И хотя понятие ночи на корабле было всего лишь маленькой, ни к чему не обязывающей условностью, в жилом отсеке «Иглы» отчетливо чувствовалось ее мистическое дыхание. Ни для кого не секрет, что, в сущности, вся человеческая жизнь лишь набор больших и маленьких условностей, которые образуют то широкие освещенные благими намерениями коридоры, а то узкие лазейки, пахнущие гнилью всепоглощающей борьбы за выживание, и каждый волен выбирать свою дорожку, неизбежно ведущую ко всем известному концу. Беда еще и в том, что условности эти зачастую меняются быстрее, чем люди успевают пройти свой короткий путь целиком, и бодро шагая по глянцевому проспекту, можно в одночасье оказаться в тупике, среди выброшенного на помойку старого хлама. Примеров хватает, их даже с избытком. Что же тогда движет человечеством в его неуклонной тяге к недосягаемому божественному идеалу? Оптимизм? Страх? Надежда на спасение? Может быть. Но в любом случае, что бы это ни было, оно не имеет ничего общего с заложенным в естественном мире стремлением к совершенству. Человек, отгородившись от реальности набором выдуманных догм, провозгласив себя венцом творения и вооружившись научно-техническим прогрессом, запретил природе вмешиваться в свои дела, чем и обрек себя на духовное вымирание. Разум убил эволюцию!
Придя к такому неутешительному выводу и убедившись, что уснуть все равно не удастся, Краснов встал с лежанки, задвинул ее в стену и начал протискиваться к выходу.
– Ты куда? – вскинулась Глен.
– Пойду в рубку, составлю полковнику компанию.
– Я тоже.
– Спи еще.
– Не хочу.
Они синхронно посмотрели на безмятежно посапывающую Келли.
– В этом что-то есть, – сказал Вадим.
– Ты о чем?
– О ее отношении
Они вышли в коридор и неторопливо двинулись в носовую часть корабля.
– Келли больна, – грустно сказала Глен. – И это не повод для шуток…
– А я и не шучу, – мрачно заявил Вадим. – Я тут размышлял от бессонницы и понял, что люди исчерпали отпущенное им эволюцией время. Вместо того чтобы совершенствовать себя, мы обрушили всю нашу мощь на изменение окружающего мира. По какому праву? В общем, человечеству суждено уйти, уступить место для кого-то другого…
– Спасибо, утешил…
– Мне тоже хреново.
В рубке было тихо. Полковник сидел за пультом, он был бледен и даже не соизволил поприветствовать вошедших. Вадим и Глен встали у него за спиной.
– Сколько осталось? – спросил Вадим.
– Чего? – настороженно переспросил Лейтфрид.
– Времени, – уточнил Краснов, сразу догадавшись об истинных причинах повышенной нервозности полковника. Беспокойство кадрового офицера было вызвано отнюдь не предстоящей встречей с земным начальством, тут он знал все тонкости и нюансы. Он опасался того, что было ему неподвластно и, скорее всего, враждебно. А именно, непонятного цилиндрика с цифрами посередине. Они долго думали: взять индикаторы с собой или оставить на Станции и все-таки решили взять. Зачем? Чутье подсказало.
– Три часа, – ответил Лейтфрид. – Это до внешнего пояса…
– А в трубочке? – участливо поинтересовался Вадим.
– Семь, – буркнул полковник.
– Значит, по-прежнему…
– Да…
В первые дни полета, когда они, переведя Станцию в автоматический режим, направились к родной планете, значения на всех индикаторах уменьшались на единицу за каждые сутки. Таким образом, индикатор Лейтфрида должен был обнулиться еще до контакта с Землей и соответственно до выяснения особенностей их теперешнего положения. Чем это могло закончиться, никто не знал, но провести некоторые аналогии с уже имевшими место событиями было несложно.
Полковник сильно переживал. Бесстрашный вояка, немало повидавший за годы службы в различных спецподразделениях и участвовавший не в одной боевой операции, ходил потерянный, словно молодой курсант накануне первого самостоятельного задания. Вот что делают с человеком неизвестность и осознание собственного бессилия перед сложившимися обстоятельствами.
На третьи сутки пути обратный отсчет прекратился. Теперь цилиндрик полковника индицировал счастливую семерку, Келли досталась двадцатка, счетчик Глен остановился на тридцати девяти единицах, а Вадим удостоился аж пятидесяти баллов. Радоваться этому или нет, он не знал.
Учитывая столь нервозную обстановку и подавленное состояние командира, никакой определенной стратегии поведения они так и не выработали.
«Разберемся по ходу дела, – мрачно сказал Лейтфрид. – Если что, валите все на меня».
Торчать в рубке не имело смысла, и Вадим предложил перекусить. Глен охотно согласилась. Полковник, сославшись на отсутствие аппетита, остался гипнотизировать обзорный экран.
На самом деле им тоже было не до еды, но острая потребность отвлечься от тяжелых мыслей заставляла пихать в себя пищу, почти не чувствуя вкуса. Они сидели в жилом отсеке, ели вполне добротные саморазогревающиеся консервы и тихонько беседовали, стараясь не разбудить Келли.