Законник Российской Империи. Том 2
Шрифт:
Я нахмурился. Всё это было странно.
— Извините за мою прямоту… Я просто покопался в этом деле еще до того как меня отправили сюда и… тогда почему они делали отчисления в благотворительные фонды от вашего имени? — спросил я, решив идти до конца. Раз уж у нас начался такой откровенный разговор. Похоже, тут играло роль, что я сын министра финансов, который довольно близок к императору и всегда поддерживает его — вряд ли с другим представителем Бюро второй принц стал бы разговаривать в таком ключе. Мы, по сути, союзники
Михаил Алексеевич поднял на меня глаза, и я увидел в них искреннее удивление.
— Что? — его голос стал чуть тише, но в нём чувствовалась скрытая ярость. — Какие еще отчисления? Я не знал об этом, — задумчиво проговорил принц. — Видимо, кто-то пытается создать иллюзию, что они действуют по моей указке, чтобы потом подорвать мой авторитет. Вот ведь подлецы!
Романов сжал кулаки, его лицо исказилось от гнева.
— Это меня безумно злит. Но я прошу вас и Бюро не лезть в это. Я сам постараюсь с этим разобраться. Это важно для меня. Я собираюсь показать отцу, что веду дела лучше, чем наследный принц.
Я понимал его амбиции и ту толику доверия, что он мне показывал. Михаил Алексеевич хотел доказать, что он не просто военный, а человек, который может управлять и контролировать свои территории и своих людей. Это было для него делом чести. Если он не может управлять лагерем, то каким образом сможет управлять империей?
— Я выполнил свое задание, — сказал я, кивая ему, — а в остальном — это ваше дело, Михаил Алексеевич. И да, вы же понимаете, что всех причастных мы заберем в Бюро? Это наша работа
— Я не против. Даже дам вам сопровождение. А касательно остального, если мне нужна будет помощь, я обязательно обращусь к вам по этому делу, — молодой мужчина кивнул, его лицо стало чуть мягче, но гнев ещё не утих.
— Кстати, — добавил я, будто ненароком, но на всякий случай. — Вы случаем не питаете любви к китайскому искусству?
Он посмотрел на меня с лёгкой усмешкой, но ответил спокойно:
— Занятный вопрос, конечно. Нет. Мне по нраву русское искусство. Я патриот своей страны и в этом никто не может сомневаться! Даже если это касается вопросов искусства.
Я кивнул, мысленно окончательно убеждаясь в том, что за контрабандой стоит не второй принц, а кто-то другой. Слишком уж явные реакции он выдавал во время нашего разговора — в этом не было ни капли фальши и тут даже без магии было понятно, что в своем гневе принц весьма искренен. Но, как и обещал, в это дело я лезть не буду, по крайней мере, пока что.
— Вы сказали, что не станете злиться, потому что это дело расследовал я. А что во мне такого особенного? — мой тон был лёгким, почти небрежным, как будто я задавал вопрос ради любопытства, но на самом деле я хотел увидеть его реакцию.
Михаил Алексеевич на мгновение замер, а затем его лицо слегка изменилось, будто он не ожидал этого
— Знаете, — начал он медленно, — я заинтересовался вами после того, как прочёл ваше стихотворение «И скучно и грустно», что вы представили на поэтической дуэли. Даже жаль, что я не услышал его вживую и оно дошло до меня поздновато, но, тем не менее глубоко тронуло меня.
Я приподнял бровь, не скрывая своего удивления. Стихотворение? Второй принц, известный своей жесткостью и стратегическим мышлением, вдруг оказался поклонником поэзии? Я что, зря думал, что это из-за того, что я Темников?
— Признаться, — продолжил Михаил Алексеевич, не замечая моего удивления, — я не ожидал, что такие сложные и глубокие мысли могут родиться у человека нашего возраста, к тому же который в первую очередь известен как сотрудник Судебного Бюро. Но ваше стихотворение… Оно было… — он на мгновение замолчал, подбирая слова, — революцией среди жанра элегия.
Элегия? Я чуть не рассмеялся, но сдержался. Не потому что мне было смешно, а потому что я не ожидал от него такого глубокого понимания поэзии.
— Тема одиночества, — продолжал Романов, уже не скрывая своего энтузиазма, — она пронизывает всё стихотворение. Это не просто грусть или тоска. Это метафизическое одиночество, которое охватывает не только человека, но и мир вокруг него. Метафоры, которые вы использовали… они невероятно сложные и глубокие. Я давно не читал ничего подобного.
Он вздохнул и, смущённо улыбнувшись, достал из кармана небольшой кожаный блокнот.
— Я… — он замялся, явно не привыкший к подобным просьбам, — я записал ваше стихотворение, когда впервые его прочёл. Вы не могли бы… расписаться?
Он развернул блокнот и протянул его мне. На странице были аккуратно выведены строки «И скучно и грустно», и я на мгновение замер, не зная, что сказать. Даже не ожидаешь такого выверенного и элегантного почерка от военного стратега, коим был второй принц.
— Да, конечно, — ответил я, взяв в руку перо, которое он мне протянул. — Не знал, что лучший стратег Империи так увлечён поэзией.
Михаил Алексеевич усмехнулся, его глаза блеснули довольством.
— Честно говоря, — признался он, — поэзия скрашивает мне жизнь. В долгих поездках, когда есть время подумать, почитать… она помогает мне не потеряться в этом мире. Вы ведь знаете, как это бывает. Окружают люди, а ты всё равно одинок.
— Нет хуже одиночества, чем одиночество в толпе, — хмыкнул я, цитируя классика из своего мира.
Подпись я свою, конечно же, оставил, и на мгновение задумался. Когда я вернул блокнот, мужчина взглянул на мою подпись и едва заметно улыбнулся, как будто это был для него важный момент.