Закон
Шрифт:
А его душит это затянувшееся молчание, эта ее неподвижность. Он не выполнил своего прямого долга, не посмел взять свою любовницу.
– Они на подсадного ловят, - говорит он.
– На подсадного?
– переспрашивает она.
Он объясняет, что такое ловить на подсадного. Говорит он степенно, медленно, хорошо поставленным голосом. Говорит короткими фразами, после каждой фразы выдерживает паузу.
Она думает, что судью Алессандро, ее мужа, интересуют только лишь возвышенные беседы, общие идеи да герои минувших дней. А Франческо говорит о технике лова, говорит спокойно, как знаток этого дела, - вот таким
А он, он думает, что долг настоящего мужчины - сжать ее в своих объятиях, повалить на землю и взять. Но земля в пещере сырая, во все стороны разбегаются дорожки цвели. Он не смеет повалить на землю эту высокую, красивую женщину, да еще в таком строгом платье. Особенно его смущает мысль о том, что на платье от плесени непременно останутся пятна.
Раздается крик сигнальщика:
– Давай, а ну давай!
Орет он таким истошным голосом, что слышно даже в пещере.
– Сеть тянут, - поясняет Франческо.
Она стоит против него, но соблюдает между ними дистанцию. Она не движется с места, как будто вот так, с дальнего расстояния, хочет его получше разглядеть. “Хоть бы помогла мне”, - думает он.
– Хотите на них посмотреть?
– предлагает Франческо.
– Это очень любопытно.
Она думает: “Какой же он деликатный!”
– Ну конечно же, - отвечает она.
– Это, должно быть, действительно очень любопытно.
Он берет ее за руку, помогает взобраться на выступ возле пролома, пробитого зимними потоками в скале.
– Вы никогда не видели, как работает трабукко?
– спрашивает он.
– Только издали видела, - отвечает она.
Он садится на уголок выступа, она стоит рядом.
– Как-то, - продолжает он, - они выловили за один раз пятьсот килограммов рыбы.
– Вот-то, должно быть, радовались, - замечает она.
– Да, но только это редко бывает.
Он сидит, она стоит с ним рядом, но из этого положения донне Лукреции не слишком хорошо видно трабукко; она делает шаг вперед, чтобы Франческо не подумал, будто ей неинтересна возня рыбаков; ее бедро касается плеча юноши. Выступ, на который они взобрались, скорее длинный, чем широкий, в длину на нем может улечься человек, а в ширину - тесно прижавшись, двое; почва здесь рыхлая, под ногами горная порода, перемолотая в песок - следствие неустанной работы моря и зимы. “Вот здесь, - думает Франческо, - я должен ее взять”. На память ему приходят их студенческие разговоры - как нужно браться за дело, чтобы разжечь женщину, чтобы подготовить ее к наслаждению, чтобы ее удовлетворить; но его берет страх при мысли, что он сдрейфит перед таким множеством обязанностей.
Сигнальщик снова бросает свой крик, только еще более нетерпеливо:
– А ну давай, давай!
Рыбаки, тяжело ступая, ходят вокруг воротов - одни по часовой стрелке, другие - в обратном направлении, в зависимости от того, как расположен ворот.
Франческо обхватывает рукой колени донны Лукреции, не выпускает их, сжимает.
Лукреция отстраняет его руку.
– Не двигайся, - говорит она.
Потом берет в ладони его голову и прижимает к своему боку.
– Не двигайся!
– повторяет она.
На деревянной галерейке подручные мальчишки громко стучат ногами.
– Давай, а ну давай!
– орут они в тон сигнальщику.
Скрипят
– А ну давай! Давай!
Стенки сети уже высоко поднялись над водой, но сама сеть с грузом рыбы еще не показалась на поверхности.
Лукреция крепче прижимает голову Франческо к своему боку.
Франческо не знает, как ему быть: обнять снова или не обнимать колени своей возлюбленной. Ведь недаром же она отстранила его рукой, но он не смеет найти более удобное положение. “Если я пошевелюсь, она подумает, будто я нарочно отодвигаюсь от нее, потому что обиделся”.
Она ласково гладит ему висок, лоб. Еле-еле, самыми кончиками пальцев касается их. Совсем не такой представлялась ему пылкая страсть. Но он уже не думает о своем мужском долге. Он закрывает глаза.
Она кладет ладонь на эти закрытые глаза, легонько нажимает на веки.
Он снова обхватывает ее колени, но теперь уже не сжимает их. Просто нежно прижимает их к себе. Она не отводит его рук. Но так воистину велика благодать нежности, что он уже не чувствует себя обязанным “воспользоваться своим преимуществом, чтобы подготовить почву”, как выражаются его коллеги по юридическому факультету.
Так проходит несколько минут.
– Ты совсем не такой, как другие мужчины, - говорит донна Лукреция.
– Они только о пакостях и думают. До чего же я люблю тебя за твое терпение, за то, что ты так хорош со мной. Я люблю тебя, Франческо.
Он повинуется руке, прижимающей его голову к боку, этой сильной женщины, нежной его возлюбленной. Какие разымчивые слова умеет она выбрать! Он чувствует всем лицом теплоту ее живота, а на волосах легкое прикосновение ее ладони. И распадается печаль, гнездившаяся в его груди.
Рыбаки на трабукко застопорили вороты. Сеть уже вся целиком появилась на поверхности. Огромные рыбины последним усилием стараются удержаться на гребне волны, но она уходит из-под них; стараются выпрыгнуть прочь, тычутся в медленно ползущую кверху сеть; они взмывают в воздух и шлепаются одна на другую; чуть подрагивает блестящая чешуя и плавники. Рыбаки утирают пот, на глазок прикидывают улов и подсчитывают доходы. Подручные мальчишки орудуют гигантским сачком.
В свое время одним из величайших удовольствий Франческо было смотреть, как подымается из моря сеть трабукко. Мальчишкой он так же топал от нетерпения ногами, как эти подручные, кричал вместе с ними: “Давай, а ну давай!” Юношей он помогал рыбакам вращать ворот, если видел, что какой-то рыбак притомился, занимал его место. Крепкий малый, и, когда он всем своим солидным весом налегал на ручку ворота, дело спорилось.
А теперь он сидит закрыв глаза и чувствует лбом горячее тело Лукреции, сильной и прекрасной женщины. Он слышит, как прыгают большие рыбы, стараясь прорвать ячейки сети; но глаз он не открывает. Отныне он настоящий мужчина, ему уже нечего делать среди этой юной когорты героев-девственников, предающихся зверским забавам, он отдается на милость чужой воле.
И ему, юноше, который с детских лет прошел страшную школу - научился из-за своего отца, Маттео Бриганте, следить за каждым своим жестом, за каждой своей фразой, даже за выражением глаз, - навертываются на язык слова, о которых он за минуту до того и не думал.