Законный брак
Шрифт:
Начало движения «за свободу в браке», назовем его так, можно отнести примерно к середине восемнадцатого века. Мир охватили перемены, начался подъем либеральной демократии, и по всей Западной Европе и Америке прокатилась грандиозная общественная волна борьбы за свободу, личное пространство и возможность искать свое счастье, не оглядываясь на желания других людей. Мужчины и женщины всё более отчетливо стали высказывать свое желание иметь выбор. Им хотелось выбирать собственных лидеров, религию, судьбу – и да, даже супругов.
Мало того, с приходом индустриальной революции и увеличением личных доходов супружеские пары смогли позволить себе покупку собственного дома и больше не жить с Семьей. Нельзя недооценивать влияние этого общественного изменения
Из всех пар, что участвовали в движении за брачную свободу, я особенно восхищаюсь Лиллиан Харман и Эдвином Уокером. Они жили в славном штате Канзас в 1887 году. Лиллиан была суфражисткой и дочкой известного анархиста; Эдвин – прогрессивным журналистом, поддерживавшим феминистское движение. Они были созданы друг для друга. Когда молодые люди полюбили друг друга и решили скрепить свои отношения законными узами, они не пошли ни к судье, ни к священнику, а вступили в так называемый автономный брак. Это означало, что они создали собственные брачные обеты и во время церемонии объявили, что их союз не касается больше никого. Эдвин поклялся, что никогда и никаким образом не станет доминировать над женой, а Лиллиан отказалась брать его фамилию. Более того, она не захотела давать клятву в вечной верности и вместо этого решительно заявила, что «не станет давать обещаний, выполнение которых невозможно и противоречит морали»; она также настаивала, что «оставит за собой право поступать так, как подсказывает совесть и здравый смысл».
Стоит ли говорить, что за такое пренебрежение условностями молодых арестовали, причем в свадебную ночь. (Почему-то аресты людей в собственной постели всегда предвещают новую эпоху в истории брака.) Им предъявили обвинение в неуважении закона и церемонии, а один судья и вовсе заявил, что «союз Эдвина С. Уокера и Лиллиан Харман браком не является, и они заслуживают любого наказания, которое им уготовано».
Но, как говорится, зубную пасту уже выдавили из тюбика. Ведь Лиллиан и Эдвин всего лишь хотели того же, чего и многие их современники: свободно заключать и расторгать союзы на собственных условиях, по личным причинам, без досадного вмешательства Церкви, закона и родственников. Они хотели равенства друг с другом и справедливости в браке. Но больше всего им не хватало свободы определять собственные отношения в зависимости от личной интерпретации слова «любовь», и они добивались этой свободы.
Разумеется, подобные радикальные идеи встретили сопротивление. Напыщенные, всюду сующие свой нос общественные консерваторы жили и в девятнадцатом веке – тогда они заявляли, что тенденция к выраженному индивидуализму в браке в конечном счете приведет к распаду самих общественных основ. В том числе они прогнозировали, что, если позволить людям находить себе партнеров на всю жизнь, основываясь лишь на любви и капризах личных симпатий, это вскоре приведет к астрономическому числу разводов и несчастных разрушенных семей.
Сейчас всё это кажется абсурдом, да?
Вот только выходит, они были правы.
Количество разводов, некогда крайне редкого явления в западном обществе, к середине девятнадцатого века действительно начало расти. И правда, это случилось вскоре после того, как люди начали жениться по любви. По мере того как брак становился все менее «институциональным» (то есть привязанным к общественным нуждам) и более «выраженно
Опасная закономерность, как выяснилось. Вот он, самый интересный факт за всю историю брачных отношений: везде, в любой стране, по всему миру и во все времена, стоит консервативной традиции браков «по родительской договоренности» смениться экспрессивным обычаем выбора партнеров по любви, количество разводов тут же взлетает выше крыши. Связь абсолютно стопроцентная – можете делать ставки. (В этот самый момент, например, нечто подобное происходит в Индии.)
Другими словами, через пять минут после того, как люди заявили о своем праве выбирать партнеров по любви, они заявляют о другом праве – развестись с этими партнерами, как только от любви ничего не осталось. Мало того, суды начинают разрешать им это на том основании, что жестоко заставлять людей, некогда любивших друг друга, оставаться вместе, когда теперь они друг друга ненавидят. («Отправьте мужа и жену на каторгу, если их поведение кажется вам недостойным и вы хотите их наказать, – писал Джордж Бернард Шоу, – но не отправляйте их отбывать вечную каторгу семейной жизни».) Основной валютой института брака становятся эмоции, и судьи все больше сочувствуют несчастным супругам – возможно, потому, что по личному опыту знают, сколько мучений приносит ушедшая любовь.
В 1849 году суд Коннектикута постановил, что отныне супруги имеют право подавать на развод не только по причине избиений, преступного равнодушия и измен, но и просто потому, что они несчастливы. «Подобное поведение навсегда лишает пострадавшего счастья, – решил судья, – и разрушает саму суть супружеских отношений».
Это утверждение было действительно радикальным. Прежде в человеческой истории никто даже и не предполагал, что целью брака является достижение счастья. Это предположение привело (кто-то скажет – неизбежно) к увеличению так называемых «экспрессивных разводов» (термин исследователя брачных отношений Барбары Уайтхед) – случаев, когда супруги подавали на развод лишь по той причине, что любовь прошла. По прежним меркам, у них не было никакой причины разрывать отношения. Никто никого не бил, никому не изменял, но романтическая сказка кончилась, и развод стал выражением глубокого разочарования по этому поводу.
Я лучше других понимаю, что имеет в виду Уайтхед, говоря об «экспрессивном разводе», – ведь мой первый брак им и закончился. Разумеется, когда ситуация приносит сплошное мучение, трудно заставить себя сказать: «Я всего лишь несчастлива в браке». Когда ты плачешь месяцами или чувствуешь, что тебя заживо хоронят в собственном доме, – это не «всего лишь». Но чисто номинально я вынуждена признать, что ушла от мужа потому, что жизнь рядом с ним «всего лишь» стала невыносимой, и этот поступок характеризует меня как весьма эмансипированную современную жену.
Итак, превращение брака из сделки в символ эмоциональной привязанности со временем значительно ослабило сам институт брака, поскольку браки, основанные на любви, как выяснилось, столь же хрупки, как и сама любовь. Взять хотя бы наши отношения с Фелипе и ту тоненькую ниточку, что не дает им разорваться. Этот мужчина не нужен мне для тех целей, в которых женщины нуждались в мужчинах на протяжении веков. Он не нужен мне, чтобы защищать меня физически, потому что я живу в одном из самых безопасных мест на земле. Я не нуждаюсь в его финансовой поддержке, потому что всегда сама зарабатывала на хлеб. Не нужен он мне и чтобы расширить крут близких людей – у меня полно своих друзей, соседей и родных. Я также не нуждаюсь в обретении важного социального статуса «замужней женщины», потому что в моей культуре и незамужние пользуются уважением. Не нужен он мне и в качестве отца моих детей, потому что я решила, что матерью быть не хочу, – но даже если бы и хотела, новые технологии и культура вседозволенности либерального общества позволяют завести детей другими способами и воспитывать их в одиночестве.