Закон вечности
Шрифт:
– Что за второе пришествие!
– недовольно крикнул водитель случайно оказавшейся в процессии автомашины, высунув голову из кабины.
– Не собираются пропускать нас, что ли?!
– Дай сигнал!
– сказал ему какой-то парень из жителей квартала.
– Почему?
– удивился водитель.
– Так надо!
– Как это - надо?!
– заупрямился водитель.
– А вот так!
– И парень нажал на сигнал.
– Убери руку! Аккумулятор сядет!
– Ничего, мы подтолкнем!
– ответил парень, не снимая руки с сигнала.
– Да
– Рассерженный водитель вновь высунулся из кабины.
– Верийскую Марго хороним.
– Кого?!
– Слушай, делай, что говорят, пока рука у тебя целая!
– Парень втолкнул в кабину голову водителя.
– Понятно?
Водитель понял, что парень не шутит, изо всех сил нажал на сигнал. Парень подошел к другой машине. Спустя минуту раздался сигнал и этой машины. Дождавшись ухода парня, водитель громко фыркнул:
– Жанну д'Арк, что ли, хоронят?!
– Нет, хоронят сумасшедшую Марго!
– ответил проходивший мимо участник процессии.
– Сумасшедшую?! Вот так хоронят сумасшедшую?!
– Вот так и хороним!
– ответил водителю стоявший рядом его верийский коллега.
– Браво, ребята! В таком квартале не жалко и умереть!
– воскликнул восторженный водитель.
Вечером духан Танц-Геурка заполнили верийские парни. Столы были накрыты скромно - хлеб, сыр, вино, редиска. Тамаду не избирали. Когда все уселись и в подвале наступила мертвая тишина, встал Цицка, наполнил стакан вином, пролил несколько капель на кусок хлеба и произнес:
– За горе нашего квартала, за слезы и радость нашего квартала, за потерянную красоту нашего квартала!
Все встали и молча осушили стаканы.
В тот день в подвале Танц-Геурка больше не было сказано ни одного слова, не было выпито ни одного стакана вина.
– Слабо, слабо, Рамишвили...
– Профессор нехотя перелистал матрикул Бачаны.
– В чем дело?
Бачана молчал.
– Что с тобой, Рамишвили?
– спросил профессор, не дождавшись ответа.
– Болел я, уважаемый профессор, не успел подготовиться...
– Не болел, а возился с этой сумасшедшей!.. Думаешь, я не видел, как ты вчера шел, словно кровный родственник, за ее гробом?
– Она не была сумасшедшей, уважаемый профессор, - возразил Бачана.
– А кто же она? Царь Ираклий?! Подумать только, весь квартал словно обезумел! Два часа движения не было!
– Она была больная, уважаемый профессор, душевнобольная! Почувствовав соленый привкус во рту, Бачана встал.
– Ты куда?
– удивился профессор.
– Приду в другой раз, - тихо ответил Бачана.
– Доводилась она тебе кем-нибудь, что ли?
Бачана долго молчал, потом взглянул на профессора и сказал:
– Она была моей сестрой...
Профессор пристально посмотрел Бачане в глаза. Тот не выдержал взгляда, опустил голову. Наступило молчание. Потом профессор закрыл матрикул, протянул его Бачане и сказал:
– Иди, Рамишвили!
– а сам встал и подошел к окну.
Бачана положил матрикул в карман и вышел.
– Ну как? Что получил?
–
Бачана не отвечал. Он миновал коридор, спустился по лестнице, вышел в университетский сад и уселся на пустовавшую скамейку. Долго сидел Бачана один, не замечая никого и ничего. Потом достал из кармана свой матрикул и так, от нечего делать, раскрыл его.
...Это была первая пятерка, полученная Бачаной за всю его жизнь.
Он захлопнул матрикул, а когда снова раскрыл его, то ничего не увидел.
Глаза Бачаны были полны слез.
Бачана плакал.
12
После смерти Булики профессор распорядился в палату к Бачане и священнику никого не помещать, а пустовавшую койку убрать, дабы она не наводила больных на неприятные размышления. Однако пустое место оказалось куда более удручающим, чем пустая койка.
Каждое утро, проснувшись, Бачана и отец Иорам невольно обращали взор к месту, где недавно стояла кровать Булики, и сердца их сжимались от воспоминания о пережитом. И потом, в течение дня, во время беседы они чуть ли не каждую минуту обрывали фразы, ожидая балагурства и шутливых реплик Булики.
Так продолжалось около двух недель. Потом время взяло свое, Бачана и отец Иорам постепенно привыкли к отсутствию Булики...
...Однажды отец Иорам задал Бачане неожиданный вопрос:
– Уважаемый Бачана, вас, наверно, похоронят в Дидубийском пантеоне, не так ли?
Бачана сперва засмеялся, потом забеспокоился:
– А что, вы видели плохой сон?
– Видел, но сон касается не вас, а меня, - ответил грустно отец Иорам.
– В таком случае вам следовало спросить - где похоронят вас, а не меня... Вы что-то хитрите, батюшка!
– усомнился Бачана.
– То-то и оно... Если вы будете похоронены в пантеоне, быть может, и для меня найдется место там же, во дворе церкви...
– Ну, по такому принципу я должен быть похоронен во дворе Союза писателей... Но если вы устроитесь настоятелем Дидубийской церкви, то вполне возможно, что мы окажемся в могилах бок о бок!
– Значит, место в пантеоне вам обеспечено, иначе не стали бы так шутить!
– заключил отец Иорам.
– Ошибаетесь, батюшка!
– Почему?
– Да потому, что Дидубийский пантеон давно уже переполнен. И впихнуть меня туда не удастся... Разве только вертикально... В одном, по крайней мере, я уверен: ни вас, ни меня не оставят незахороненными.
Отец Иорам глубоко вздохнул.
– А какой все же сон вам приснился, батюшка?
– поинтересовался Бачана.
– Не говорите!.. Все покойники, кого я когда-либо отпевал и напутствовал на тот свет, собрались во дворе Ортачальской церкви и ждали моего выхода!
– И что же? Вышли?
– Аки последний нищий, трус и заячья душа, я скрылся за алтарем... Как вспомню, хочется выть от стыда или покончить с собой!..
– Самоубийство, батюшка, есть высшая форма демонстрации автономии личности. Но, к сожалению, вашей религией оно запрещено, ибо признано величайшим грехом и погибелью души!
– произнес Бачана патетически.