Закон землеройки
Шрифт:
– И когда, говорите, вы тот рубль потеряли?
– Да в войну последнюю, будь она неладна. А вот как посеял – по сей день понять не могу! Уж и хранил-то ведь как зеницу ока, в белом мешочке на шее носил, ан нет – запропастился он куда-то бесследно.
– А как выглядела монета, помните?
– А то! Большая, в пол-ладони, и блестящая, – мечтательно закатил глаза старичок. – И надпись вокруг портрета – «Александр III, император и самодержец всероссийский»!
– Кажется, я смогу вернуть вам ваше сокровище, – усмехнулся я непредсказуемой иронии судьбы.
– Так где ж ты ее возьмешь-то,
– Хотите верьте, хотите нет, – развел я руками, – но отыскал-таки в земле ваш рубль мой юный спутник, за работой которого вы с таким интересом сегодня наблюдали. Одно плохо: поскольку нашел его не я, а именно он, придется у него ту монетку либо выкупить, либо на что-то выменять…
– Понимаю, понимаю, завсегда готов, – зачастил дед скороговоркой. – Денег, правда, у меня нет, но много чего другого могу взамен предложить! – хитро прищурился он. – Вы ведь, как я понял, разными старыми предметами интересуетесь, а у меня этого добра навалом! Целых три сундука в подвале скопилось. Мы ж тут, в глубинке, привыкли каждую мелочь хранить, на покупку новых вещей, чай, денег не напасешься. Так что ты уж пособи, мил человек, а я с радостью хоть инструменты дедовские, хоть инвентарь отцовский, хоть детские «сокровища» братцев своих тебе для обмена предоставлю!
– А палочки золотистой у вас, случаем, нет?
– Какой еще такой палочки? – обиженно насупился старик, решив, видимо, что я над ним издеваюсь.
– Похожа на авторучку, только чуть толще, – со всей серьезностью ответил я. – Пропала в этих местах во времена вашей юности, в середине войны примерно…
Растерянность, мгновенно поселившаяся в глазах старика, недвусмысленно дала мне понять, что с надеждой обрести заветную трубку столь легким способом придется расстаться. Однако слово надо было держать, и я отправился к Владиславу на переговоры. Свою просьбу подарить мне рубль с Александром III ничем не мотивировал, но, по счастью, нужды в том и не возникло: юноша, буквально светившийся от обилия находок и общества Татьяны, беспрекословно мне его вручил.
Донельзя довольный, я опустил мешочек с серебряной монетой в карман, вернулся к нетерпеливо поджидавшему меня аборигену, и мы двинулись к нему домой по удивительно грамотно спланированным улочкам.
– Здесь раньше рабочая слобода была, – пояснил старик, словно прочитав мои мысли, – отсюда и такой порядок. А там, где вы раскопки ведете, раньше бараки стояли, их при Советах аккурат перед войной построили. Так сам, небось, видел, что от них осталось. А здесь все по уму сделано, дома еще век простоят!
Я согласно кивнул: советский лозунг «Числом поболе, ценой подешевле» наглядно и безоговорочно проигрывал купеческой основательности кирпичных заводчиков братьев Епифановых.
Тут мы свернули в очередной переулок, и сразу за углом мой провожатый толкнул калитку в заборе. Проследовав за ним, я оказался в довольно уютном, засаженном смородиной и крыжовником палисаднике. Сам дом утопал в зарослях черноплодной рябины, радующей глаз тяжелыми фиолетовыми гроздьями ягод, но к нему мы не пошли: сразу устремились к деревянной косоугольной пирамидке, словно бы растущей из земли. Старик, звякнув ключами, распахнул низкие
Хозяин дома меж тем опытно присел на корточки и ловко съехал на каблуках в темное нутро подвала. Я понял, что подобные упражнения ему не внове, однако его примеру последовал лишь после того как в подвале загорелась лампочка. Подземное помещение меня приятно удивило: просторное, аккуратно оштукатуренное и, главное, совершенно не захламленное: все упомянутые дедом «сокровища» размещались в трех массивных дощатых ларях с крышками. И все-таки мысленно я слегка подосадовал на себя за опрометчивое решение посетить сарай старика, поскольку даже на беглый осмотр содержимого этих трех монстров могло уйти несколько часов, а я ими, увы, не располагал. Поэтому скрепя сердце предложил:
– Отец, давай ограничимся только вон тем, самым старым сундуком. У меня со временем, видишь ли, туго…
Владелец старорежимных раритетов возражать не стал: с некоторым усилием подняв пудовую крышку указанного мной сундука, принялся выкладывать его содержимое на стоявший рядом самодельный столик. Глядя на нескончаемый поток предметов, о существовании и назначении большинства из которых современное человечество давно уж забыло, я невольно сравнил своего нового знакомого с гоголевским Плюшкиным, однако рассматривал его раритеты не без интереса. Да оно и понятно: не в каждом доме такие коллекции отыщутся! Пробитый пулей латунный рукомойник времен Николая II, безмен с клеймом заводчика с говорящей фамилией Прохвостов, сплющенная гильза от 45-миллиметровой пушки, бесформенные пятаки эпохи Екатерины II, миниатюрный серебряный подсвечник, оловянный солдатик без руки в прусской форме, груда старинных часов… Наконец старик, выставив на стол массивную оловянную кружку, украшенную незамысловатой резьбой и косой надписью угловатыми немецкими буквами, облегченно выдохнул:
– Всё! Выбирай, мил человек, на здоровьице!
Я же, поскольку услышал в момент извлечения из сундука этой кружки характерный звук соприкосновения металла с металлом, выбирать не торопился. Встал из-за стола, приблизился к ларю, заглянул внутрь. Не сразу, но различил на дне в углу три небольших прямоугольных предмета. Не поленившись, подцепил один из них, поднес к свету свисавшей с потолка лампочки и порадовался собственной проницательности: на моей ладони лежала пистолетная обойма! Я торопливо достал из сундука две оставшиеся и вернулся со всеми тремя к столу, чтобы рассмотреть их внимательнее.
Успевшие покрыться патиной ржавчины, обоймы принадлежали к разным маркам пистолетов, зато в каждой из них имелось по несколько патронов. Так, в одной из них я обнаружил три патрона, аналогичных найденному мною в самом начале сегодняшних раскопок (они подходили и к старому пистолету ТТ, и к автомату ППШ), а в двух других – семь патронов с калибром несколько большим, то есть принадлежавших явно к пистолетам немецкого производства. Обоймы я отбросил за ненадобностью, а патроны с чувством глубокого удовлетворения отправил в карман. Потом, дабы не обижать старика, выбрал из горы рухляди на столе еще и серебряный подсвечник, после чего торжественно вручил хозяину подвала кожаный мешочек: