Законник
Шрифт:
– Какой же ты молодец, что пришел! – Гулевский охватил друга за плечи. – Без тебя, черта, перца не хватает. Как Оля?
– Обидный вопрос! С таким-то мужем! – Стремянный выпятил губы, как делал всякий раз, когда переходил на особую, ерническую интонацию.
– Все еще завтерапией в госпитале?
– Да, – подтвердил Стремянный. – Правда, полставки сократили. Так что больше на мне тренируется. Дня не проходит, чтоб не обнаружила какую-нибудь очередную язву. А то и хлеще. Зарядку делаю с круговыми вращениями. Перекрутился, слегка повело. Все! Налицо нарушение мозгового кровообращения.
Гулевский расхохотался.
– Ох и намучилась с тобой, паразитом, Ольга! Сам-то как адвокатствуешь?
– Терпимо. – Женя поскучнел.
Репутация у адвоката Стремянного сложилась своеобразная. Адвокат, как известно, обязан придерживаться позиции, занятой подзащитным. И если подзащитный в самом деле был невиновен, не было для него более надежной опоры, чем Стремянный. Но стоило Женьке заподозрить, что клиент изворачивается, он сначала «колол» его, склоняя к даче признательных показаний, а затем использовал малейшую зацепку в суде, чтоб добиться смягчения наказания. Так что истинно невиновные тянулись к Стремянному, «лукавые» шарахались. Впрочем, в последние годы его стали избегать и те и другие. В цену все больше входили хваткие адвокаты-решалы, умеющие «заинтересовать» следователя, «занести» судье. Стремянный среди них ощущал себя мамонтом.
– Может, тебе в розыск вернуться? – предложил Гулевский, убежденный, что причина Женькиной меланхолии в профессиональной нереализованности. – Десять лет прошло, а гляжу на тебя и вижу – до сих пор весь там. Давай звякну начальнику ГУВД. Наверняка с радостью возьмут. Такие опера, как ты, во все времена по тройской унции.
– Там да не там. И не во все времена…
– Во все времена человек должен делать то, для чего предназначен! – с привычной безапелляционностью рубанул Гулевский. – Ты вот меня подковырнул, будто сбежал со следствия. А я свою нынешнюю пользу вижу в том, чтоб способствовать улучшению законов в стране.
На лице Стремянного промелькнула горькая усмешка.
– С чем не согласен? Говори прямо, – потребовал Гулевский.
Стремянный поколебался, решаясь.
– Прямо так прямо. Послушал я сегодня ваши славословия. Сидите тут, в хрустальных замках. – Он повел вдоль обшитых дубом стен. Хмыкнул. – Законы они вершат. Для кого только? Ты, конечно, извини, но в форточку хоть иногда выглядываешь?..
Он заметил, как сошлись в злую скобку губы, как заиграли в преддверии взрыва желваки. Увы! По наблюдениям Стремянного, слава подпортила доброго товарища, добавила ему черту, прежде несвойственную, – нетерпимость к возражениям.
– Лучше скажи, почему среди гостей Котьку не вижу? – поспешил он перевести разговор.
Гулевский нахмурился. Простой вроде вопрос был с подковырцей. Уж кто-кто, а Стремянный хорошо знал историю разрыва между отцом и сыном. Доверительные отношения меж ними разрушились через полгода после того, как Гулевский ушел из дома. От директора колледжа узнал, что Константин под отцовское имя занял крупную
– Что ж, не буду, – угрюмо пообещал тот. По достижении шестнадцати лет Костя вписал в паспорт материнскую фамилию – Погожев.
С тех пор отец и сын общались больше по телефону. Виделись урывками. Костя, казалось, стал жить по лекалам, скроенным матерью. Вместе выбрали вуз по проходимее. Занятия не посещал. Когда подходила очередная сессия, мать шла к декану, доставала из сумочки деньги и – решала вопрос.
Такое образование Гулевский определил как заушное.
Как-то при встрече сын с энтузиазмом поделился, что поступил во второй вуз, на юридический.
– Деньги-то у мамочки не иссякли? – снасмешничал Гулевский.
Котька померк, поджал губы и в дальнейшем на вопросы об учебе отвечал в тон: числюсь.
– Черт тебя знает, Илья Викторович. – Стремянный озадаченно повел могучей шеей. – Разве так с собственным сыном можно? Знаешь хоть, что он три года как второй ВУЗ закончил?
– Наверняка опять дипломчик купленный.
Стремянный с ожесточением потер ежик.
– Вот и видно, что где-то дали необъятные провидишь, а где-то, будто крот слепой. Зациклился на том, что десять лет назад запомнил. Да и тогда-то!.. Ведь до сих пор не знаешь, что деньги те Котька для своей девочки занял – на срочную операцию. А потом подрабатывал, отдавал.
– Чего ж сам не сказал? – Гулевский смущенно наморщился.
– А как он тебе, зашоренному, скажет, если ты с ходу блажить начинал?! И вообще люди, знаешь, имеют свойство меняться. Котька твой серьезным парнем стал. Юрфак с красным дипломом закончил, на работе на хорошем счету, девчонка чудесная, со школы вместе. Бывшая твоя сожительство их не одобрила. Так ушел из дома. Квартирку снимают… Да что я тебе живописую? На вот, приглашение на свадьбу.
Он выудил из заднего кармана брюк примятый конверт, всунул Гулевскому.
– Женится твой сын!.. И вообще не дело это, когда отцу такие приглашения через чужих передают! – в сердцах бухнул он. – Как хошь, но не дело.
Гулевский озадаченно повертел приглашение.
– Ты-то откуда все знаешь?
– А он со мной охотно контачит! И знаешь, почему? – с вызовом произнес Стремянный. – Я ему о папеньке рассказываю. Должен же сын хоть от кого-то об отце узнавать!
– Конечно, должен. – Гулевский потрепал друга по литому плечу. – Может, и впрямь случаются чудеса. Завел парень семью, появилось, за кого отвечать. Повзрослел.
В самом деле: устоявшиеся представления Гулевского о сыне как о скользящем по жизни ловкаче, все менее сходились с тем, что узнавал в последнее время. Он шутливо подтолкнул смурного друга:
– Ладно. Не куксись. На свадьбе-то хоть гульнем как прежде?
– А то. – Стремянный приосанился. – Опять же девочки молоденькие будут. Я уж Котьку предупредил, чтоб свидетельницу под меня приискать. Такую, знаешь…
Он разыскал взглядом Маргариту.
– Или похожую…
– И как такого охламона Ольга терпит? – поддел Гулевский.