Законник
Шрифт:
Горячность Батанова была наигранной. Было заметно, как хочется ему увильнуть от неприятного разговора. Он даже, щелкнув по циферблату, протянул руку для прощания. Но вырвать ее из дружеской лапы Стремянного не получилось.
– Коля, – внушительно произнес Стремянный. – Надо наше дело порешать.
Закипевшему Гулевскому просительный тон показался неуместным.
– Что значит «наше»? – резко вмешался он. – Мое дело было похоронить. А теперь это как раз ваше дело. И – наисрочнейшее.
Неподатливый
– Послушайте. Но – послушайте же! – он ухватил начальника розыска за пуговицу куртки. – Что вообще происходит? Сначала этот напыщенный дурачок Мелешенко с час втирал мне мозги, что никакого преступления нет и не было. Может, мне и похороны почудились? Теперь вы – начальник угро! – ваньку валяете. Объясните, почему не работаете по убийству? Ведь все равно придется раскрывать. Так какой смысл волокитить, если завтра с вас и за «висяк» спросят, и за то, что не отработали по горячим следам?
Мясистое лицо Батанова побагровело.
Заметивший это Стремянный примирительно приобнял начальника угро за плечи; махнув Гулевскому, отвел в сторону. Склонился к крупному мохнатому уху.
– Коля, ты, похоже, не въехал, кого я привел, – внушительно зашептал он. – У Ильи Викторовича на юбилее были и наш замминистра, и Генпрокуратура, и даже из Администрации Президента. Так что – если не расковыряешь, тебя первого под прицел поставят.
– Опять блатной, – с тоской пробурчал Батанов. Стремянный с притворным сочувствием оттопырил губу.
– Протяпили мы с этими отравлениями, конечно, – нехотя признался начальник угро. – Звонок, считай, ночной был. А опергруппа в тот день крепко фестивалила, – пацан у одного родился. Ну и послали на выезд недоумка. Даже в больницу съездить не удосужился, прыщ. Видно, боялся, что без него допьют. Я, как назло, в отгулах был. А зам наутро – тоже, поди, с похмелюги – увидел, что в рапорте труп без признаков насилия, и отфутболил материал в следственный комитет. Пока вышел, пока разобрался, – десять дней как ни бывало.
– И ты решил затихарить, – подсказал Стремянный. – Угадал?
Угадал, конечно. Батанов безысходно вздохнул.
– Коля, списать на бытовое отравление не получится! – поддавил Стремянный. – Надо форсировать. Другого выхода у тебя нет.
– Да уж понятно. – Батанов скосился на недобро зыркающего Гулевского. – Но только на такое раскрытие, да еще с задержкой, как у брюхатой бабы, кого попало не поставишь. А у меня сплошной пацанник. Год стажа – уже мнит себя матерым. А сам как был неумехой, так и остался. Веришь, место происшествия осмотреть не умеют. Вот на «бабло» разводить, откуда только смекалка берется? Ушли киты вроде тебя!..
– Придется изыскать! – пресек поток новых жалоб Стремянный.
– Не мне же за вас раскрывать.
Лицо
– А и впрямь, Евгений Геннадьевич! Кто ж лучше тебя-то? – сладко прохрипел он. – Тем более сам же говоришь – друг!
– Да если б можно, я со всей душой. – Стремянный, обращая сказанное в шутку, хохотнул. – Пройтись, так сказать, по местам боевой славы.
– Так и возьмись! – Батанов, в восторге от внезапно найденного выхода, попер буром. – Нынешние против тебя и на четверть не годятся.
Он заискивающе потрепал Стремянного за рукав.
– Да ты сбрендил? – Стремянный вырвал руку. – Я – отставник! Даже элементарный опрос провести, – со мной разговаривать никто не станет. Или прикажешь удостоверение члена ветеранского совета предъявлять?
– А я дам, дам человечка! – с горячностью заверил готовый на все Батанов. – В полное твое распоряжение. Что скажешь: оформить там, допросить, справки по информучетам собрать, – тут как тут под рукой. И сам я на страховке. Любой твой звонок и – что надо – под козырек. Евгений Геннадьевич, мамонт мой дорогой, да ведь за ради пользы твоего же дела.
Он вдруг повеселел, – на стоянку лихо зарулил битый желтенький «оппелек» с бампером, прикрученным проволокой.
– Я вам, пожалуй, Симку пошлю.
– Эсэмэс, что ли? – Гулевский, которому осточертело ждать, подошел вплотную.
Из «оппеля» выбрался рослый, гибкий парень в длинном черном пальто, в лихой ковбойской шляпе, из-под которой выбивались вьющиеся светлые пряди, и в загнутых кверху шузах с металлическими набойками на носках.
– Симка, подь сюда! – крикнул ему Батанов.
На округлом Симкином лице при виде начальника появилась озадаченная улыбка, серо-зеленые, навыкате глаза, настороженно сузились. Бряцая набойками по асфальту, он уныло побрел к шефу.
– Один из лучших, – заверил Батанов.
Гулевский усомнился, – по металлическим набойкам да по кожаному пальто он опознал развязного полового беспредельщика, что встретился ему в следственном комитете.
– Судя по машине, новичок, – подколол Стремянный.
– Да, года еще не работает. – Батанов предпочел не заметить издевки. – Но очень, очень схватывающий. К тому же как раз свободен… Знакомьтесь, Серафим Матусенок.
– Чего это свободен? – расслышал Матусенок. – Ничего не свободен. Вы ж знаете, Николай Панкратьевич, мы Максуда выпасаем. Сегодня как раз самый ключевой этап.
– Без тебя допасут.
– Как это без меня? – Матусенок задохнулся. Обиженно захлопал длиннющими, загнутыми кверху ресницами, отчего на нос и румяные щеки посыпались снежинки. – Николай Панкратьевич, это уж вовсе не по понятиям. Симка, можно сказать, все подготовил, прослушку, наружечку организовал, а лаве, получается, другим?