Закон Жизни

Георгиевич Ярослав

Ею оказалась отвесная скалистая гряда, идущая почти перпендикулярно движению, от побережья вглубь материка. Эта гряда внезапно дала новое понимание замысла преследователей и объяснило смысл той, отдельной группы. Нам не оставляли абсолютно никаких шансов уйти вбок, отрезали все пути, кроме как лезть наверх или снова свернуть к берегу, в надежде пробраться вдоль него по скользким камням и почти отвесной стене обрыва.

Беглый взгляд назад, правда, уменьшил количество этих вариантов до одного. Свернуть и спуститься мы уже просто не успевали. Всё, что ещё можно было сделать — это карабкаться на скалы. И данная перспектива ой как не радовала… Единственным утешением было, что там, наверху,

виднелись деревья, и судя по всему перед нами было плато. В самом лучшем случае, взобравшись на него, можно было продолжить убегать нормально, о двух ногах, по горизонтальной поверхности…

Ещё издалека я начал присматривать удобные выступы и пути подъёма, корректируя направление движения. Молча выхватив нож из самодельных ножн на поясе Валерии, отхватил полосу от её рубахи, подозвал как всегда молчаливого и послушного Рекса, закинул себе за спину и крикнул:

— Привязывай! Как следует!

Понимая, что этим снижаю свои шансы, я тем не менее не мог поступить иначе. Оставлять Рекса внизу, на растерзания псам преследователей — нет уж, лучше сорвусь вместе с ним, и всё для нас обоих хотя бы закончится быстро.

Поколебавшись, не стал также скидывать ни перевязь с мечом, ни подвязанный к поясу, надетому прямо на голое тело, узелок с «полезным». Единственное, от чего скрепя сердце решил избавился, так это от обуви, которую какое-то время тщетно пытался каким-либо способом закрепить на себе, но, поняв, что не успеваю сделать ничего путного, такого, что не мешало бы восхождению, просто в сердцах закинул всё в кусты.

Тем временем, Валерия закончила вязать узлы, и, без слов поняв меня, подбежала к скале. Я подсадил её, и она начала ловко карабкаться вверх. Схватившись за большой уступ и с трудом подтянувшись — наш совокупный с псом, мечом и прочим хламом вес, всё-таки, оказался приличным — последовал её примеру.

Судя по шуму позади, нас почти догнали… Всё-таки, непростительно много времени ушло на всю эту возню снизу, а подъём происходил непростительно медленно. И пусть умом я понимал, что погоня тоже непременно замедлится перед скалой, до дрожи пугал грозивший вот-вот наступить момент, когда мы окажемся от преследователей ближе, чем когда-бы то ни было до этого. Ведь не исключено, что раньше по нам не стреляли вовсе не потому, что боятся застрелить. А, например, из опасения промазать, или ради экономии боеприпасов. Или ещё, как вариант, у егерей, или кто это на самом деле, могло кончиться терпение…

Так что, карабкаясь по скале, я чувствовал себя мишенью в тире. И когда шум позади внезапно затих, я какое-то время непроизвольно вжимал голову в плечи, каждое мгновение ожидая удара тяжёлым свинцом по своей такой уязвимой и мягкой плоти. Но секунду за секундой ничего не происходило, и я позволил себе роскошь обернуться.

Лучше бы не делал этого. Перед моими глазами открылась, наверное, самая худшая картина из тех, которую вообще можно в такой ситуации представить. Преследователи просто стояли и не собираясь лезть за нами следом! Никто из них даже не подумал подойти к скале и попробовать забраться. На нас не направляли оружие, не пытались предпринять ничего. Ни основная группа, ни те, которые отделились. Они просто смотрели, как мы взбираемся наверх, всем своим видом показывая, что это не выбивается из их плана. Я даже застонал от бессильной злобы. Очень неприятно почувствовать себя в шкуре мыши, которая сама лезет в мышеловку.

На какое-то время даже остановился, прямо так, на полдороги. Вжавшись в скалу, попытался осмыслить ситуацию, с усилием отгоняя отчаяние, а с ним и подленькую мысль, что всё, добегались, нет выхода, кроме как повернуть назад, сдаться, попытаться выторговать себе хоть какие-то условия… Но от осуществления

этого малодушного порыва, помимо затвердевшей до состояния камня гордости и почти осязаемого желания сопротивляться до самого конца, меня избавило простое понимание: назад я просто не спущусь — не смогу. Не со всем этим обвесом. Единственный путь оставался наверх, что бы там ни ждало нас.

И я продолжил карабкаться вслед за Валерией, за которой безнадёжно не поспевал со своей ношей. Теперь я, правда, уже и не напрягался так, как до того, понимая, что спешить некуда… Девушке говорить ничего не стал, хотя она, может, догадалась и сама. В любом случае, озвучивать это казалось лишним. Не в такой момент, по крайней мере.

Когда в ободранных пальцах уже почти не оставалось сил, а ноги, казалось, оставляли на камнях кровавые следы, я наконец перевалился через крутой край скалистого обрыва и буквально упал на горизонтальную поверхность за ним. Там, тяжело дыша, уткнувшись лицом в землю, так и остался лежать, не обращая внимания на ползущую по щеке букашку — вернее, просто не имеяя сил стряхнуть её. Эта преступная слабость, которую позволил себе, продлолжалась долгие невыносимо сладкие мгновения, когда заставить себя двинуть хоть пальцем казалось величайшим преступлением против ноющих мышц. Но ещё большим преступлением было позволить взять нас прямо вот так, тёпленькими… Опять же, ответственность за Валерию — я старался даже не рассматривать тот вариант, что её схватят, отгоняя сами мысли о такой возможности.

С огромным трудом приподнялся на руках и огляделся. Моя спутница, тяжело дыша, лежала рядом. Девчонке, видимо, подъём дался тоже непросто. Сердце кольнуло при виде того, как тяжело вздымается её грудь, как она неподвижна, как беззащитно раскидала руки в стороны и запрокинула голову, подставляя совсем слабым уже вечерним лучам Ока свою тоненькую изящную шейку. Хотелось подойти, обнять, сказать, что всё позади и мы в безопасности… Но, к сожалению, я знал, что это не так.

С трудом оторвав взгляд от спутницы и подняв его выше, я внимательно огляделся вокруг. Никого постороннего поблизости не заметил, и, судя по всему, сию минуту опасность нам не угрожала. Но, конечно, это вовсе не значило, что мы оторвались. Было бы ужасной ошибкой расслабиться и попасть в расставленные сети на финишной прямой, когда кажется — вот она, вожделенная свобода, сделай только шаг, и все неприятности останутся позади.

Поэтому я с немалым трудом развязал узлы, отпуская на волю молча сползшего на бок и тут же вскочившего на лапы Рекса. Почувствовав себя гораздо свободнее, поднялся на четвереньки, потом на колени. Обернулся назад — преследователей из-за скалы не было видно. Приблизился к краю, выглянул вниз, пересчитал по головам егерей и убедился, что все там, голубчики, никуда не ушли. Даже более того — разводят костры и явно разбивают лагерь, то есть — по крайней мере, демонстрируют нежелание лезть за нами наверх прямо сейчас. Нехорошее предчувствие опять заворочалось где-то внутри.

— Вставай. Мы ещё не ушли, — кинул своей спутнице, всё так же валявшейся пластом. Та не прореагировала. — Эй! Валерия! Подъём!

Я сделал два шага вперёд, собираясь помочь девушке встать. И вдруг, похолодев, всё понял. Увидел её глаза. У отдыхающего человека, хоть сколько угодно уставшего, просто не может быть таких глаз. В них не должно быть столько ужаса и отчаяния.

Глава 26

Земля начала уходить из под ног, перед глазами потемнело, а небо завертелось над головой, постепенно набирая обороты. Меня шатнуло, и только с трудом получилось устоять на ногах. Взмахнул рукой, пытаясь опереться на что-нибудь рукой, но она ушла в пустоту…