Закон - тайга
Шрифт:
Тимка не был исключением. И тоже не без содрогания смотрел на меха. Но боялся даже подумать о том, чтобы спереть их отсюда. Знал, его тут же посадят на перо свои же кенты. Ведь дураку понятно, что милиция стала бы трясти в первую очередь фартовых. Сколько горя было бы, найди они хоть одну шкуру. Из собственной не одного вора вытрясли бы. А скольких вернули бы в зоны, в долгие-долгие ходки!
Даже подумать жутко. Уж лучше зубы на полку, чем снова попасть под запретку.
Тимоха съежился от таких мыслей.
Фланелевые — на рыбьем меху — одеяла не грели. Укрытые с головой воры лежали так всю ночь, согревая себя собственным дыханием, и до утра кое-как можно было прокантоваться.
В больнице нет сявок. А то погнал бы за куревом. Сейчас бы хоть одну затяжку сделать. Чтобы до печенок пробрало. И враз боль пройдет. Всякая хворь табака и водки боится. Это фартовое правило. Его лишь фраера не признают. И старик Притыкин. Сам не курил, так и хрен с ним. На и его, Тимоху, уговаривал бросить. Мол, настоящий охотник табак в руки не возьмет. Потому что табачный дух таежное зверье за версту чует. И никогда не подойдет к капкану, заряженному руками курильщика.
— Хрен тебе! На мои капканы, петли и силки шел зверь не брезгуя, чаще, чем в притыкинские, попадал, — вспоминал фартовый.
— Сам у себя жизнь воруешь, здоровье гробишь. А на что? Иль все на свете надоело?
— Один раз живем, дед. Зачем же самому себе во всем отказывать? Нет, я себя не обворую ни в чем. Пью, курю, пока могу. Да и чего от мужичьего отказываться? Не баба! Они теперь и то ни в чем мужикам не уступят. Редко какая хмельным не балуется. Потому и жены из них хреновые, — вздохнул тогда Тимка.
— Какой сам, такие и бабы. Небось путные от тебя как от черта убегали. А пьющие — липли. Как говно к говну — до кучи, — засмеялся Притыкин.
— Шалишь, дед! Не все у меня такие были. Теперь что о том вспоминать? Но среди мужиков, чтоб я собственной жопой подавился, если стемню, тебя первого такого вижу. Ладно, не куришь. Работа у тебя такая. Но и не пьешь! А почему? От жадности? Так ведь я предлагал угощение! На халяву, можно сказать. С чего отказался?
Николай Федорович усмехнулся одними губами:
— Последние мозги пропивать не хочу. И тебе не советую. У нас, покуда в тайге маемся, голова завсегда тверезой должна быть.
Тимке и вовсе скучно стало, когда Притыкин не взял его с собой в тайгу лишь потому, что поутру пропустил фартовый стакан водки.
Дед за такое пригрозил его в другой раз с заимки прогнать.
Тимка зубы стиснул. Знал бы, чем все кончится, сам ушел бы тогда без оглядки. Столько времени потерял дарма! Все надежды и планы рухнули. Остался гол, как параша.
К фартовым? Тимофей даже язык себе прикусил за саму мысль. Такое было возможно еще недавно. Но не теперь…
Вывели его фартовые из закона. Выкинули в фраера. И самое обидное, что случилось это не в ходке в зоне. А здесь, в Трудовом. Будь оно неладно!
А самое обидное, что началось все с мелочи. Не одну зиму терпел и вздумал к Дашке подколоться. На время. Ну и схватил ее за сраку в бане, как бывало прежде в столовой. Только там она молчала. Не рыпалась. А тут развернулась и в зубы кулаком. С размаху, по-мужичьи, молча.
Тимоха тогда еле на ногах удержался. Из глаз искры посыпались, как от костра. Психанул фартовый, нагнал бабу, врезал сапогом в задницу так, что Дашка чуть в стенку зубами не вцепилась. Взвыла от боли иль от злобы. Глаза у нее из серых совсем белыми стали.
Тимоха вначале ошалел. А Дашка поперла на него буром. Видать, сослепу. Глаза небось вывернулись, в задницу смотреть стали. И, с чем попало под руки, на Тимку. Тот тоже озверел. Как мужика трамбовал бабу. Сапогами и кулаками, даже на кен- тель взял. В угол вбивал заживо.
Баба в долгу не осталась. В пах метлой въехала, а свалившемуся всю рожу изодрала, как кошка.
Фартовые их кое-как растащили. Но успокаивали Тимку зуботычинами. Он ответил взаимностью. И, не видя, въехал в мурло бугру. Такое не проходило безнаказанно. И хозяин фартовых, едва Тимофея втащили в барак, велел содрать с того все барахло и сунуть его голяком в парашу до самого утра.
Трое сявок всю ночь дежурили, не смыкая глаз. Следили, чтоб не выскочил Тимка раньше времени из параши.
Вечером на разборке, а этого следовало ожидать, Тимку вывели из закона. Новый бугор не любил оттягивать. И едва кенты высказались, бугор велел им вышибить скурвив- t
шегося фраера из барака вместе с барахлом. Что и было сделано тут же.
Тимка едва отыскал в темноте застрявший в луже рюкзак. Куда податься? К кому идти? И, увидев свет в окнах бани, пошел туда, чтоб смыть с себя вонь, грязь, боль.
Дашка, увидев его, приготовилась к защите. Лицо подергиваться стало. Он шел, наклонив голову, словно ничего не заметил.
— Куда прешься? Не видишь, я уже закрываю баню! — встала она в дверях, загородив проход руками. И вдруг повела носом, закрыла его ладонями. Отшатнулась, как от чумного. — Усрал- ся, что ли? — пропустила Тимку и закрыла дверь.
— Много там мужиков моются? — спросил он тихо, виновато опустив голову.
— Никого нет! — держалась баба на расстоянии.
— Прости. Тяжело мне, — сказал Тимоха. — На всю жизнь в науку. Если можно, дай парку. Дурь отмыть. Вместе с коростой и душу очистить.