Закон трех отрицаний

Маринина Александра

– И сколько стоит такое кино? – осторожно спросил Доценко.

– Пока мы запланировали бюджет в миллион долларов, – в голосе Островского слышалось нескрываемое самодовольство.

– Миллион?

Не хило. И откуда у Аниты Волковой миллион долларов? Собирается ограбить банк? Впрочем, у нее есть богатый брат, с которым, как все уверяют, она очень дружна. Наверное, он пообещал ей деньги. Да, скорее всего, так и есть.

Права оказалась Настя Пална, ой как права. Не смирилась Анита Станиславовна с потерей статуса. Вон чего

удумала! Уникальная, ни на кого не похожая, единственная в своем роде.

А если не брат дает деньги на кино, тогда кто? Кто еще есть у Аниты Волковой?

А еще у нее есть сестра, которая ведет себя крайне подозрительно. Крутит какие-то темные делишки с немецкоговорящим иностранцем и впадает в транс, когда тот исчезает и она не может его найти. Было подозрение, что Люба Кабалкина проворачивала с ним финансовую аферу. Уж не для того ли, чтобы добыть денежки сестрице на съемки? Ради Аниты она на все готова, мать, Зоя Петровна, так и говорила, мол, Любочка Аните в рот смотрит и надышаться на нее не может – так сильно любит.

– Мне нужно позвонить, – Миша лучезарно улыбнулся Островскому. – Вы позволите, я выйду в другую комнату? Буквально на минуту.

* * *

– Я не хотел бы беспокоить вас на рабочем месте, – вежливо произнес в трубку Зарубин. – Может быть, вы можете покинуть офис? Я жду вас в кафе «Сирена», это совсем рядом с вами.

– Знаю, – ответила Кабалкина. – Я выйду к вам минут через десять.

Пришла она не через десять минут, а через двадцать, но ведь человек на службе, дела, текучка. Зарубин с Колей Селуяновым успели все проговорить и даже съесть по салатику и выпить по чашке кофе. Кабалкина выглядела уставшей и измученной. Видно, немец-то так и не нашелся пока.

– Люба, познакомьтесь, это мой коллега, он работает в Интерполе и может вам помочь с поисками вашего друга, – представил Сергей Селуянова.

Тот привстал и изобразил джентльменский поклон.

– Очень приятно. Николай.

– Люба. А вы правда можете помочь?

– Я могу постараться.

– Он может, может, – подхватил Зарубин. – Вы меня простите, Люба, я в тот раз был жесток и несправедлив к вам. Я потом долго думал над нашим разговором и понял, что был не прав. Сначала надо выяснить, что случилось с вашим другом, а потом уж судить о том, любит он вас или нет. Правильно?

– Спасибо вам, – почти прошептала Люба и снова собралась заплакать.

– Не плачьте, Люба, не надо, лучше скажите-ка нам имя и все данные на вашего жениха.

– Джавад Кезоглу…

– Как?! – воскликнули сыщики почти хором.

– Кезоглу, – повторила она. – Джавад. А почему вы так удивились?

– Нет-нет, все в порядке, – быстро сориентировался Селуянов. – Просто мне отчего-то казалось, что речь пойдет о европейце.

– Он турок.

– Чем он занимается?

– Он… не знаю. Сейчас, наверное, ничем.

– Что значит – сейчас? А раньше чем занимался?

– Летом

он работает в отеле, дает водные мотоциклы напрокат. А когда не сезон, тогда у него нет работы.

– Вы давно знакомы?

– С прошлого года. Я летом отдыхала в Турции с детьми, как раз в том отеле, где он работал. Мы познакомились…

– Люба, – вступил Зарубин, – почему вы никому о нем не рассказывали? Ведь даже ваша мама не знает ничего. Почему?

– Мне… было стыдно. Ужасно стыдно… Я боялась, что со мной поступят так же, как когда-то с мамой.

– И поэтому вы разговаривали с ним по-немецки, чтобы мама ни о чем не догадалась?

– Да, конечно. Вообще-то он по-русски почти совсем не говорит, только чуть-чуть, я его учила. А немецкий знает, в Турции вся обслуга знает немецкий. Если бы я стала при маме говорить с ним по телефону по-русски, она бы сразу догадалась, что я говорю с любовником, да еще и с иностранцем.

– Все равно я не понимаю, почему вам было так стыдно, почему вы так его стеснялись, – упорствовал Зарубин. – Что плохого в том, что человек выдает технику напрокат?

Люба всхлипнула, вытерла слезы салфеткой и машинально скомкала ее.

– Вы знаете, что такое человек, который работает в прокате? Ему даже на территорию отельного пляжа заходить нельзя. Он сидит в десяти метрах от шезлонгов, под тентом, а пройти эти десять метров не имеет права. Его сразу же охрана выгонит, а потом и уволить могут. Он – пария, изгой. И все, кто хоть раз отдыхал в Турции, это прекрасно понимают.

– И в этом году… – начал подсказывать Селуянов.

– Да, я снова туда поехала. Мы были так счастливы! Мы собирались пожениться.

– И он бы приехал жить в Россию?

– Нет, я с детьми уехала бы к нему. Мы так решили.

– Любочка, – осторожно начал Зарубин, – не сердитесь на меня за то, что я сейчас скажу. Обещайте, что не рассердитесь.

– Обещаю.

– У вас много денег?

– У меня? – Она удивилась вопросу, потому что ожидала совсем другого продолжения разговора. – Много. Во-первых, последние восемь лет я очень хорошо зарабатываю. И во-вторых, отец моего младшего мальчика перевел на мой счет в банке большую сумму. Чтобы ребенок мог нормально расти и получил хорошее образование.

– Отец вашего мальчика состоятельный человек?

– Более чем. Он не просто состоятельный – он очень богатый человек. Только не требуйте, чтобы я назвала его имя.

– Что вы, что вы, – замахал руками Зарубин. – Нам это и не нужно. Скажите, вы знаете, что ваша сестра собирается начать проект с режиссером Островским?

– Да, конечно. А откуда вы знаете? – вдруг испугалась она. – Я дала слово Аните никому об этом не говорить. Она хочет, чтобы никто заранее ничего не узнал.

– Никто и не узнает, – пообещал Сергей. – Но ведь такой проект стоит очень дорого. Разве у Аниты Станиславовны есть такие средства?